Рикошет сна (СИ) - Агеева Рита. Страница 38

Тишина в комнате звенит, как натянутая струна.

— Какие прекрасные новости, — цедит Эмма. — Как ты думаешь, это был пустопорожний блеф? Или твоя мама и правда жива? Ты слышал о ней хоть что-нибудь после того как в последний раз ее видел? Или это было первое упоминание со стороны о том, что она не погибла? Как, кстати, звали твою маму?

Анеджина.

У меня в памяти вспыхивает блеск золотой перчатки и узость той прорези, через которую Арчи смотрел на собравшихся за игровым столом.

— Коарг доводится тебе дядей по маминой или папиной линии?

— По маминой. Но он ее сводный брат, а Стурк — родной. Коарг рано осиротел, и его воспитывали мои бабушка с дедушкой.

Во мне вскипает отвращение. Каким же распоследним гадом надо быть, чтобы так мерзко обращаться с людьми, которые в трудную минуту протянули тебе щедрую руку помощи!

— Арчи, я знаю, что ты долгое время жил с одной только мамой, без отца, — говорю я, стараясь звучать как можно ровнее. — Какую версию гибели отца тебе озвучили?

Я направляю взгляд в стену так, чтобы левым зрачком улавливать выражение лица Вильгельма, а правым — поцарапанного лица Эммы.

— Нам с мамой сказали, что он погиб в результате несчастного случая. Во время одной из его многочисленных деловых командировок на засекреченном объекте случилась перестрелка, в которой погибло около десяти человек, точно не помню.

Эмма как морщилась от полученной рикошетом сна боли, так и морщится. Вильгельм по степени взволнованности или неуверенности в себе напоминает надгробие — но я-то как раз знаю, что возрастного это "надгробного" духа свидетельствует о поднимающейся в его душе панике.

— Что ты можешь сказать насчет Венс? — продолжает допрос Тильда, явно довольная тем, как работает милый ее сердцу карпинеллум.

— Ничего особенного, — Арчи отставляет пустую чашку, — ветреная и до мозга костей светская женщина. Приятная, милая, всегда в хорошем настроении. Я не уверен, имею ли право рассуждать о таких вопросах — но со стороны и с позиции моего детского возраста мне никогда не казалось, что ее и дядю связывали по-настоящие глубокие и пылкие чувство. Но тем не менее они подходили друг другу и понимали друг друга.

— Ты говорил, что исчезновению Коарга Венс словно бы обрадовалась…

— Да, — подтверждает Арчи. — Она утверждала, что дядя вынужден был покинуть купол после того, как получил угрозу от кого-то чрезвычайно влиятельного. Этот некто обещал жесточайшим образом расправиться с Коаргом, как только тот попытается обратно переступить порог купола. Оставаясь на протектной территории, я был полностью защищен от любых угроз со стороны дяди.

— Угроз… — щурится Вильгельм. — Чем именно он тебе угрожал и чего от тебя хотел?

Арчи ежится.

— Сначала ничего. Просто он стал относится ко мне гораздо строже и суровее, чем раньше, постоянно дулся на меня. Я не мог понять, в причина — ведь Венс уверяла, что мое поведение было образцовым, а из школы я приносил только высшие отметки. Прошло много месяцев, прежде чем Коарг задал мне вопрос напрямую: как он может получить доступ к нашему семейному архиву документов. Я удивился — потому что никогда этим архивом не располагал. Иначе и быть не могло — пока я жил с родителям, а потом с одной только мамой, я был слишком маленьким для того, чтоб мне можно было доверять важные документы.

Слушая Арчи сейчас, никогда не подумаешь, что он умел быть маленьким. Кажется, он уже родился таким, как сейчас: взвешенным, разумным, последовательным и утонченным. Ни одна карнавалентная маска не допускает сомнений в ее подлинности.

— Но дядя продолжал утверждать, что они находятся у меня, и доступ к ним будет сохраняться у меня на протяжении всей жизни — так якобы сообщил ему мой отец при жизни. Я, честно говоря, сам не слишком понимаю, что такого экстраординарного могли содержать те документы, чтобы дядя так за ними охотился…

— Элементарно, — отмахивается Эмма. — В большом нелегальном бизнесе даже свидетельство о рождении или заключении брака может дать нежелательному следователю слишком много информации. Все до единой улики подлежат уничтожению, вплоть до последнего конфетного фантика. Как раз в этом-то ничего удивительного нет…

— Постоянный доступ на протяжении всей жизни ты, как я полагаю, имеешь к своему онлайновому облачному хранилищу, не так ли? — спрашивает Тильда. — Информацию из которого можно синхронизировать с любым гаджетом, будь то компьютер, смартфон, планшет или иное в достаточной мере интеллектуальное устройство из интернета вещей. Видимо, документы находятся там?

