Фина (СИ) - Бердинских Степан Васильевич. Страница 9

Сняв ботинки, я повернула ручку и потянула дверь на себя. Тут же ощутив легкое сопротивление, я заглянула в образовавшуюся щель и, замерев с раскрытым ртом, встала на месте. За дверью расположился огромный бассейн. По обе его стороны находились гигантского размера окна. За окнами – голубое небо с белыми облаками. Настолько обширные помещения я видела только на картинках. То были футбольные поля с многочисленными болельщиками, разъяренными игроками и длиннющими флагами разных стран. Безуспешно попытавшись пролезть в щель между дверью и стеной, я раскрыла дверь полностью и услышала вдали бассейна громкий хлопок: «Бум!». Удар был настолько сильным, что у меня заложило уши, а в дали стоявшие стулья повалились на бок. Из скважины в дальней стене хлынул поток воды и пустой бассейн наполнился до самых верхов за считанные секунды. Раскрылись лестницы для спуска в воду, зазвучала приятная музыка. Беззвучно передвигаясь между лежаками, столиками и стеклянными вазами, я начала ощущать жар в теле и только потом поймала себя на мысли, что сон приглашает меня окунуться, сбросить одежду и ощутить прохладу. Первая капля пота скатилась по моей спине, и я сняла пальто. Аккуратно свернула его и положила на пол, просто так. Здесь не было ни пылинки, все было чистым и сверкающим, словно уборщикам выплачивали миллионы за поддержание чистоты. Присев на край бассейна, я по щиколотку опустила ноги в воду и закрыла глаза. Ощущение было таким, будто ноги обвили мягким-мягким полотенцем, а кожа шептала: «хочу еще». Опершись руками о каемку бассейна, я подняла ноги, встала и полностью разделась. Сняла джинсы, белый вязаный свитер, после чего, колеблясь, сняла трусики и лифчик. Оставив горку одежды около стеклянной вазы, я медленно зашагала к воде и, побоявшись резко опускаться в бассейн, направилась к спуску. Взявшись за металлические ручки лестницы, я подалась телом вперед и, медленно, передом, окунулась в воду. От нахлынувшей волны удовольствия я начала терять сознание и контроль над телом. На дне бассейна, в самом углу, я увидела все тот же люк, перемещающийся из сна в сон. Мое сознание растворилось, и я ощутила толчок в груди.

Проснулась не сразу. Было ощущение, что мое пробуждение началось и продолжилось прямо под водой, что ставило меня в тупик и одновременно интриговало, пугало и наводило страх, смешанный с эйфорией. Я оказалась в душе. Сидела в ванной. На меня, сверху, лилась теплая вода, в руках я держала кусок мыла. «Здорово, – подумала я. – Мне страшно, но все равно здорово». Домывшись, я вытерла голову, пригладила брови, почистила зубы и вспомнила про время. «Который час? – промелькнуло у меня в голове». Не надев белья, я выбежала из ванной и зашла в свою комнату. Капли неспешно скатывались с моего тела и щекотали спину, ноги и плечи. Большая стрелка часов указывала на семь часов. За окном – рассвет. «Какой сегодня день?» – спросила я саму себя. На календаре было 28 мая. «А вдруг я не передвигала ленточку?» – продолжила размышлять я. Одевшись, я спустилась на кухню, позавтракала, взяла с собой обед и ушла в школу. Уже там я узнала, что сегодня вторник, поэтому, успокоившись, погрузилась в учебу.

После английского с его прекрасными «sugar», «fools» и «heart» на маленькой переменке мне подмигнула Кауфа. Я взаимно отреагировала, отправив ей скромную улыбку. На философии мы продолжили изучать материалы Дитриха Фона. Прошлись по эмоциональным ответам, таким как улыбка, злость, мимика выражающая печаль. Обговорили, в чем отличия таких понятий как «чувство», «страсть», «переживание». Ценность философии я вовсе не осознавала, иногда даже совершенно не понимала ее, а в некоторых моментах была не согласна с ней. Тем не менее, мне нравилось пересказывать некоторые мысли, темы и установки, наблюдая за тем, как внимательно слушает меня учительница. Она иногда хмурила брови, поджимала губы и поправляла меня, но отметки по ее предмету у меня всегда были хорошими. В основном это были единицы, но и двойкам я была рада (системы оценок бывают разными, см.систему оценок Германии).

