Страж (СИ) - Татар Анастасия. Страница 33

Вода попадала совсем не на меня, а билась об кафельную плитку. Я не могла заставить себя посмотреть на Ранзеса, но чувствовала, что он почему-то не двигается, застыл, как статуя и молчит.

— Что такое? — подозревая худшее и резко вздрагивая, спрашиваю я. Спина болит больше всего.

Видимо, мой вопрос выдернул его из раздумий, потому что я тут же ощутила, как под потоком воды руки мужчины начали полоскать кожу. Я сжалась, как котенок, невыносимо напрягшись. Ужасно. От меня одни неприятности…

— Надя? — уделяя какое-то особенное внимание области сердца, спросил Ранзес. Мне сперло дых.

— Что там? — дрожа, отозвалась я.

Кожу совсем проело? Мне теперь никогда не вернуть телу нормальное состояние? Что, черт подери, там такое?!

— У тебя были татуировки? — его голос оборван, искажен, будто его только что поразили громом, объявили дату смерти, раскрыли его самую страшную тайну… что угодно, но как это относится ко мне?

— Не было никогда. Ни в моем мире, ни здесь, — глухо ответила я, пытаясь проглотить ком и сохранить в себе тепло, пока теплая грудь касалась почти заледенелых коленей. Не могу дышать. Страшно.

— Точно не было никаких татуировок на спине? Когда ты в последний раз её осматривала?

— Где-то… неделю назад… не помню. Но там точно ничего не… было.

Мне вспомнился Алисс и его потерянный взгляд, когда он застегивал мне платье. Вспомнилось, как искажались его глаза в моей голове — черные, красные, нечеловеческие…

— Есть. На тебе йорданская метка. Метка короля.

Я откинула голову назад и надрывно засмеялась. Этот смех был рожден истерикой, совершенной потерянностью и ужасом. Пока вода лилась мне на лицо, я смеялась и пыталась наконец-то выговорить то заветное, что вертелось на языке. И даже не могла рассмотреть лицо куратора, заледенелое, бледное. Зато кожа наконец-то успокоилась, укрываясь абсолютно полностью мурашками.

— Теперь ясно, почему он так смотрел, — выдала я, зарывая пятерни в волосы. — Я еще подумала, что с моей спиной не так…

— Ризер? — тихо предположил Ранзес, выключая воду. Комната погрузилась в тишину. Она отзывалась вместе со смехом болью и пониманием, что дело — да — точно дрянь. И мне так зверски страшно не было никогда в жизни.

— Нет. Парень с длинными белыми волосами… парень, который повесил на меня эту проклятую подвеску… Алисс.

Его глаза распахнулись, казалось, в ужасе, кулаки сжались, по лицу заходили жевалки, и я вздрогнула, когда тот в раздражении пнул корзину грязного белья, а потом схватился за голову.

— Ранзес? — позвала я мужчину, затаившись.

Он молчал.

— Ранзес, что еще за метка короля? — чуть громче потребовала.

Не сразу, но он таки ответил. Мне бросили два чистых полотенца, и я только прижала их к груди, ожидая.

— Метка, с помощью которой определяют йорденлина, — опершись на бортик, почти шепотом сказал Ранзес.

— Но разве он определяется не после смерти предыдущего?

— Только если тот не самозванец. Тебе нельзя никому её показывать, понимаешь? Бэат тебя достанет где угодно, лишь бы его не раскрыли… Надя, Надя… за что ты такая? У нас с тобой огромные неприятности! Если я правильно понял, тот парень — это…

Я испуганно дернулась. Вдруг он схватился за горло, резко оседая на пол, будто по-настоящему задыхался, но почему-то не мог нормально двигаться. Париться своей наготой было не к месту, да и вообще не особо волновало, гораздо больше меня беспокоил задыхающийся на полу куратор. Не особо понимая, что нужно делать, я перевернула его на бок, но стало только хуже. Он и вовсе прекратил дышать, и тогда меня охватил ужас.

Массаж сердца… нет! Не умею делать. Ледяной душ ему точно не поможет! Что делать, что, черт подери, делать? Я металась над ним, со всех сил отмахиваясь от путающей меня паники. Да я этот день в календаре полностью черным замажу! Весь! И в красную рамочку навеки! Плюнув на все, я сделала единственное, что хоть как-то умела — опрокинув голову Ранзеса, я зажала ему нос, сделала глубокий вдох и, резко прижавшись к его рту, постаралась сделать два резких выдоха.

