Готамерон. Часть I (СИ) - Цепляев Андрей Вадимович. Страница 34

Это была чистейшая правда. Не любил он господ, особенно тех, кто говорил «как надо делать» и с восемнадцати лет менял профессии как зубочистки. Успел побывать проспектором, моряком, тюремным надзирателем, дубильщиком и даже контрабандистом, пока не нашел призвание в охоте. Подходил к концу его четвертый десяток. Как и многие охотники, он имел когда-то дом, родителей и работу, но тридцать лет назад, подобно святому Хильгеру, променял все это на лук, колчан стрел и свежий воздух. Вдали от смрада и суеты больших городов ему открылся мир природы. Покинув родной Данвилл, он поработал немного в Тайрунских горах, потом в борфордской охотничьей общине, а затем стал путешествовать по свету, пока двенадцать лет назад не отважился переплыть Старое море. Так он и оказался на этом диком острове, который вскоре стал ему домом.

Он и рад был бы вовсе не ездить в Готфорд, живя в глуши наедине с самим собой и воспоминаниями, но на мясе и воде долго не протянешь. Возможно, когда-нибудь он покинет и этот лагерь, поселится в одной из теплых пещер на утесе близ города и проведет остаток лет, как и подобает старику — в одиночестве, слушая ветер в кронах деревьев и любуясь со скал садящимся в море солнцем.

— Ты не охотник, Кэрк, — задумчиво произнес Никлас, положив в рот новую порцию ягод. — Не обижайся, старина. Жизнь на ферме сделала тебя расчетливым и дальновидным, но отнюдь не свободным.

— Я говорю о самосохранении, — гудел старик, почесывая щетину на лице. — Какая разница, охотник ты, крестьянин или горожанин. Вам дорога собственная шкура? Ты бандитам то же самое будешь петь, когда они придут и посадят тебя на кол?

— Для них у меня есть песня помелодичнее, — ответил Никлас и, сложив губы трубочкой, издал звук, похожий на свист летящей стрелы. — Хватит смущать остальных. Мы оставили тебя старейшиной, чтобы ты помогал считать золото и за товарами следил, а не превращал лагерь в торговую гильдию. Бери пример со своего сына. Он от тебя отличается…

— Что-о-о? — протянул старик, позволив голосу постепенно перейти в вой.

От усталости Никлас забыл главное правило в общении со старостой. Забыл, что старик моментально выходит из себя, когда кто-то упоминает достижения сына. Кэрк и теперь не стал стесняться в выражениях. Вскочив с лавки, он волком глянул на него. По одной только дрожащей полоске губ на сморщенном лице можно было догадаться, как взбесило его это сравнение.

— Мой сын, — с жаром начал седовласый, — до сих пор ничего не сделал правильно. Он портит мясо при разделке. Неумел! Не может уследить за подсадным животным. Нетерпелив! Так и не научился правильно ставить и использовать капканы. Безрук! Чем же он отличается, хотел бы я знать? Тем, что притащил гримлака, в шкуре которого больше дырок, чем в решете?

— Не кипятись, Кэрк, — остудил пыл упрямого старика Никлас. — Отличается он в первую очередь тем, что учится на собственных ошибках, а не на твоих.

— Как это понимать?

— А так. Помнишь ли ты, как первый раз пошел на охоту с Алкуином?

— Хм…

— То-то же. В тот день ты чуть в яму-ловушку не провалился. В следующий раз тебя едва снорлинг не загрыз. А сколько ты выпустил стрел, прежде чем научился метко стрелять?

— Я начал охотиться в сорок два, — сухо заметил Кэрк. — Тому, кто всю жизнь возился в земле сложно наскоком освоить лук. Не так ли?

— Речь не о твоих способностях, а о попытках, которых у тебя было немерено. Гримбальд тоже сноровкой не блещет. Тем не менее, многие уже считают его лучшим стрелком в лагере. Кто знает, каких высот он достигнет, если будет ошибаться и дальше, или если ты не будешь стоять у него на пути. Ведь недаром же ваганты поют: «Противник дел, любитель слов — подобен саду без плодов».

Замечание прозвучало убедительно, но, как и многие другие, ушей упрямца не достигло. Никлас уже давно заметил странную черту характера, свойственную некоторым старикам. На склоне лет они будто бы впадали в детство, и на все реагировали по принципу «черное — белое». Когда дело касалось сына, Кэрк превращался в тупого ребенка, самозабвенно ломавшего дорогую игрушку, в надежде, что сможет сделать ее лучше. Игрушкой в этом случае был Гримбальд.

— Ты вот сперва собственного сына заведи, а потом воспитывай, — деловито произнес старик и, взяв солидную пригоршню голубики, пошел к кострам.

Почувствовав жжение, он прихлопнул комара и растер насекомое вместе с кровью по лбу.

