Придворный портной из Арилидилла (СИ) - Лесницкий Константин. Страница 32

— Кто вы такой!? Как вы сюда попали?! Кто вас впустил без моего ведома!?

Ян затормозил перед ним, набрав воздух в грудь, и столкнулся с ним взглядами. Сделав шаг вперёд, он зажмурил глаза и воскликнул:

— Вендиго мёртв!

Лицо Бахогавана вдруг вытянулось, а глубокие глаза помутнели. Щёки старика ещё сильнее осунулись, и вся кровь отлила от его лица. Он в онемении открыл рот, попятившись назад и оперевшись на котёл. В комнате колом стала гробовая тишина, и Ян замер в ожидании. Сердце юноши невольно сжалось, когда он услышал слабый дрожащий всхлип:

— Мёртв?…

Ян опять ощутил глухой удар и обхватил голову руками, пытаясь спастись от поглощавшего его звона. Всё вокруг сжалось и снова расширилось в импульсе, и путник открыл глаза, оправившись от перемещения. Первое, что он увидел — Серкет, стоявшую в окружении воинов. Все смотрели на неё в иступлении, не двигаясь с места в молчании. Царица опустила голову, взглянув на свои магические чёрные руки, и улыбка сошла с её уродливого лица.

— Бахогаван… — пролепетала она дрожащим голосом. — Упокоен…

Ян почувствовал, как на его плечо опустилась большая рука. Он испуганно обернулся, увидев Гензеля, стоявшего рядом с ним в полном здравии. Ведьма развернулась, едва стоя на ногах, и устремила слепое лицо на человека в балахоне.

— Тварь! — завизжала она, бросившись в сторону Гензеля.

Но её тут же наотмашь полоснула сабля Ремаро. Серкет схватилась за бок, упав на колено и содрогаясь всем телом. Через её прозрачные пальцы потекла чёрная, как смола, кровь.

Но она вдруг оскалилась, стиснув зубы от боли и встав с колена.

— Это ещё не конец.

И царица в тот же миг исчезла, превратившись в дым.

Алиджанубы разорвали строй и разошлись в стороны, настороженно оглядываясь по сторонам. Гьяси вытер лоб и попятился, уперевшись спиной в одиноко стоявшее дерево. Ремаро хмуро оглянулся на него, и его глаза тут же округлились в ужасе.

— Сверху!

Гьяси запрокинул голову. На ветке дерева возникла Серкет и с бешеным воплем спрыгнула вниз. Огромный серп одним ударом разрубил харийца пополам, и его тело, как пустой мешок, свалилось на землю. А ведьма сразу же вновь пропала.

Алиджанубы в ту же секунду разошлись в стороны, взволнованно загудев и забегав глазами по округе. Ремаро орал на своём языке вперемешку в лирлендским, хрипло бранился и топал ногами, грозя им кулаком, но всё безрезультатно. Строй нарушился, и воины рассыпались по пустырю, как горох. Путники тем временем собрались вместе, став спина к спине и настороженно смотря по сторонам.

— Теперь она смертна? — спросил Ян, стоя рядом с тремя огромными фигурами Гензеля, Таситурна и Сонни.

— Да. Более того, сейчас сила будет понемногу её покидать.

— Раз так, то я её голыми руками разорву, и никуда она не денется! — прорычал териантроп, щёлкая клыками.

— Она всё ещё способна сражаться, будьте осторожны!

Ремаро размахивал руками и бранился посреди пустыря, пытаясь собрать всех в кучу. Воины суетились вокруг него, пытаясь снова стать в строй, но многие из них и не собирались этого делать. Кто-то становился спина к спине, кто-то припадал к земле, а кто-то просто обратился в бегство. Ремаро плюнул и бросил саблю на землю.

— Чёрт вас побери!

Сзади него в мгновение ока возникла Серкет и взмахнула острым серпом. Вверх ударил фонтан крови, и голова предводителя упала рядом с телом. Толпа алиджанубов завыла, как одно большое испуганное животное, бросившись в смятении кто куда с криками и воплями. Серкет размахнулась и швырнула серп, который полетел по дуге, скашивая харийцев, как траву.

— В сторону! — крикнул Гензель.

Путники попадали на землю, закрывшись руками, и лезвие просвистело над ними. Харийцы валились один за другим, пытаясь в панике убежать от неуловимой ведьмы. Лишь алиджануб в повязке недвижимо стоял на краю пустыря, держась за раненую руку и буря взглядом Серкет. Царица заметила его, размахнулась и швырнула серп. Клинок со свистом приблизился к харийцу, но он тут же выхватил последнюю саблю и отбил его. Серп воткнулся в землю, и воин сломал его ногой.

