Анжелика в Новом Свете - Голон Анн. Страница 74

Как-то вечером Жоффрей попросил Анжелику пригласить к нему Эльвиру для интимного разговора и побыть с ними, пока он будет беседовать с ней в их тесной каморке. За неимением иного места, где можно было бы укрыться от нескромных ушей, когда возникала потребность поговорить с кем-нибудь с глазу ва глаз, их спальня была возведена в ранг «капитанской каюты на полуюте», и несколько ступеней, ведущие к ней, дополняли эту иллюзию.

Обстановка комнаты приукрасилась грубым креслом, покрытым шкурой, в котором восседал граф. Вызванный для разговора обычно стоял, касаясь головой потолка, если рост у него был мало-мальски приличный.

Если разговор был дружеский, Пейрак усаживал приглашенного перед собой на камень очага и приказывал принести пинту пива и два стакана.

Часто по вечерам он удалялся к себе то с одним, то с другим из своих людей. И все ценили эти уединенные беседы. Здесь они имели возможность объясниться с хозяином, выразить ему свои сомнения или недовольство, здесь они получали от него указания, а в случае надобности и взбучку.

Очень взволнованная, Эльвира, вся дрожа, с трудом одолела четыре ступеньки, что вели на «полуют». Присутствие Анжелики немного успокаивало ее, но она все равно терзалась неведением, так как, по натуре совестливая, всегда чувствовала себя в чем-то виноватой.

Тяжелая дверь затворилась, шум, доносившийся из залы, стал глуше. В маленькой комнатке слышалось лишь потрескивание дров в очаге да временами за окном легкий шелест пихт, ветви которых пригибал к крыше ветер.

Граф сидел. Молодая женщина продолжала стоять, и Анжелика видела сзади, как сжались ее узкие плечи, вбирая в себя ее беззащитный затылок. Бедняжка не знала, как ей держаться под печальным взглядом графа, который с мягкой, благосклонной улыбкой на губах изучал ее с ног до головы. Он умел вложить в свой взгляд то пылкое внимание, которое не могло оставить равнодушной ни одну женщину.

— Эльвира, дитя мое, милое мое дитя, — сказал он с нежностью, — выслушайте меня как можно спокойнее.

— Я в чем-нибудь провинилась, монсеньор? — пробормотала она, теребя свой фартук.

— Я прошу вас только выслушать меня спокойно, без страха… Я могу лишь похвалить вас за то, что вы всегда столь услужливы, и тем не менее именно из-за вас у нас могут возникнуть некоторые осложнения.

— Из-за меня? О, монсеньор!..

— Да, из-за вас, несмотря на вашу сдержанность и вашу скромность. Ведь кроме них, вы обладаете еще и другим — прекрасными глазками и розовыми щечками.

Эльвира в полном замешательстве смотрела на него, не понимая.

— Я заметил, что один из моих людей уделяет вам особое внимание. Скажите мне без притворства, не надоели ли вам его ухаживания, не хотите ли вы, чтобы им был положен конец, не думаете ли вы, что он слишком далеко зашел в выражении своих чувств?

И так как она молчала, он продолжал:

— Здесь, в Вапассу, с нами только три женщины, и вы единственная из них не находитесь под покровительством мужа. Я сразу же дал самые строжайшие распоряжения на ваш счет. И теперь я хочу знать, как исполняется мой приказ. Отвечайте! Не кажется ли вам назойливым то внимание, которое в последнее время вам выказывает этот человек? Вы ведь знаете, кого я имею в виду, не правда ли?

На этот раз она, покраснев, опустила голову и кивнула.

— Я говорю об Октаве Малапраде, — сказал де Пейрак. Он помолчал немного, ровно столько, сколько нужно было, чтобы вызвать в памяти лицо повара, его атлетическую фигуру и почтительную улыбку.

Затем достал из кармана своего камзола одну из немногих оставшихся у него сигар и, склонившись к огню, прикурил ее от головешки. Откинувшись в кресле, он выпустил клуб дыма и сказал с улыбкой:

— Если он нарушил мой приказ, он будет повешен.

Эльвира вскрикнула и побледнела.

— Повешен!.. О, монсеньор! О нет! Бедняжка! О, только не из-за этого! Только не из-за меня!.. Я того не достойна…

— В любви властвует женщина. Разве вы не знали этого, прелестное дитя?..

Он снова посмотрел на нее с той неповторимой своей улыбкой, которая приподняла уголки его губ, придав им выражение насмешливости и нежности, так знакомое Анжелике.

— Разве вы не знали, что женщины властвуют в любви? — настойчиво повторил он.

— Нет, монсеньор, нет, я не знала, — наивно ответила Эльвира.

Она дрожала всем телом, но страх, который она только что испытала за Малапрада, помог ей собраться с мыслями, чтобы защищать того, кому, как подсказывало ей сердце, угрожает опасность.

