Пепел Вавилона - Кори Джеймс. Страница 20

Бобби вела остальных, будто знала, куда идти: до конца коридора, мимо еще двух вооруженных стражей, за двери из матового стекла. Помещение было обставлено как терраса: кресла и диванчики вокруг низких столов. Человек восемь или десять, разбившись на пары и маленькие компании, рассыпались по комнате, и Холден не враз сообразил, кто это.

В какой–то момент все стало черно–белым, потом начали проступать пятна цвета. Коричневый круг от кофейной чашки на валике, зеленоватая ленточка на обивке кресла. Авасарала стояла у дальней стены, ее оранжевое сари пылало факелом. Она разговаривала с седой темнокожей узкобедрой женщиной. Заметив, что Авасарала улыбается кому–то, женщина обернулась. Холден запнулся.

— Мама Софи?

И тут же, словно навели фокус, он узнал остальных. Годы изменили всех, а видеть их через объективы, на экране — не то же самое. Отец Том набрал вес, а отец Цезарь сбросил, но это были они — подходили к нему рука об руку. Отец Антон облысел, а мать Элиза постарела и выглядела более хрупкой, чем на экране. И ниже ростом. Ниже ростом казались все, потому что у них на ферме система стояла на столе. Он много лет смотрел на них снизу вверх, с этого десктопа, и только сейчас понял.

Восемь родителей обступили его, ласково прикасались, сплетали руки — как в детстве. Холден заметил, что плачет, — память малыша, окруженного и защищенного телами любящих взрослых, накрыла его волной. Теперь он стоял среди них, самый сильный, пораженный любовью, и радостью, и страшным осознанием, что ни мальчика, которым был он, ни мужчин и женщин, которыми были они, уже не вернуть. Они тоже плакали. Отец Дмитрий, мать Тамара, отец Джозеф. И его новая семья тоже плакала.

Наоми зажимала рот ладонью, словно силилась сдержать слова или чувства. Алекс улыбался шире всех родителей, глаза у него сияли. Авасарала и Бобби выглядели довольными, как будто подготовили приятный сюрприз на вечеринке. Страшновато было смотреть на Клариссу Мао, которая, обхватив себя израненными руками, содрогалась от сдерживаемых рыданий. Амос поглядел на всех, словно застал последнюю фразу анекдота, пожал плечами и предоставил компании веселиться. На Холдена накатила волна любви к этому человеку.

— Постойте, — заговорил он. — Подождите, все. Мне надо познакомить вас… со всеми остальными, наверное. Все, вот это Наоми.

Все его родители обернулись к ней. У Наоми чуточку округлились глаза. Пожалуй, только он заметил, как дрогнули в панике ее ноздри. Он не ожидал этой паузы, этой короткой заминки, когда увидел ее их глазами: вот астерская девушка, с которой спит сын. Вот бывшая любовница человека, убившего их мир, воплощение всего, что случилось. Одна из них. Это длилось мгновение и еще мгновение. Огромные, как межпланетное пространство.

— Я так много о тебе слышала, милая, — заговорила мать Элиза, подходя и заключая Наоми в широкие объятия. Подтянулись остальные, выстроились в очередь, чтобы приветствовать ее в лоне семьи. Но ему не почудилось: то мгновение было на самом деле. И пока две его семьи смешивались и сплавлялись: отец Дмитрий с отцом Антоном и Алексом заговорили о кораблях, мать Тамара с Амосом с веселым изумлением разглядывали друг друга, — Холден ощущал сопротивление. Они ее полюбят, если он попросит, но она не одна из них.

Он почти забыл о Бобби, пока та не оказалась рядом.

— Вот она какая. Находит способ с тобой расплатиться.

Она кивнула в дальний конец комнаты. Авасарала стояла одна и наблюдала за происходящим с улыбкой, не затронувшей глаз. Холден подошел к ней.

— Они говорили мне, что у них все хорошо, — сказал он. — Когда я с ними связался, сказали, что вне опасности.

— Это на тот момент было правдой, — ответила Авасарала. — Реактор там еще действует. И еды они запасли больше других. Могли бы протянуть еще… месяц? Откуда мне знать? Консервы, охренеть! Кто в наше время закатывает домашние консервы?

— Но вы их эвакуировали.

