Полуночный Валентайн (ЛП) - Джессинжер Джей Ти. Страница 39

У меня настолько учащенное сердцебиение, что мне трудно дышать. Я помню выражение лица Тео, когда он смотрел на меня из тени заднего крыльца Сэнди.

Всю эту враждебность в его глазах. Всю эту странную, тревожную жажду.

Куп проводит рукой по голове, поправляет галстук и делает глубокий вдох.

– Проходит пара недель и Тео превращается в разъяренного быка, которого приходится все время как-то успокаивать. На самом деле быка. Он был нервный, спал меньше обычного – что и без того было не так уж много – и стал выпивать. Что-то было не так, и это важно. Я не видел его таким долбанутым со времен аварии. Поэтому прижал его к стенке и сказал, что беспокоюсь за него. Знаешь, что он ответил?

Боясь того, что Куп скажет, качаю головой.

– «Как можно кого-то помнить, если никогда не встречал?»

Это поражает меня, я не могу ничего сказать. Мой разум формирует слово «что», но изо рта ничего не выходит. Язык онемел, как будто ледяная вода заструилась по моим венам.

Куп продолжает говорить. Он не замечает моей внезапной неподвижности или того, как вся кровь отхлынула от моего лица.

– Поэтому я сказал ему, что нельзя. Что это невозможно. Просто человек наверняка напоминает тебе какого-то знакомого. Он согласился с этим, но у меня осталось ощущение, что он так сделал, лишь бы я от него отвалил. Я надеялся, что на этом все закончилось, что, возможно, у него был всего лишь трудный период…

Куп фокусируется на мне.

– ...но потом он вдруг сказал, – тихо продолжает он, – что мне нужно заглянуть к новому клиенту. Сказал, что не может сделать это сам, но не объяснил почему. Но Тео позаботился, чтобы я понял, что это не обычный клиент. Сказал, чтобы я убедился, что «Хиллрайз» получит этот контракт. Даже если нам придется работать бесплатно. Я чуть ли не рассмеялся над такой глупостью, но Тео был настроен чертовски серьезно. Следующим утром я обнаружил, что стучусь во входную дверь гостиницы «Баттеркуп»... остальное ты знаешь. И вот теперь Тео ни с того ни с сего уехал.

Куп делает паузу и пронзительно смотрит на меня.

– Ты приезжаешь в город, и что-то происходит с его головой. Он убежал по-любому из-за этого, так что это не совпадение.

Совпадение.

Опять это слово. Слово, которое я повторяю снова и снова, объясняя все, что касается Тео.

– Я знаю, что ты предан ему, Куп, – отвечаю дрожащим голосом. – Я не жду, что ты ответишь на мой вопрос. Но он сказал что-нибудь перед уходом? Что-нибудь обо мне?

Куп пристально вглядывается мне в глаза. Кажется, пытается что-то решить. Затем лезет в карман пиджака, достает сложенный лист бумаги и протягивает его мне.

– Он оставил это для тебя. Я понятия не имею, что это значит, но он сказал, что ты поймешь.

Я беру записку. Бумага ослепительно белая в ярком утреннем солнечном свете. Руки трясутся, когда я разворачиваю ее и читаю.

«Просите и воздастся вам, ищите и найдете. Стучитесь и дверь отворится перед вами».

Мир опасно начинает вращаться.

Куп был прав: я знаю, что это значит. Это седьмая глава, стих седьмой из Евангелия от Матфея, но не этим строфа необычна.

Я помню ее, потому она была набита на спине Касса.

Я слышу, как спрашиваю:

– Куп, как давно произошел несчастный случай с Тео?

Он странно на меня смотрит.

– Пять лет назад. Почему ты спрашиваешь?

По коже расползается огонь. Мне жарко. Дыхание учащается.

– Случаем... – мне приходится остановиться, чтобы набрать побольше воздуха в легкие. – Случаем, не помнишь дату?

– Помню. Семнадцатого мая.

Все переворачивается вверх дном.

Авария Тео произошла ровно пять лет назад, в день смерти Касса.

ГЛАВА 20

– Здравствуй, Меган. Это доктор Сингер.

– О, слава Богу! Спасибо, что перезвонили так быстро!

– Я был на встрече, иначе позвонил бы раньше. Ты показалась расстроенной в оставленном сообщении. Что случилось?

