Готамерон. Часть I (СИ) - Цепляев Андрей Вадимович. Страница 60

— Чтобы убить Грога пары мертвецов недостаточно. Он лучший воин на ферме! Он жив. Я это чувствую.

Более логичного ответа от женщины он и не ожидал. Действительно, Грог был крепким малым, но сравнивать сына пахаря, научившегося держать меч, и настоящего воина, вроде Дистензы или Балдура, было глупо. Шесть дней не такой уж малый срок, если учесть, что дотащить сокровища в самодельных носилках или на собственном горбу Грог с наемниками мог и за два-три дня. Попытайся он уклониться от службы или сбежать к родителям, его спутники обязательно бы вернулись и все ему рассказали. Ничего этого не произошло. Орвальд понимал, что с наемниками расправились стражи крипты, но втолковать это влюбленной дочери не мог.

— Ты вся в мать, — наконец произнес он, тяжело вздохнув. — Даже если жив, даже если вернется, здесь он не задержится. Мне нужны исполнительные люди, а не слюнтяи.

— Так ты говоришь после всего, что он для тебя сделал?

— Что же он сделал, дочь моя? Грог выполнял свою работу, за которую я платил ему жалование. Став наемником, этот гордый мерзавец ни разу мне даже не поклонился. Потому-то он тебе и приглянулся, — терпеливо произнес Орвальд. — В вас обоих нет ни капли уважения к старшим, но даже в этом вы с ним не равны. Я уже устал повторять, что сын пахаря тебе не пара!

— Грог — единственный человек на этой проклятой ферме, кто понимал меня! — во все горло завопила девушка, глядя на толпу. — Крестьяне! Вы называли меня своей девочкой. Сюсюкались со мной, как с овечкой. Что вы вообще можете знать обо мне? Я не кукла, чтоб меня наряжать и не леди, чтоб мне кланяться. Я свободный человек, а ваше внимание мне уже поперек горла.

Елена развернула жеребца и плюнула в сторону наемников.

— Чего уставились, мясники? Вы все животные! Только и помышляли, как бы заглянуть мне под платье. На что вы вообще надеялись с такими рожами? Да я раньше троллю отдамся, чем раздвину ноги перед кем-то из вас!

После этих слов часть крестьян засмеялась. Девушка резко натянула поводья. Жеребец вновь стал гарцевать и громко заржал. Говоря это, Елена, как обычно, почти не моргала, испепеляя его и людей вокруг яростным взглядом. Ее зеленые глаза сверкали как два изумруда. Ноздри раздувались, словно у дракона, готового изрыгнуть пламя. Сейчас она напоминала мензурку с опасным зельем, слишком долго кипевшим на огне.

— Что она лепит, бедняжка? — прошептал за спиной мажордом. — Похоже на одержимость. Надо бы свести к Морелле. Пусть напоит ее травами.

— К мерзкой ведьме?

— Тогда к Штерну. Наш алхимик ничуть не хуже. Говорят, у него есть такие травы…

— Подавись ты своими травами, болван! Моя дочь здорова. Эта одержимость называется любовью, — презрительно фыркнул Орвальд. — Когда-нибудь женишься и сам поймешь, если мозгов хватит вместо старых монет начать копить настоящие.

Он отвернулся лишь на мгновение. Елена это заметила и, решив, что ее не слушают, попыталась засвистеть, но у нее как всегда не получилось. Тогда она привстала на стременах и завопила что есть мочи:

— Что вы там шепчитесь? Слушай сюда, отец! На меня смотри, скотина! Мне надоело жить на этой убогой ферме!

Крестьяне и наемники, затаив дыхание, воззрились на него, потом на его дочь. Орвальд хорошо понимал, что означают эти взгляды. Никто еще не слышал, чтобы кто-то хоть раз разговаривал с ним в подобном тоне. Это было немыслимо даже для членов семьи.

— Я не хочу быть вещью в твоем доме! — в каком-то безумном забытье продолжала она. — Не хочу, чтобы вы решали за меня с кем мне быть и что делать. И уж точно я не собираюсь до старости сидеть в заточении и смотреть, как ты ласкаешь сундуки с золотом вместо моей матери!

Услыхав последние слова, Орвальд чуть не упал. Джагинс это заметил и был тут как тут, схватив его под руку. На такие откровенные обвинения девушку толкнул не иначе как сам Ниргал. У Елены и раньше бывали срывы, но на них, как правило, закрывали глаза. Бить ее запрещалось под страхом отсечения руки, а вразумить все равно было бесполезно. Легче волка научить говорить, чем объяснить избалованному ребенку, что он ведет себя плохо. Елена этим пользовалась. С утра до вечера она могла делать все, что заблагорассудится и ходить куда захочет, поэтому ему было не вполне понятно, о каком заточении шла речь.