Раздался четвертый звонок, и все засобирались в столовую. Убрав тетрадь и учебник по философии, я достала из рюкзака контейнер с овощами и сыром, пакет с хлебом и бутылочку воды. Мне нравилось собирать сандвичи. Главная моя задача – не обронить ни крошки. Осторожно открыв контейнер с красной крышкой, я достала оттуда ломтик сыра и положила его на кусок хлеба, который лежал на крышке контейнера. Затем помидор, три кружочка огурца и еще один ломтик сыра. Мало кто приносил обед с собой. Некоторые школьники вообще не ели, а когда приходили домой, то наверняка накидывались на еду как ошалевшие. Их мне не понять. «Так ведь и желудок погубить можно», – думала я. Съев половину сандвича, я развалилась на стуле и подумала о родителях. «Мои мама и папа, – размышляла я. – Чем они сейчас занимаются? Скучают ли они по мне?». Незаметно, ловко и беззвучно ко мне подсела Кауфа.

– Как ты? – спросила она.

Я посмотрела ей в глаза и снова улыбнулась. На этот раз, думаю, у меня получилось лучше. Всегда жалея о том, что моя улыбка будет незамеченной, я искусственно оголяла зубы и шумно выдыхала через нос.

– Хорошо живу, – ответила я.

Кауфа облизала верхнюю губу и поправила волосы, оголив правое ухо. Мой взгляд тут же приметил ее новые сережки. Это были фиолетовые сердечки с белым камушком по центру. «Мило», – сказала я про себя.

Родители Кауфы были шумными людьми. Я редко гостила в ее кругу, но точно могу сказать, что моя склонность к спокойствию и тишине привлекала Кауфу. Она сама мне об этом говорила. Откровенность и прямолинейность моей подруги чаще пугали меня, но со временем я поняла, что таких людей мало и именно поэтому я ценю ее.

– Ты завтра свободна? – шепнула она.

Я ничего не ответила. Молча жевала помидор и пила воду.

– Раздражаю тебя? Я делаю что-то плохое?

Я мотнула головой. Потом ответила:

– Все хорошо.

Кауфа выпрямила руки и начала рассматривать свой маникюр. На этот раз это были обыкновенные черные ногти. Себе я такой никогда бы не сделала, но ей шло. Иногда мы друг другу завивали волосы, красили ресницы и удаляли волосы там, где самой сложно. Никогда бы не подумала, что могу доверить свои интимные места другому человеку. Со временем я привыкла и это изменило мой внутренний мир. Сказано громко, но уровню громкости нет предела. Иногда один единственный кирпич может повлиять на всю постройку.

Мне нравились черные ресницы Кауфы, красные губы и румяна на щечках. Взгляд ее был уставшим. Иногда я спрашивала ее: «ты устала?», на что получала в ответ: «нет, что ты, почему ты так решила?». Походка ее была медленной, плавной. Ходила она в «одних и тех же» черных колготках. Конечно, она их меняла, по крайней мере, пахло от нее приятно, да и сама она была аккуратной девочкой. Плотные ноги, короткие красивые пальцы, приятно невысокого роста.

Воздушный шар. Да, вы не ослышались. Он становится мягким и приятным на ощупь, когда полежит в одиночестве какое-то время. Его стенки станут чуть сморщенными, прежняя игривость и солнечная улыбка уйдут, а на смену им, не в сторону проигрыша и негатива придут новые черты воздушного толка. Думаю, глупо сравнивать такое, но обнимать Кауфу и гладить чуть рыхлый воздушный шар можно с одними и теми же эмоциями. Что значит «можно»? Так, как делают другие. Так, как нужно и что возносится к идеалистическим установкам. Можно закрыть глаза и, задержав дыхание, начать думать о беззвучном звуке, а затем, с порывом и быстротой трясогузки включить все свои рецепторы и выразить наслаждение голосом, дыханием, объятиями или же поцелуями. Бесконечными, долгими, ставящими под сомнение временные рамки, снимающими ограничения и барьеры.

Доев сандвич, я вернулась за книги. Учебное время подходило к концу.

После уроков я догнала уходящую к остановке Кауфу и предложила ей встречу на сегодня.

– Ты со мной на автобусе поедешь? – спросила она, замерев от счастья.

Кивком головы я дала согласие и предложила своей подруге присесть на лавку под столбом с расписанием и маршрутами троллейбусов и автобусов. Мы ждали номер «А15». Это были светло-коричневые и пузатые малютки. Их легко можно было назвать как автобусом, так и вытянутым автомобилем. Водители «А15» автобусов умещались в крохотной будке, иногда ворчали и кнопкой в центре руля обрушивались на других участников дороги. Получалось так: «бип-бип-бип!». Редко можно было услышать просто «бип!». Не тех кровей были водители автобусов «A15».