— Монсеньор!.. Я клянусь вам, я могу побожиться… Он ни разу не позволил себе даже малейшего жеста, который заставил бы меня покраснеть. Я только все время чувствовала, что он… что… что он…

— Вы его любите?

Это уже походило на допрос. Она умолкла и блуждающим взглядом смотрела вокруг.

— Нет… я… я не знаю…

— Вы потеряли своего мужа три месяца назад на «Голдсборо»?

Совершенно отупевшая от волнения, она уставилась на графа.

— Моего мужа?

— Вы его любили?..

Он тормошил ее, изучал взглядом, и этот цепкий взгляд его остановился на темных детских глазах Эльвиры, заставляя ее смотреть на него.

— Вы любили своего мужа?..

— Да, конечно… То есть… я… я… уже не знаю…

Он отвернулся и некоторое время молча курил. Она застыла перед ним, опустив руки, уже не дрожа, и не отводила от него глаз. Потом он снова заговорил негромко, все тем же спокойным тоном:

— Октав Малапрад только сейчас приходил поговорить со мной, он вас любит. Догадываясь, что его чувства не прошли бы незамеченными для меня, он опередил события и доверился мне… Вот что он просил меня рассказать вам о нем, о его прошлом. Пять лет назад, когда он жил в Бордо, где был хозяином пользующегося хорошей репутацией трактира, он, застав свою жену с любовником, убил их обоих. Затем, не зная, как избежать расплаты за содеянное и скрыть следы своего преступления от дознания, которое неминуемо должно было начаться, он разрубил трупы на куски, часть их сжег, а остальные выбросил на свалку…

Анжелика, чтобы удержать приглушенное восклицание, прикусила губы. Эльвира отшатнулась, словно рядом ударила молния. Пейрак затянулся сигарой, с любопытством разглядывая ее.

— Сделав это, — продолжал рассказывать де Пейрак, — Октав переждал некоторое время, а затем удрал в Испанию. Вот тогда он и появился на моем судне, и я нанял его.

Наступило долгое молчание.

Вдруг Эльвира выпрямилась, расправила плечи и взгляд ее стал каким-то отрешенным.

— Мессир граф, — очень четко сказала она, в голосе ее неожиданно прозвучали мужественные нотки, чего никогда прежде он не слышал у нее, — пусть извинит меня мессир граф, если я покажусь ему несколько чувствительной. Но я вот что хочу сказать. Я думаю, что этот человек убил в яростном порыве ревности, неожиданно для себя самого, и потом, оставшись один, он совсем потерял голову от ужаса и не знал, как ему выпутаться. Он хотел спасти свою жизнь. А то, что он совершил, — это просто беда, несчастный случай, ну, как увечье, которое вдруг обрушивается на нас.

Она глубоко вздохнула.

— И это увечье не помешает мне любить его, — с силой сказала она. — То, что вы сейчас здесь рассказали, лишь раскрыло мне мои чувства. Ваши вопросы помогли мне понять собственную душу. Да, я искренне любила моего покойного мужа… вероятно… пока я была его женой… когда-то… Но это совсем не походило на то чувство, какое я испытываю сейчас к тому, о ком идет речь. Пусть мне говорят о нем все, что угодно. Для меня — я чувствую это! — он, несмотря ни на что, остался добрым, честным и нежным. А теперь я достаточно знаю о нем, чтобы сказать, что он еще и несчастен.

Она помолчала, потом добавила задумчиво:

— Он помогал мне идти во время бури, и ту ночь, когда мы пришли в Вапассу, я не забуду никогда…

Жоффрей де Пейрак бросил на нее благосклонный взгляд.

— Ну вот и прекрасно, — сказал он. — Именно такой ответ я и ожидал услышать от вас. У вас мужественная душа и благородное сердце, маленькая Эльвира. У вас ясный ум, и вы не дадите обмануть себя излишней сентиментальностью, которая в иных условиях была бы вполне понятна, но в данном случае абсолютно недопустима. Это правда, Малапрад человек верный, отважный, он мастер своего дела. Этот… несчастный случай, как вы его назвали, на всю жизнь поставил на нем клеймо. Но он же сделал его зрелым и заставил иными глазами взглянуть на всю его предшествующую жизнь, довольно обыденную, хотя, будучи хозяином трактира, он достиг в своем деле весьма неплохих успехов. Потеряв все, он мог бы опуститься. Но он стойко перенес несчастье. Нашел в себе силы вернуться к жизни. Конечно, кто-нибудь может сказать, что правосудие, мол, не восторжествовало, и я согласен с этим. Но с другой стороны, поскольку его жертвы заслужили возмездие, я никогда не взывал к его совести и не увещевал искупить вину. Искупление приходит само по себе, потому что не проходит дня, чтобы он не думал о содеянном. Я скорее старался подбодрить его, помочь ему стать тем человеком, каким знаете его вы: добрым, деликатным, но в то же время предприимчивым и прозорливым, то есть хотел помочь ему приобрести те качества, каких раньше, до его драмы, ему не хватало. Он будет очень любить вас, и вы ответите ему тем же.