— А насчет частокола все-таки подумай! — раздался из-за хижин скрипучий голос.

Никласа аж передернуло. Выпустив корзинку из рук, он в отчаянии уставился на свою старую кобылу, недовольно бившую землю копытом. У заезженной клячи мозгов было и то больше, чем у Кэрка. Зачем он вообще разговаривает с ним как с человеком? Старик тупеет с каждым годом и, должно быть, уже забыл все те примеры и увещевания, на которые он только что потратил дыхание. Когда Гримбальд вернется, за стеной вновь будет скандал, и вновь на пустом месте. Потом головная боль и бессонная ночь.

Никлас поглядел на дрожащие от бессилия руки. Может и впрямь покинуть лагерь? За маяком возле Леса мирквихттов на скалах много пещер. Рядом простецкая тропа, по которой из срединной долины постоянно ходят торговцы. Мясо можно менять прямо там. Собрав выпавшие из корзины ягоды, утомленный, он стал размышлять о том, как хорошо было бы разобрать хижину и перенести ее на другой конец лагеря. Такая мысль приходила ему в голову не раз, но он так и не решился на это. В конце концов, у них была община, и охотники уважали друг друга, делясь всем, в том числе тумаками и руганью.

3-й месяц весны, 20 день, Новос — IV

Остаток вечера Гримбальд провел в покоях Кассии. В этот раз, у него было достаточно времени, чтобы рассмотреть ее коллекцию артефактов. Подруга, как и многие девушки, была неравнодушна к дорогим вещичкам, и за шесть лет успела скопить множество ценных предметов, большинству из которых он не смог бы найти применение в глуши. По словам Кассии, многие из них обладали магической силой, но Гримбальду россыпи камушков и старая посуда казались просто безделушками. Конечно, в коллекции были драгоценные камни, черные жемчужины, изогнутые суранские кинжалы и магические болы с причудливой гравировкой, но большую часть все-таки составлял хлам.

Вдоволь насмотревшись на волшебные безделушки, Гримбальд перевел взор на стены и потолок. Рядом с кроватью, в свете факела висел серебряный диск с цифрами и засечками. Эту вещицу Кассия тоже держала для красоты. Отполированный до блеска календарь с двумя кольцами по краям и шестью столбиками цифр сведенных к центру, сиял словно луна. Коснувшись пальцем самого широкого внутреннего кольца, поделенного на шесть частей, он шепотом произнес:

— Вергин, правник, каденциум, тридвор, трида, новос.

Шесть дней магорской недели его заставил выучить Кэрк. Все родители так делали. Дети должны были запоминать эту ерунду с юных лет, чтобы потом благополучно забыть или начать путать триду с тридвором. Держать такую подсказку дома никто тем более не стал бы. Простому человеку достаточно было знать, что на Миркхолде зимой холодно, весной жарко, а летом сыро.

Оставив серебряный диск, Гримбальд снова обошел покои подруги. Место, в котором он находился, считалось уникальным. Канализация состояла из множества тоннелей, подобно лабиринту. Он помнил, как впервые узнал от Кэрка о том, что под Готфордом есть подземные коридоры. Ему было всего семь лет, но и тогда он уже прекрасно понимал, что канализация под провинциальным городом по всем законам мира просто не могла существовать. Тем не менее, факт оставался фактом. Большая часть коллекторов была проведена под холмами и улицами средней четверти, и лишь малая ее часть затрагивала верхний предел. Что до нижнего предела, большая часть домов которого стояла на песке, тамошние коллекторы были глубже, и затрагивали только трущобы, находившиеся вблизи утесов. Эту канализацию построили эквитанские инженеры, примерно двести лет назад. Верф как-то раз даже называл ему точную дату ее открытия — 245 год. Помнили это событие, как ни странно, не горожане, а служители Нисмасса, поскольку, за два года до открытия главного коллектора, в Вальтерском ущелье появилась их кеновия. Строительству диковинного сооружения под Готфордом поспособствовал некий барон Гумберт, занимавший тогда пост губернатора. Приглашенные из Аксакола инженеры строили канализацию больше пятидесяти лет, но великая задумка, сработавшая некогда в столице Велинкронской империи, в мелком магорском городке потерпела крах. Когда канализацию все-таки достроили, нищие и горожане в первый же год забили ее мусором. Следом подоспели портовые крысы, сделав подземный лабиринт своим домом, а за ними и ядовитые гады, вроде печеночников, змей и морских скорпионов, попадавших туда с приливами. Следующие десятилетия ополченцы и специальные отряды нищих занимались тем, что вычищали оттуда весь этот шлак. Благодаря чистке в городе начались эпидемии. В итоге, промучившись полвека с жуткой постройкой, уже после смерти Гумберта, было принято решение запечатать канализацию. На дверях главного слива установили решетку и повесили замок, после чего о зловонной яме все забыли, заменив ее привычными для городов отхожими канавами.