— Хорошо, что леди Полана не слышит этой гнусной лжи. Кажется, сам Нисмасс внушил мне отпустить ее сегодня в город, — терпеливо произнес Орвальд, посмотрев на главу охраны домена. — Дистенза, будь добр, ссади мою неразумную дочь с коня. Только осторожнее. Не порань… моего любимого скакуна.

Светловолосый воин в серебристых латах охотно кивнул. Стоило ему сделать шаг, и Елена вновь заставила жеребца подняться на дыбы, но получивший приказ наемник действовал быстро и решительно. Несмотря на все попытки девушки ему помешать, он увернулся от копыт и схватил коня за поводья. Животное тотчас послушно замерло.

Воины вокруг зааплодировали, поддержав храброго лидера.

— Мне жаль, что пропал твой любимый, — произнес бывший капрал королевской армии, встретившись с ней взглядом. В голосе его не было прежних острот. — Как мужчина, Грог был жалок, но как воин, почти равен мне. Он должен был пасть в бою, а не от костлявых рук нечестивцев.

— Не равняй себя с Грогом! Не смей! — теряя голову, закричала Елена, тщетно пытаясь высвободить поводья из железной хватки. — Жалкий трус и дезертир!

— Прошу, принцесса, сойди с коня и извинись перед нашим господином, — как всегда медленно и с интонацией произнес наемник. — Сохрани остатки достоинства.

— Я не принцесса! — взвизгнула девушка.

С этими словами она изловчилась и, привстав на стременах, выбросила левую ногу вперед. Дистенза не ожидал подобного ответа и попятился с разбитым носом. Елена вновь завладела жеребцом и, натянув поводья, без жалости направила скакуна прямо на наемника. Удар передних копыт пришелся в грудь, прямо в центр семиконечной звезды по короне его величества. Воин охнул и отлетел на несколько шагов, давясь брызнувшей изо рта кровью.

— Дочка, остановись! Подумай о матери! Она этого не переживет! — воскликнул Орвальд, удивившись предательски дрогнувшему голосу.

— Забавно, что ты вспомнил о ней только теперь. Не слишком ли поздно, папочка? И хватит меня дочкой называть. Я давно уже не ребенок.

Развернув жеребца, рыжеволосая дрянь поскакала прямо в толпу. Крестьяне и наемники бросились врассыпную. Конь промчался мимо, чудом никого не задев.

— Ты ребенок вдвойне, если так говоришь, — шепотом произнес Орвальд, наблюдая за всадницей, несущейся галопом меж полей.

— Не беспокойтесь, ваша милость. Мы вышлем погоню, — заверил Джагинс, жестом подозвав нескольких наемников из толпы. — Вернем ее в целости.

Опомнившись, Орвальд взял себя в руки. Следовало немедля отдать приказ, но голос внутри, тот самый, который часто звучал в подвале, нашептывал обратное. Прямо сейчас видеть дочь он не хотел.

Чем дольше Орвальд об этом думал, тем явственнее стал сознавать, что не хочет видеть ее вообще. Постепенно он понял, что произошло, и, с присущей дельцу его ранга дальновидностью, попытался извлечь из трагедии выгоду.

— Пусть отчаливает, — наконец заключил он, чем немало удивил мажордома. — Большому кораблю и океан что лужа.

— Как же так, ваша милость? Этот хрупкий кораблик поплыл на север, — деликатно поправил Джагинс. — Не каждый мужчина способен там выжить. Даже Грог не смог, а уж он-то был мастер меча.

— Значит, Нисмасс ей в помощь. Я не могу вечно оберегать эту занозу. Если мерзавке так дорог мертвый наемник, пусть присоединяется к нему.

Дождавшись пока жеребец с всадницей скроется среди пшеницы, Орвальд помолился одновременно за здравие и упокой строптивой дочери и вернулся в дом. В подвале еще оставалось незаконченное дело.

3-й месяц весны, 21–22 день, Вергин

Гримбальд вернулся в лагерь к полудню. Солнце в это время уже превратилось в беспощадное чудовище, испепелявшее остров огненными лучами. Жара крепла. В лощине витал тяжелый запах жженой хвои. В еловой роще под нависшей скалой было немногим прохладнее. Большинство охотников разошлись по лесам. Остальные лежали в хижинах или сидели в таверне у Гриффина. В лагере он встретил только одного вольного стрелка. По счастливой случайности им оказался старина Никлас.