Сонни, не теряя время, бросился на царицу с рыком. Лис с разбега толкнул её, и она отлетела в сторону, взрыв землю худым плечом и ободрав его до кости. Но ведьма тут же вскочила и принялась судорожно отбиваться от териантропа серпом, вскрикивая с каждым ударом. Таситурн тоже подлетел к ней и нанёс удар, но промахнулся и подставился. Серкет взмахнула рукой и лезвие прошлось по груди великана, залив его рубаху кровью. Но в тот же миг серп вылетел из рук ведьмы, упав где-то позади и воткнувшись в землю. Она в ужасе посмотрела на свою кисть. Чёрный магический протез сначала стал прозрачным, а потом и вовсе исчез, оставив зарубцевавшуюся культю.

Серкет оскалилась и устремила злобный взгляд на Яна и Гензеля, стоявших вдалеке. Она пронырнула между териантропом и хордом, ринувшись на них с отчаянным криком. Гензель спокойно отодвинул Яна себе за спину, расправив широкие плечи и смотря на приближающуюся ведьму. Но она вдруг споткнулась и упала лицом в землю, взрыв её и оказавшись у ног человека в балахоне. Такие же магические ступни тоже испарились, оставив её беспомощной. Израненное тело царицы истекало кровью, дрожа в судорогах и извиваясь, как раздавленная змея. Серкет подняла измазанное в крови уродливое лицо с порванными жабрами, судорожно глотая воздух.

— Давай, добей меня, добей!…

Но Гензель стоял над ней неподвижно, заслоняя солнце, будто скала. Ведьма долго смотрела на него с ненавистью, пока не уронила бессильно голову на землю, перестав дышать.

Путники стояли неподвижно, не решаясь произнести и слова. Человек в балахоне замер и поднял голову, устремив взляд ввысь. Небеса осветило хрустальное солнце, и космическая чернота расступилась. Мягкие лучи начали приятно греть кожу, а промозглый ветер сменился на лёгкие, шепчащие дуновения. Вдруг раздался устрашающий хруст, и мёртвая земля набралась влагой, а сухие трещины затянулись словно раны, покрываясь зелёным ковром. Мягкие, нежные травы наполнили воздух свежим ароматом, на оплетавшем особняк плюще расцвели красные розы, а свет заиграл в его мутных окнах разноцветными бликами. Сухие деревья на пустыре дрогнули, и на их поникших ветвях распустились цветы. Ян и Гензель невольно сделали шаг назад, когда вокруг тела царицы вздулась земля, и его окутали колючие стебли. Прямо на глазах её оплели белые бутоны роз, напитываясь чёрной кровью. Они разрастались и увеличивались, медленно окрашиваясь в пламенно-алый цвет.

Ян поднял хмурый взгляд и тут же ужаснулся тому, что Таситурн держался за окровавленное плечо. Юноша испуганно подбежал к нему.

— Ты ранен?

Хорд убрал руку. На плече рубаха была слегка разрезана, и серую сухую кожу рассекал совсем неглубокий порез.

— Ну и хорошо, — выдохнул Ян.

Сонни подошёл к ним уже в человеческом облике. Одежда на нём была абсолютно цела, а на теле не виднелось ни единой царапины. Лис уже хотел что-то сказать, но дёрнул ухом, обернувшись. Из множества окровавленных изуродованных трупов поднимались со стонами ещё живые войны, помогая друг другу вставать. Волоча ноги они собирались в кучу, переговариваясь на своём языке. К странникам подошёл воин в повязке, повесив последнюю саблю на пояс.

— Это конец. Ведьма мертва, наш народ свободен, — проговорил он печальным голосом.

— Да. Вы хорошо… держались, — ответил ему Гензель, тоже приблизившись к странникам. — Однако павших уже не вернуть. Это было неизбежно, не бывает боя без потерь.

— Я понимаю.

Воин в повязке глубоко вздохнул.

— Теперь нам нужно вернуться в пустыню. Мой долг — рассказать всем о нашей победе.

— Но как отсюда выбраться? — встрепенулся Сонни, посмотрев на Гензеля и задрав бровь.

— Я перемещу всех нас отсюда, только скажите, — пробасил здоровяк.

— Так чего мы ждём? — добавил Ян.

— Хорошо, тогда скажите войнам, чтобы собрались вместе.

Пока все сходились в одно место, Гензель с грустью смотрел на особняк, залитый мягким оранжевым светом. Хоть его лица и ее было видно за завесой, Ян чувстсовал, что здоровяк делает это именно с грустью, хоть и не понятной страннику. Наконец, все выжившие были найдены. Гензель окинул их взглядом, набрал воздух в грудь и взмахнул руками. В тот же миг всех оглушил звон, и они погрузились в короткое забвение.