Рикошет сна (СИ) - Агеева Рита. Страница 23

— Недурно, — соглашается Фаревд. — Хороший выбор, хороший вкус. Чувствуется наметанный глаз опытного снайпера. Только ты сам понимаешь, хороший мой: раз оно у меня такое новое и шикарное, больше одного я вам не отдам. Вы-то, наверное, мечтали, что каждому по стволу в каждую руку достанется — и даже кота с собой притащили, чтоб на него четыре единицы оружия пришлось… Нет, одна и только одна.

Байт морщится от прикосновений оружейника — хоть и кажутся со стороны нежными и вполне обычными почесываниями.

— Ты — мой гарант того, что твои дружки ничего не попортят в моем арсенале и не попытаются стащить оттуда ни единый экспонат, — щебечет Фаревд в пушистое ухо заложника. — Но не бойся, мы с тобой останемся тут не вдвоем. Вы! — оружейник машет подбородком Вильгельму и Эмме, — по местам!

Двигаясь так же синхронно, как при чистке обуви, менторы подбегают к уже пустому трону и садятся на его подлокотники — только это не расслабленная и вальяжная поза отдыхающих людей, а напряженная готовность бойцов, каждую секунду сохраняющих бдительность.

— Вы трое можете проследовать в арсенал, — так же, подбородком, Фаревд указывает нам на совершенно обычный коридор без опознавательных знаков, дверей с кодовым замком или цербера на входе. Кикко, Арчи и я молча идем туда, не совсем понимая, почему выбором оружия должны заниматься именно мы.

Впрочем, некая логика в этом есть — неочевидная и искаженная, в полном соответствии со вкусами Той Стороны. Дело в том, что я не имею права брать в руки огнестрельное оружие. У меня, как и у каждого профессионального бойца, есть свой персональный устав, нарушение которого карается по всей строгости. Один из пунктов этого устава гласит, что пистолеты, автоматы, гранатометы и прочие подобные игрушки не должны находиться в моих руках. Соответственно, одна в арсенал я попасть не могу — мне нужен как минимум один сопровождающий, чья свобода действий не ограничена в этом аспекте. Также в уставе есть пункт, запрещающий мне вступать в сделки на Той Стороне — что разумно, ведь я все-таки не коммерцией занимаюсь. А то, что меня как киллера получается технически невозможно подкупить — это же просто прекрасно с точки зрения профессиональной этики.

Мы доходим до гладкой стены без дверей и окон, и она бесшумно отодвигается перед нами, как театральный занавес. Вот он, арсенал.

Это довольно светлое помещение, заставленное шкафами, столами и тумбами. И везде, естественно, разложено оружие.

— Арчи? — тихо обращается Кикко к наиболее чувствительному участнику нашей делегации.

Карнавалет встает на цыпочки, принюхивается и подрагивает. Он сейчас превращается в охотничью собаку, которая на болоте учуяла дичь и ждет лишь команды хозяина, чтоб сорваться с места. Только вместо команды хозяина внутри Арчи должен прозвучать голос его собственной интуиции, который укажет путь к верному стенду.

— Туда! — шепчет он и направляется налево по диагонали в дальний угол зала.

Там на музейном стенде без стекла лежит самый обычный револьвер из серой стали. Ни не указывает на то, что вместо зарядов в нем — порции преображающего потенциала.

Мы с Кикко включаем вторую перспективу зрения и пытаемся как можно глубже всмотреться в револьвер. Вроде, да. Вроде, он.

— Мы должны втроем, одновременно, прикоснуться к нему, — шепчет Кикко. — Здесь действует правило тройной подписи: забрать единицу оружия из арсенала можно только с одобрения и согласия троих человек сразу.

Я открываю рот, но ментор опережает меня:

— Ты не заключаешь сделку. С нашей стороны ее заключают Эмма и Вильгельм, которые сейчас отбывают свой пост в тронном зале. Право вынести револьвер из арсенала — это еще не сделка, это просто перемещение предмета внутри его родного пространства и прохождение одного из многочисленных слоев местной энергозащиты.

Я послушно киваю — и кладу левую руку на ствол. Он гладкий и теплый, как человеческое тело — и даже более приятный на ощупь, чем пальцы Кикко и Арчи, соприкасающиеся с моими с обеих сторон.