Сейчас я в дамской комнате в церкви, куда сбежала, не сказав ни слова бедному Купу. Он, должно быть, считает меня душевнобольной. Сейчас вышагиваю туда-сюда рядом с раковинами, нажевывая ноготь большого пальца. Не смотрю на себя в зеркало, потому что боюсь того, что может скрываться в отражении моих глаз.

– Мне нужно Ваше честное, профессиональное мнение кое о чем.

– Конечно. Я слушаю.

Я прекращаю ходить, закрываю глаза и делаю глубокий вдох, чтобы успокоить бешеное сердцебиение.

– Я сумасшедшая?

Молчание доктора Сингера почти такое же громкое, как у Тео. Это заставляет меня нервничать.

– Скажем, по шкале от одного до десяти, где один – полностью здоровый, функциональный человек, а десять – смотритель гостиницы из «Сияния», который пытается убить семью, куда я попадаю?

– По моему профессиональному мнению, ты – два с четвертью. Возможно, два с половиной.

Вспотев от облегчения, я провисаю у раковины.

– Честно? Даже не тройка? Это ведь хорошо, правильно?

– В клинической психиатрии нет такой шкалы, но я так ответил, потому что ты бухгалтер. Я знал, что ты оценишь мою точность.

– Была бухгалтером. В моей прежней жизни. Которой больше не существует. Как и большинства мыслительных способностей моего мозга.

Я смеюсь. Звучит безумно. Прекрасно понимаю, что доктор Сингер говорит своим самым нежным голосом, как будто общается с пациентом с поехавшей кукушкой:

– Почему бы тебе не рассказать мне, что происходит?

Я снова начинаю маршировать, потому что от этого чувствую себя деятельной. Как будто хотя бы одну маленькую вещь в своей жизни я в состоянии контролировать. Не могу управлять своими мыслями, фантазиями или психотическим голоском в голове, шепчущим невозможные вещи о Тео Валентайне. Но совершенно точно могу вышагивать назад и вперед по этой ужасающе уродливой коричневой плитке.

– Гм. Блин. С чего начать? – на этот раз мой смешок нервный.

– Давай с самого начала.

– Окей, – у меня перехватывает дыхание. – Здесь есть мужчина.

– Ах.

Я перестаю ходить.

– Что вы имеете в виду по этим «ах»? Это очень важно.

– Могу я задать несколько вопросов об этом человеке?

– Ага. Спрашивайте.

– Он тебя привлекает?

Ой, блин.

– Я... я…

После того, как становится ясно, что больше я ничего добавлять не собираюсь, доктор Сингер заявляет:

– Признать это – нормально, Меган. Ты не предаешь память Касса, если находишь другого мужчину привлекательным.

Я начинаю расхаживать с новой силой. Туда-сюда, стуча каблуками по плитке с трясущимися руками и влажными подмышками.

– Скажем так, он влияет на меня.

– Продолжай.

– Он... мы... Я постоянно с ним сталкиваюсь. Везде. И, эм, есть много вещей в нем... много-много вещей... которые как бы... напоминают мне... – я втягиваю воздух и глубоко выдыхаю, – Касса.

– Это абсолютно нормально.

Доктор Сингер звучит совершенно спокойно. Я же тем временем вот-вот рухну на отвратительную коричневую плитку и никогда не встану.

– Нормально? – кричу. – Это нормально, что незнакомец напоминает мне моего мертвого мужа?

– Помнишь наши беседы о том, что произойдет, когда ты начнешь с кем-то встречаться?

– Помнится, я говорила, что лучше буду кормом для стаи волков, чем начну с кем-то встречаться.

Доктора Сингер не обращает внимания на мой резкий тон.

– Действительно. И в течение пяти лет, будучи в самом расцвете сил, ты отказывалась даже смотреть на другого мужчину. Я говорил, что отказывать себе в возможном счастье нездорово. Если мне не изменяет память, твой ответ был: «Без Касса для меня нет счастья». Так что, не зная ничего, кроме того, что этот новый мужчина «влияет на тебя», могу предположить из того, что я знаю о тебе, Меган, что тебя просто охватило чувство вины.

На меня обрушивается холод, как будто меня облили ведром ледяной воды.

– Чувство вины? – шепчу я.

– Мы уже установили, что ты страдаешь виной выжившего. Тебе плохо, потому что мужчина, которого ты так сильно любила, погиб. Теперь, кажется, к нашему списку мы можем добавить вину за чувство нормального, естественного влечения к человеку, не являющемуся Кассом. Честно говоря, я удивлен, что это не произошло раньше.