Мы все знаем, что не там. Нет в телефоне Арчи никакой документации. В памяти хранятся только истории платежей, денежных переводов и прочих аналогичных операций, которые проводил сам Арчи, чтобы, например, заплатить за интернет или заказать пиццу с доставкой на дом. Не могут же накладные на оружие быть зашифрованными в виде счетов из прачечной, правильно?

Карнавалет грустно кивает:

— Честное слово, я бы давно и с удовольствием поделился с дядей какой угодно документацией и информацией, отдал бы любые деньги и ценности — если бы они у меня действительно были или если бы я хоть отдаленно понимал, где их можно поискать. Я каждую неделю предлагал Коаргу съездить в тот купол, где я жил раньше и, если энергоэкологическая обстановка позволяет, провести розыски там. Но он неизменно отказывался и заявлял, что там ничего нет — а то, что ему срочно и обязательно нужно, хранится непосредственно у меня. И еще меня тревожит то, что я совсем не знаю его возможностей касательно слежения за мной. Когда я жил один в его доме, я ни разу не заходил в его кабинет — запер на ключ и даже не заглядывал в замочную скважину, боясь, что в комнате обнаружатся какие-нибудь датчики или системы сигнализации.

Эмма трет ушибленное лицо. Как ни странно, свежие дефекты не вредят ее красоте — они смотрятся, скорее, как экстравагантный макияж или как портрет, написанный кистью любителя художественных экспериментов. Поговорка о том, что шрамы только украшают мужчину, в данном случае оказывается верна: следы рикошета придают Эмме соблазнительную решимость и, как ни парадоксально, элегантность.

— Напряги, пожалуйста, память, и вспомни, о каких возможностях рикошета упоминал твой замечательный дядя. Какие повреждения можно им нанести?

Арчи приоткрывает рот и задумывается.

— Или, даже, нет, не так. Полный перечень тематического лексикона Коарга нам сейчас ни к чему. Постарайся, пожалуйста, припомнить только одно: говорил ли он о том, что рикошетом можно убить?

Да! — без тени сомнения восклицает Арчи. — Я неоднократно слышал от него фразы о том, что каких-то неизвестных мне людей убило рикошетом. Но я, как ты сама понимаешь, был убежден, речь шла об обычной отскочившей от стены пуле…

Если бы в комнате висели старомодные часы со стрелками, мне бы сейчас очень хотелось послушать, как размеренно и надтреснуто они тикают. Чтоб время семенило вперед, лузгая секунды, как семечки. Чтоб этот насекомий треск стрелок снял напряжение этого ужасно летнего дня.

— Арчи, — командует Вильгельм, — тебе сегодня запрещено выходить на Ту Сторону, пока ты не получишь прямой личной соответствующей команды от меня. Придется довольно долго бороться со сном — но ты будешь заниматься этим не один, а с помощью Тильды. Ей тоже запрещен выход в другой слой реальности.

— Страдать нам не придется, — подмигивает Тильда. — Я познакомлю тебя с ассортиментом моего травяного бара чаев, мы с тобой подегустируем бодрящие сорта и обменяемся чайнозаварочным опытом. Ведь у карнавалетов, насколько я знаю, накопились богатые традиции в плане работы с травами? Заодно и Грабабайта подлечим — он скоро проснется и ему не помешает гомеопатическое подспорье для восстановления сил. Пойдем!

Арчи с трогательным волнением, боясь лишний раз сделать выдох, подхватывает на руки плед с Грабабайтом и следует за рыжеволосой менторшей в ее оздоровительный уголок.

— А вот нам с тобой сегодня предстоит как следует поработать, — указывает на меня подбородком Вильгельм, как только дверь за ушедшими закрывается. Я понимаю, что это может прозвучать как несколько поспешное решение — но Коарга необходимо устранить. Немедленно. Иначе любой, кто осмелится заснуть на территории Ритрита, рискнет больше никогда не проснуться.