— Вы, наверное, хотели бы знать, ощущал ли я подобные волны, исходящие от предметов, с которыми обращался дядя? — спрашивает Арчи, и сам же себе отвечает: — Да, конечно. Очень знакомые пошептывания и пощекатывания. Эта вещь как птица, которая чистит перья перед тем, как расправить крылья и взлететь.

Я давно заметила, что оружие многих наталкивает на поэтику. Объект, способны пробить вам сердце навылет, предпочитает сначала расшевелить в этом сердце наиболее чувствительные струны.

Кикко бережно подхватывает револьвер, как спящего щенка, и направляется к выходу. Арчи следует за ним с таким видом, будто у него самого взвели курок.

Байт на руках у Фаревда готов взорваться от гнева — нескончаемые поглаживания оружейника утомляют и раздражают его. Как же он рад пересесть обратно к Кикко!

Вильгельм и Эмма восхищенно кудахчут над револьвером, как дети над диковинной игрушкой.

Оружейник плюхается на трон, закидывает ноги в свеженачищенных ботинках на подлокотник и язвительно желает нам приятного подъема.

На поверхности земли ветер озверел еще больше. Он дает деревьям подзатыльники и швыряется по небу луной, как куском скользкого сыра в рассоле.

— Почему вы меня заранее не преду… не преду… — переволновавшись в роли заложника, Байт теперь заикается. — Преду…

— Почему не придушили? — галантно спрашивает Вильгельм, гордо вышагивающий по тропе с револьвером в руках. Менторская сухость и скованность сменились в нем на развязность опасного гуляки, для которого оружие не более чем игрушка, а живые существа — не более чем подвижные мишени в глобальном тире с весь мир размером.

— Нет! — взвизгивает кот, — почему не предупре… — и закашливается.

— Почему мы возвращаемся тем же путем? — вмешивается Арчи, чтоб снять напряжение момента, и кладет одну руку на шейку Байту, чтоб тому стало еще надежнее. — Не разумнее ли было бы вернуться на Эту Сторону прямо из дворца Фаревда, сразу после сделки? Ну или хотя бы сейчас?

— Зачем? — Вильгельм даже не смотрит на карнавалета и любуется глянцевым блеском ствола под обрывками лунного света. — Как же давно я так не гулял с хорошей пушкой в руке…

— И это единственная причина того, почему мы рискуем? — повышает голос Арчи. — Тебе вздумалось покрасоваться и повоображать себя еще большим героем, чем ты есть? А мы должны из-за этого подвергаться риску быть ограбленными? Вот будет здорово, если на нас нападут, и ты растратишь все шесть патронов зря, обороняясь от хулиганов и воришек!

Мне ни с того ни с сего кажется, что патронов в стволе вовсе не шесть, а куда больше. Только расходовать их можно максимум по шесть штук за определенную единицу времени. А потом… новые заряды сами материализуются один за другим, и ничем не будут отличаться от предыдущей обоймы. Но это только мое мнение и подозрение, а я вовсе не спец по револьверам — так что молча сохраняю эту мысль, как закладку в памяти, и не делюсь ей со спутниками.

Вильгельм заливисто хохочет — и захапистые ветви черных деревьев передают эхо его смеха по цепочке, от тропинки в глубь леса:

— Да, обладать такой игрушкой мечтали бы многие. Но все, кто об этом мечтают, и те десятки глаз, которые сейчас за нами втихаря следят — а за нами следят, поверьте — прекрасно понимают один деликатный нюанс. Если они попытаются помешать нашему движению или даже просто показаться на нашем пути, дать о себе знать, случайно чихнуть в радиусе нашего слуха — у них будут грандиозные проблемы с Фаревдом. Честное слово, грандиозные! Когда мастер заключает сделку, никто не вправе вмешиваться в ее исход под угрозой жесточайшей кары.

Я верю Вильгельму и не допускаю ни тени сомнения в правдивости его слов. В эту ветреную ночь в неспокойной Черной Зоне, уже на подходе к Расстрельной Поляне, ментор кажется непривычно оживленным и даже красивым. Я с аппетитом начинаю вбирать в себя его великолепную смелую энергетику — но Грабабайт все портит поистине животной бестактностью. Дождавшись, пока заикание отпустит, и набравшись не только смелости, но и некоторой наглости, кот во все горло обращается к Эмме: