Пепел Вавилона - Кори Джеймс. Страница 30

Уходя, разрушали доки. Глушили реакторы, потом либо портили, либо снимали. Разбирали сети питания и систему трубы. Замолчала система обороны со вскрытыми и опустошенными магазинами. Передатчики и приемники пошли на запчасти, а что осталось, то сплавили в болванки. От медцентров оставили не больше, чем необходимо для находившихся там пациентов. Забрать и это, сказал Марко, было бы жестокостью.

До подхода врага Цереру могли покинуть миллиона полтора человек из шести миллионов. Оставшимся предстояло существовать в каменно–титановой скорлупе, годной для жизни немногим больше, чем первоначальный астероид.

Вздумай земляне его восстановить, они бы потратили годы и на эти годы были бы пришпилены к станции, как букашки к доске. Вздумай Земля преследовать и атаковать Свободный флот, стрелять пришлось бы по кораблям с беженцами. Решись они забросить станцию, миллионы астеров, оставленных на их попечение, погибли бы, а симпатии остальных волей–неволей обратились бы со старого на новое. Любой их ход обернулся бы победой Свободного флота. Победить внутряки не могли. Марко был гением.

Жизнь на «Пелле» быстро вернулась к старому распорядку, однако теперь Филип отмечал разницу. Привычки станции Церера переменили команду. Прежде всего, лучше стала выпивка. Джамил набил свою каюту бутылками в полированных ящичках из настоящей древесины. Одна упаковка стоила заработка Филипа за три года, а что уж говорить о виски из этих ящиков. Дина притащила с собой полдюжины расписанных вручную шелковых шалей, конфискованных из дома какой–то землянки, и расхаживала в них, как птица, выставляющая напоказ оперение.

Все нацепили золотые безделушки, сверкали бриллиантами и оливином, а лучше всего был янтарь. Все прочие самоцветы можно было нарыть в Поясе, а для янтаря требовались дерево и миллион лет. Только этот камень говорил о Земле, и на шее у астера он лучше всех духов, пряностей и кожаных жилетов показывал, кем они стали. Вся роскошь, влитая в Пояс Землей и Марсом, принадлежала теперь Свободному флоту. Вернулась к астерам — по справедливости.

Все было бы превосходно, если бы не отец.

Филип с той минуты, как Марко в сопровождении Розенфелда вернулся на корабль, заметил, что избегает встречи. Спустя несколько дней под ускорением он понял, что ждет вызова. Лежа в койке, не в силах уснуть, он представлял себя под взглядом отца, призывающим к ответу за все, что сын натворил на Церере. Бормоча себе под нос, чтобы никто не подслушал, Филип репетировал свои ответы. Безопасник сам виноват. Филип вспылил, потому что его унизила местная девчонка. Это вышло случайно. Это было оправданно. Образ девчонки из клуба не шел из головы, превращаясь понемногу в воплощение дьявола. Подстреленный безопасник в его оправданиях вырастал в хама и придурка, скорее всего сочувствующего внутренним планетам.

В действительности ужасавшая его встреча оказалась совсем иной. Просто поздно ночью открылась дверь каюты, и Марко вошел непринужденно, как к себе. Филип сел, моргая со сна, пока отец устраивался в ногах его кровати. Разгон прижал его мягкой четвертушкой g. Марко жестом включил свет.

Он, сцепив пальцы в замок, склонился к сыну. Волосы у него были связаны в тугой узел на макушке, кожа на висках натянулась. На щеках пробивалась щетина, глаза как будто запали на несколько миллиметров. Ушел в себя — подумал Филип. Он знал, что иногда у отца такое бывало и выглядело именно так. Филип подтянул колени к груди и стал ждать.

Марко вздохнул. И заговорил на несвойственном ему астерском жаргоне.

— Видимость, — сказал он. — Савви? Война, политика, мир и все между. Все про видимость.

— Как скажешь.

— Уйти с Цереры было правильно. Умно. Гениальный ход. Так все говорят. А вот внутряки? Старая сука с Земли и новая с Марса? Они скажут иначе. Назовут это бегством, да? Отступлением. Победой над Свободным флотом и всем, за что он борется.

— Это неправда!

— Я знаю. Но придется это доказать. Демонстрация силы. Нельзя… — Марко вздохнул и откинулся назад. Улыбнулся устало. — Нельзя уступать им темпо.

— Нельзя — значит, не уступим, — сказал Филип.

Марко хихикнул. Тихий, теплый смешок. Положил ладонь на колено Филипу — шершавую и теплую ладонь.