Меня трясло. Это не помогло совершенно! Ладно, что дальше? Давить на грудную клетку? Не умею, но… черт! Да какая разница ему, умею или нет?! Хуже уже точно не будет…

Двумя руками я активно нажимала на грудь, грызя губы и в который раз за день рыдая. Еще раз… еще… ну же… сколько можно? Перед глазами начинали плясать уже знакомые красные мошки. Очнись же ты, Ранзес… ради всего святого… очнись!

И он очнулся. Вцепился в мои руки, разом вдохнув столько воздуха, что у меня бы уже легкие рванули, и я на эмоциях бросилась его обнимать, глотая слезы.

— Живой… ты живой… а я думала… а ты…

Подвеска жглась. Отчасти было холодно голышом сидеть на полу, но мне было совершенно точно плевать. Главное, что Ранзес жив, обнимает меня в ответ и отчего-то смеется. Звонко и искренне.

На мою голову снова опустилось полотенце. Ощущение, словно сидишь у священника под рясой… «Молилась ли ты на ночь, Дездемона?» — вспомнилось мне, вызывая ту же улыбку. Впервые за день накатило настоящее спокойствие, и я счастливо прикрыла глаз, сморгая слезы. Вот д…! А ведь я голая.

12

— Я сделаю вид, что ни черта не видел, выйду из комнаты, а когда вернусь, не дай бог найду тебя на полу или под водой, ладно?

Меня аккуратно отстранили, с тяжелым вздохом поднимаясь на ноги, пока я куталась в полотенце. Голова трещала по швам и в животе как будто еж заворочался. Неприятное ощущение, неловкость называется. На самом деле, париться этим совсем не хотелось, но я чувствовала, что должна. Либо так, либо к психиатру. Ранзес выскользнул из ванной, явно направляясь к двери. Не хочу, чтобы он уходил. Мне нужен хоть кто-то просто рядом, иначе я загнусь от переизбытка всего.

— Ты куда? — вдогонку кинула я, поднимаясь на ноги.

— Сушись и в кровать, — даже не обернувшись, ответил куратор.

Как сушиться? Чем? На батарее остатки волос разложить, которых от нервов и так наверняка изрядно меньше стало? Фена в этой комнате не было и в помине никогда, а переодеться мне тупо не во что. Предположим, я возьму его одежду, но что на счет белья?

— Но… — попыталась возразить, намереваясь выйти из ванной, но дверь закрылась прямо перед моим носом.

Из другой комнаты послышалось все то же:

— Сушись и в кровать.

И ушел.

Мне катастрофично не хватало мозгов, валерьянки, успокоительного в принципе и кофе. Пытаясь разглядеть в зеркале свою спину, я активно грызла губу, быстро узнавая знак размером с кулак. Твою мать! Звезда Давида! Вау! Но ужасно… и все равно вау! Татуировка! Еще и противная цепочка! Попадись только мне на глаза этот Алисс, я его быстро на маховик своего плохого настроения намотаю!

Одно полотенце оказалось банным, что прикрывало даже колени, второго едва хватило на волосы. Вид у меня, скажем так, был не самым лучше. Скорее, даже старая Надя, из Земли, с её извечными кругами и синяками под глазами выглядела симпатичнее меня нынешней. Губы потрескались, нос от рыданий красный, на глаза вообще страшно смотреть. Но мне сейчас бы совсем не консилер и профтоналку, а сон и спокойствие. Только вот надо подумать обо всем произошедшем. А думать совсем не хочется.

В кровать так в кровать, почему нет? На улице было темно, в этой комнате — тихо, зато из соседних иногда доносились смех и голоса, которые в упор не получалось разобрать. Укутавшись в одеяло, словно мышка, я тихо сидела, потерянно рассматривая комнату и одновременно ничего не видя. Всего один день, а хочется взвыть: «Как же я устал от этого дерьма!»

Именно устал. Именно без цензуры. Именно взвыть, завалиться на бок и оказаться где-нибудь на Мальдивах. В следующий раз я схвачу Дамира и потащу на море. А! В какой следующий раз? Он вообще со мной заговорит хоть когда-нибудь после этого? И купальника у меня нет… совсем-совсем. Зато неожиданно есть совесть и голос разума, только он сейчас немного не в себе. Все орет что-то о том, что всем нам трындец полный, и никакой кофе, никакой сон не спасет. И тем более консилер и профтоналка! Пиши пропало…