Анжелика и заговор теней - Голон Анн. Страница 14

Анжелика посмотрела на берег. Начинается настоящее приключение.

Отец Бор и мсье Кантен уже ждали на берегу. Их окружала толпа любопытных и индейцев. Высадившийся раньше мсье де Виль д'Эвре, находящийся выше, около церкви, потрясал своей тростью.

— Поспешите! Отец Дефарель сейчас откроет нам сокровищницу.

Недалеко от него виднелся силуэт местного иезуита в черной сутане.

Туман рассеялся. Яркое солнышко пригревало. Из поселка было все видно. Из окон жители могли различить, кто высаживается. Солдаты форта беспрерывно дымили своими трубками или рыли землю лопатами. Можно было сказать, какие суда плывут по Сегенею, а какие из Сен-Лорана. Каждый знал здесь, кто приходит к соседу и когда уходит от него.

Анжелика посмотрела на Виль д'Эвре и мгновенно почувствовала, что именно она была центром внимания всего населения. Стало ясно, что они побросали все свои дела и в доме, и в поле, и рыбалку, и торговлю и не намерены пропустить ни секунды из того, что происходит в порту. Уже пересчитаны все матросы и шлюпки.

— Вы видели, какие пистолеты у этих мужчин?

— А какой смешной вид у этих людей в касках и черных латах!..

— Говорят, это испанцы…

— А какого возраста эти девицы? Откуда же они прибыли? Дети… Такие маленькие, но выглядят здоровенькими, несмотря на утомительное путешествие.

— А она, эта женщина, эта дама, которая только что ступила на землю и теперь поднимается к часовне, держа за руки детей. Как она красива! Это видно даже издали. Она! Та, которую ждали в Канаде.

Тропа служила как бы улочкой в этом поселке. Анжелика оказалась на площади перед церковью быстрее, чем думало. Отсюда Сен-Лоран казался молочного цвета. Туман отодвинулся на другой берег. Оказавшись перед иезуитом, который с Виль д'Эвре ждал ее, Анжелика без колебаний подошла к нему.

— Отец мой, как приятно после длительного путешествия по диким местам услышать звон церковного колокола и узнать, что нас ждут — Сделав жест в сторону входа в часовню, она продолжала:

— Прежде чем взглянуть па эти священные сокровища, позвольте мне и этим девушкам преклонить колени. Перед тем, кто нам всем так необходим. Благодаря вам и вашим помощникам мы имеем возможность помолиться в самом удаленном уголке мира. Благословите нас!

Отец Дефарель снизошел к просьбе и любезно осенил их головы крестом. Говорят, что в глубине его серых глаз промелькнул насмешливый огонек. Но это свойственно всем иезуитам, которые в течение пятнадцати лег пользуются инструкциями Учений Святого Игнатия. Такие искорки юмора Анжелика наблюдала у своего брата Раимона, у отца Луи-Поля де Вернона, который в одежде английского матроса спас ее, когда она тонула, или у отца Массеро в Вапассу, когда тот, засучив рукава, варил пиво. Эти важные персоны католической церкви — иезуиты — не внушали ей чрезмерной радости.

Однако, она протянула руки отцу Дсфарелю, так как знала, что священнослужители избегают пожимать руку женщины. Следуя за иезуитом, они вошли в церквушку, построенную в виде корабля, затененную, пропитанную запахом ладана. Здесь теплилась масляная лампа в стакане красного стекла, которая освещала тело и кровь Христову. Обстановка навевала воспоминания, Анжелика почувствовала внезапное волнение. Сколько же лег она не была в храме? А ведь большую часть своей девической жизни она провела в молитвах! Заутрени на заре, вечерни, благословения, ежедневные молитвы, великие праздники, гимны, причащения — все это было так близко ей когда-то.

Она встала на колени перед дарохранительницей и прикрыла лицо руками. «Дорогая Франция'» — сказала она очень тихо. На глазах появились слезы. Ее охватили чувства сожаления и любви, долго сдерживаемые, осмеянные, в которых она отказывалась признаться даже себе самой. Но они жили в глубине ее души: любовь к стране, где она родилась, и привязанность к вере, в которой она получила крещение. Так она простояла долго, погрузившись во тьму своей сосредоточенности.

«Бог мой! — молила она в слепом порыве. — Бог мой! Ведь вы знаете меня! Вы знаете, кто я!»