— Еще неделю — или месяц. Но не год. Они не могли держаться до бесконечности, а пока сообразили бы, что дело плохо, мест бы уже не осталось. Я поставила им приоритет на эвакуацию. Я это могу, я босс.

— Куда…

Она пожала плечами.

— Есть места здесь, на Л-4. Не так просторно, как было у них в Монтане, зато вместе. Это я могу. Может, они даже вернутся на свою ферму — когда–нибудь, когда все останется позади. И не такие чудеса случались.

Холден взял ее за руку. Ладонь была прохладной, твердой и неожиданно сильной. Она обернулась, впервые с тех пор, как он вошел в комнату, взглянула ему в глаза. Улыбка коснулась уголков глаз.

— Спасибо, — сказал Холден. — Я у вас в долгу.

Улыбка изменилась, утратила официальную холодность и отстраненность, которую скрывала под собой. Авасарала гортанно захихикала.

— Знаю, — сказала она.

Глава 10

Авасарала

Она теперь не спала, а если и спала, то не высыпалась.

Кровать в номере была губчатой, но не проминалась, как при нормальной гравитации, и оттого казалась и слишком мягкой, и слишком жесткой. И еще — сон предполагает отдых. Отдыха больше не было. Закроешь глаза, и сознание опрокидывается, словно падает в звезды. Смертность, окна поставки, совещания по безопасности — все, что заполняло так называемые рабочие часы, заполняло и ночи. Во сне еще и терялась та невеликая связность, что была днем. Это походило не на сон, а на кататонию безумца, и спустя несколько часов она возвращалась в сознание, чтобы продержаться еще восемнадцать или двадцать часов и снова провалиться. Дерьмово, но надо было работать, и она работала.

Хоть душ приняла.

— Похоже, Бобби Драпер не дала Холдену запороть дело, — заметила она, вытирая волосы. Номер был освещен мягкой синевой, похожей на предвестие рассвета. Понятно, теперь на Земле рассветы выглядели иначе. Это было похоже на прежние. — Девочка мне нравится. Я за нее беспокоюсь. Она слишком долго просидела за столом. Это не по ней.

Она перебрала взглядом сари в гардеробе, пробежалась пальцами по ткани, послушала, как ткань шуршит под пальцами. Выбрала зеленое, с отливом жучиных крылышек. Золотая вышивка по краю, поблескивая под фальшивым солнцем, создавала впечатление одновременно бодрости и власти. И к нему янтарное с нефритом ожерелье. Модно. Человечество исходит на кровавый понос, а она должна думать, как будет выглядеть на совещании. Как трогательно!

Вслух она продолжала:

— Сегодня пришли известия от Гиеса и Басрата. Их все считали погибшими, а они отсиделись в какой–то норе под Юлийскими Альпами. Может, и не собрались бы показать нос, пока все не уладится, но ты же знаешь Аманду. Ей нигде не по вкусу, пока не найдутся свидетели, что ей лучше всех. Не понимаю, что ты в ней нашел.

Она поздно спохватилась — что–то огромное и опасное шевельнулось в сердце. Глубоко вздохнув, прикусив губу, она снова занялась складками сари.

— Справимся со Свободным флотом, и нам придется думать об эмиграции. На Земле никто оставаться не захочет. Тогда и я смогу улететь. Отдыхать на берегу какого- нибудь инопланетного океана и не считать себя в ответе за каждую волну прибоя. Марсу ни за что не выкрутиться. Смит храбрится, но он не премьер–министр, а сиделка при своей умирающей республике. Когда мне кажется, что у меня дела плохи, стоит только посидеть с ним за выпивкой.

О чем–то она говорила уже не раз, с небольшими вариациями. Что–то было новостью: сводки с поверхности, данные с разведывательных зондов над Венерой, от тайных агентов на Япете, Церере и Палладе. На фоне Свободного флота АВП представлялся умеренным и здравомыслящим, и Фреда Джонсона еще можно было использовать для связи с теми анклавами в Поясе, где понимали, как опасен Марко Инарос и насколько опаснее он может стать в будущем. Видит бог, от него не было добрых вестей. Но на каждую новость, на каждый невозвратный рывок секундной стрелки приходилось что–то из старого. К чему она возвращалась вновь и вновь, как перечитывают любимую книгу. Или стихотворение. Что–то, что она повторяла, потому что уже говорила это раньше.