— А, Филипито. Мичо. Мне теперь только с тобой и поговорить.

Сердце у Филипо подкатило к горлу, но улыбки он себе не позволил. Только кивнул — серьезно, как взрослый человек, как военный советник. Марко на минуту прикрыл глаза, откинулся на переборку. В этот момент он выглядел уязвимым. Все тот же отец, все тот же вождь Свободного флота, но еще и человек, усталый, беззащитный. Никогда еще Филип не любил его так сильно.

— Так и сделаем, — сказал Марко. — Покажем, что сильны. Пусть возьмут станцию, а потом увидят, что ничего на этом не выиграли. Не такая уж это победа.

— Вообще не победа, — сказал Филип, но Марко уже оттолкнулся от койки, встал, шагнул к двери. Отец был уже наполовину в коридоре, когда Филип спросил:

— Еще что–нибудь?

Марко оглянулся, поднял брови, поджал губы. Мгновенье они мерили друг друга взглядами. Филип слышал стук своего сердца. Все отрепетированные слова испарились под взглядом мягких карих глаз отца.

— Нет, — сказал Марко и вышел. Дверь щелкнула, закрываясь, и тогда Филип уронил голову на колени. Ошибки, допущенной им на Церере, больше не существует. Забыта. Пронизавшее его облегчение было чуть замутнено непонятным разочарованием, но совсем немножко. Он чуть не убил человека, и это пустяк. Ничего плохого ему за это не будет. Это было почти так же хорошо, как прощение.

«Кто–то должен был этому помешать», — шепнул в памяти голос матери.

Филип оттолкнул эту мысль, выключил свет и стал ждать сна.

Глава 15

Па

Жировые мелки предназначались для разметки палубы при сборке, так что в некотором смысле Мичо применяла их по назначению. Значки не относились ни к инвентаризации, ни к инспекции, и собирала она не корабль, но все равно. На стене ее каюты остался продолговатый прямоугольник — раньше там висела цветная литография. Оригинал оттиска Табиты Тоава с искусственным коралловым рифом. Из ее серии «Сто граней Европы» — теперь картина в рамке устроилась на койке, словно наблюдая.

Вдоль края стены Мичо расположила список крупнейших поселений Внешних планет: Церера, Паллада, Веста, Япет, Ганимед и так далее. Одни находились на спутниках планет, другие в тоннелях изрытых шахтами астероидов, немногие — станция Тихо, комплекс Ширази–ма, Колдуотер, Келсо — вращались в свободном пространстве. Па начала записывать, что, по ее мнению, требовалось каждой: вода там, где не было местных запасов льда, сложные биоматериалы всюду, кроме Ганимеда, стройматериалы, продовольствие, медикаменты. Когда записи стали настолько густыми, что не читались, она протерла стену краем кулака. Осталось смазанное пятно.

В средней колонке поместились колонистские корабли, захваченные ее флотом: «Бедидат Ядида» с Луны, «Джон Гальт» и «Марк Уотни» с Марса, «Элен Р. и Джейкоб X. Кантер», спонсированный конгрегацией Нер Шалом. «Сан–Пьетро» от корпорации Деваргас. «Каспиан», «Хорнблауэр» и «Зимородок» — независимые чартерные рейсы. Все они несли запасы для первопоселений на неизведанных, недружелюбных планетах. Иногда ровно столько, чтобы там зацепиться. Иногда на три года жизни для ста человек. Поясу этого хватит, чтобы продержаться до построения независимой от Земли и Марса экономики. Есть надежда, что хватит.

А на другом краю ее собственный флот. «Серрио Мал», капитан Сюзанна Фойл, «Паншин» Эзио Родрингеса, «Андорская волшебница» Карла аль-Дуджаили и так далее, на всю стену. На каждом собственная абордажная команда. Все подчиняются Па и будут подчиняться, пока не станет ясно, что она теперь действует по своему усмотрению. А тогда… Что ж, тогда и видно будет.

Она сжала мелок и снова выпустила. Отрываясь от жирной поверхности, пальцы снова и снова тихонько прищелкивали — будто кто–то постукивал в дверь. С каждой проведенной по стене черточкой страх отодвигался. Не покидал ее — не так прямо, — но сердце вместо того, чтобы искрить, дергаться, трепетать, замыкалось в себе, позволяя всем жизненным неудачам и обидам отвалиться коркой. Хотя бы на время. Словно она, вращая колесо, нащупала идеальный ритм. Такой, чтобы свести воедино дыхание, тело и разум, чтобы замедлить время.