— Браво! — шепнул ей Виль д'Эвре, когда она направилась к группе, оставшейся у ризницы. — Это так волнующе. Я не знал вас ни как политика, ни как набожную женщину. Вы восхитительная актриса.

— Но я по натуре не политик и не актриса, — возразила Анжелика.

— Тогда это хуже и опаснее. Я начинаю верить, что присутствую при страшных событиях в Канаде.

Ребенок Иисус из Тадуссака был восковой фигуркой, подаренной иезуитским миссионерам королем Людовиком XIV. Анна Австрийская, королева-мать, вышила его одежды из серого сатина серебром и украсила перламутровыми жемчужинами. Онорина протянула к нему руки, приветствуя как куклу. Риза, мантии, требники, два потира — серебряный и золотой, — чаши с крестообразной крышкой, рубиновые оправы, дароносицы из позолоченного серебра составляли это сокровище, ценность и красота которого никак не сочетались с бедностью окружающего. Это согласовывалось с тем, что подчеркивала история канадского населения. Все для службы Богу. Чистое золото храма вступало в противоречие с суровой бедностью окружающего народа.

Когда они вышли из церкви, весь Тадуссак был на площади, включая индейцев из трех становищ. Это как-то трогало.

Перед этой плотной толпой людей, застывших с каменными лицами, Анжелика стала жалеть о том, что так небрежно отнеслась к своему туалету. Она не знала, чего ждут от нее эти люди. Может быть, они разочарованы, она не оправдала их ожиданий? Она видела их спокойные круглые лица: женские под белыми чепцами, мужские — под красными колпаками. Конечно же, в первых рядах были индейцы с их голыми и грязными ребятишками, которые путались под ногами, задирали маленьких босоногих крестьянских детей. Матери догоняли своих детей, награждали их подзатыльниками и вновь застывали, как изваяния.

Анжелика приветствовала сход наклоном головы, но ответа не последовало. Люди рассматривали ее.

Здесь были жители лесов: дровосеки, обутые в мокасины, пахари в сабо или толстых башмаках с застежкой. Женщины в чепцах, на их плечи были наброшены огромные шали. Иные завернули свои плечи в накидки на индийский манер. Сжатые губы или с трубкой в зубах. Ее рассматривали. Это могло бы длиться до вечера. Анжелика оглянулась с тревогой. Она заметила, что иезуит и маркиз де Виль д'Эвре переговариваются в растерянности. Было ясно, что они не могут повлиять на ситуацию. А еще Анжелика заметила старика. Он сидел на каменной скамье справа от церковных ворот. Несмотря на свой почтенный возраст, старик казался бодрым и живым. Его колпак из красной шерсти выгорел, стал розовым. Он был украшен медалями и перьями. Убор этот как нельзя лучше шел к этому коричневому лицу, сморщенному как плод мушмулы. Анжелика сделала перед ним малый реверанс и любезно сказала громким голосом:

— Держу пари, что вы старшина Тадуссака. Никто, кроме вас, не может представить меня этим славным людям, которые так любезно пришли приветствовать нас, и которым я хотела бы выразить благодарность за их прием.

Не дожидаясь ответа, она остановилась рядом с ним, добавив:

— Меня зовут графиня де Пейрак, я только что сошла с корабля, который вы видите в порту.

Этого никто не понял, но дело сдвинулось с мертвой точки. Анжелика не ощущала враждебности со стороны канадцев. Они на нее смотрели и все. Она подумала, что должна им помочь составить мнение. В прежние времена крестьяне Пуату, которых она вела на битву, потребовали бы мудрости и осторожности, окажись они в подобных условиях. Этому населению Тадуссака объявили, что она

— женщина, которая.., женщина… Нужно же увидеть своими глазами.

Старик ничего не ответил, но показал, что он не глухой и не дебильный. Он подвинулся, чтобы дать ей место. Подобие улыбки осветило его лицо, когда он посмотрел на Онорину и Керубино.

Маркиз де Виль д'Эвре чувствовал себя как в театре. Он любил те моменты, когда можно было занимать центр сцены. Тогда ему передавалось общее напряжение, он легко входил в роль и увлекался игрой. Он воспользовался несколькими секундами тишины, чтобы подогреть любопытство присутствующих, подмигнул иезуиту, который, казалось, не интересовался происходящим, потом заявил: