Шпион Наполеона. Сын Наполеона (Исторические повести) - Лоран Шарль. Страница 10

— Ну, еще, — заметил последний, — теперь бонбоньерка!.. Ах, уж эти свиньи, офицеры старого режима, поверите ли, что они умели заботиться о себе.

Но не успел он окончить фразы, как один из его адъютантов приблизился к нему и шепнул ему на ухо несколько слов. Маршал сразу совершенно переменил тон.

— Простите меня, г-н Коленкур, — сказал он громко. — Кажется, что вы отец двух храбрых молодых людей, из которых один в двадцать семь лет уже полковник в карабинерском полку… Это уже одно доказывает, что вы хороший француз… Вы воспитали для страны ваших мальчиков! Вы их не продали за границу, как многие другие!.. Позвольте мне расцеловать вас.

И, не дождавшись разрешения, он обхватил своими крепкими руками плечи старого аристократа и прижал его крепко к своей груди.

— Прекрасный воин! Прекрасный воин! — говорил Коленкур императрице несколько минут спустя. — Но, Боже мой, какой у него разговор!..

— Но вы хотели познакомиться в особенности с генералом Ланном, граф? — спросила Жозефина.

— Это правда, но я никогда не предполагал, что можно в одно и то же время пудриться по-маршальски и иметь манеры «sans-cullottes».

— Не хотите ли, чтобы вам показали других? — спросила Жозефина.

— Благодарю вас, ваше величество, я подожду еще немного: мне нужно прийти в себя. Как я подумаю, что выбрал этого по случаю его пудреных волос!..

— Что было бы, — возразила тихо г-жа Ларошфуко, — если бы вы услышали Ожеро!..

— Как?! Тот еще лучше?!

Внезапно появился Наполеон. Но теперь это был не тот спокойный и счастливый человек, который несколько мгновений тому назад проходил по зале с Жозефиной. Смертельно бледный, с бледными губами и нахмуренными бровями, он искал глазами маршалов и незаметно для других подзывал их к себе. Толпа раздвинулась. Вскоре у двери, в которую он только что вошел, собралась группа, с виду очень внушительная. Наполеон в своем легендарном мундире, в белых шелковых панталонах и чулках, Даву, Ней, Сульт и Ланн в походных одеждах. Мюрат, блестящий, как венгерский магнат, и, наконец, маршал Дюрок, возвратившийся из Берлина и напрасно пробовавший склонить молодого прусского короля к союзу.

— Он колеблется? — сказал император. — Он хочет меня провести? Он ожидает события, чтобы решиться!.. Хорошо, это заставляет меня отправиться немного раньше. Тем хуже для него! Бернадот и Мармон пройдут через его владение Анспах, вот и все. Они пройдут, если возможно, друзьями, а если надо — врагами. И я отплачу ему. Тебе, Мюрат, лучше было бы отправиться немедленно. Сегодня же вечером возьми с собой четыре самых быстрых полка, переправься через реку, иди всю ночь и явись с двумя из них к первому дефиле. Два других пройдут к следующему, между тем как ты будешь притворяться, что делаешь рекогносцировку, направленную к югу. Как только неприятель увидит тебя, отступи и продолжай свой путь. Те, кто будет идти впереди тебя или кого ты определишь, должны следовать тем же приказаниям. Затем я пришлю тебе инструкции с другими полками. Отправляйся!.. Ах, кстати, не забудь мой совет: я не хочу, чтобы завязалось настоящее дело. Запрети драться!

Выслушав приказание Наполеона, Мюрат вышел, надев на голову свою громадную меховую шляпу с белыми перьями. При виде его все дамы направили на него свои взоры, но Мюрат первый раз в жизни забыл о своем фатовстве. Он отправлялся во главе авангарда великой армии, и, конечно, не было времени, чтобы заниматься женщинами.

Между тем Наполеон продолжал отдавать свои приказания другим маршалам.

Было четыре часа утра. Начальник поста при понтонном мосте, расположенном против Страсбурга, внимательно осматривал стоящего перед ним мужчину с рыжими волосами, который только что вручил ему бумагу. В ней заключалось следующее:

«ПРИКАЗ

Податель сего приказа, Карл-Людвиг Шульмейстер, уроженец Нового Фрейштата (в Германии), должен немедленно покинуть французскую территорию, а потому предписывается как гражданскому, так и военному начальству, беспрепятственно пропустить Шульмейстера, его семью и багаж. Он должен будет, однако же, подчиниться настоящему приказу до 28 сентября утром, в противном случае будет сделано особое о нем постановление.

Префект Шее

Дивизионный генерал Савари».

Прочитав приказ, офицер спросил Шульмейстера, указывая на едва обрисовавшуюся в темноте повозку.

— Что у вас в повозке?

— Моя жена… — ответил Шульмейстер. — Да вот и она сама, посмотрите! — В этот момент Берта высунула голову из-под натянутой над экипажем парусины. — Позади нее на соломе спят еще двое детей, — прибавил Шульмейстер.

— Для моего рапорта мне необходимо проверить, что вы везете с собой, — заметил офицер.

— Проверяйте! Только, знаете ли, я буду вам очень благодарен, если вы можете осмотреть, не разбудив детей.

Пока они переговаривались, к повозке приблизился солдат, держа над головой большой фонарь, и принялся осматривать внутренность экипажа. Офицер, в свою очередь, тоже бросил взгляд, но ничего другого не нашел, кроме чемодана очень незначительных размеров и двоих детей.

Берта в это время обернулась лицом к свету, так что осматривающие повозку могли видеть ее тонкий профиль, оттененный золотистой линией на темном фоне ночи и окруженный ее волосами, как бы легким ореолом.

«Черт возьми! Красивая женщина», — подумал про себя офицер.

— Ну, так проезжайте, господин немец, и постарайтесь, чтобы вас в один прекрасный день снова не нашли здесь.

— Забудем прошлое, капитан! Надеюсь, что вы снова меня встретите здесь и с самым законным разрешением.

В ответ офицер только вежливо улыбнулся, благодаря приятному личику, которое он видел в экипаже. Шульмейстер уселся на свою скамью в тележке, и лошадь тронулась скорой рысью.

Спустя несколько минут Берта спросила мужа:

— Ты ничего не слышишь? Как будто вправо от нас раздается топот ног войска и звон оружия?

Шульмейстер остановил лошадь и стал прислушиваться. Нет никакого сомнения. Слышен был очень явственно правильный такт галопа, отбиваемого вдали по шоссе другой дороги. Металлический звон сабель вторил этому ритмическому топоту. Хотя шум мало-помалу удалялся к югу, но опытное ухо могло разобрать его значение.

— Там идет, по крайней мере, целый полк, — сказал вполголоса Шульмейстер, как будто рассуждая сам с собою. — По какой дороге, черт возьми, они идут? Можно подумать, что они направляются к Фрейнбургу!.. Ах, я знаю. Это начало необходимого отвода глаз, чтобы обмануть… тех. Это — уловка. Кавалеристы покажут свои мундиры со стороны, противоположной той, где происходит настоящая атака. В дорогу! В дорогу! Мне нельзя терять ни минуты, если я хочу спокойно проехать по ту сторону гор.

Он тронул вожжою лошадь, и она снова побежала. Большие глаза Берты посмотрели на него вопросительно.

— Послушай, — сказал он жене, погоняя лошадь, — мы скоро будем в Оффенбурге, находящемся самое большее в пятнадцати верстах от реки. Я оставлю тебя там, чтобы продолжать мой путь пешком, пока еще не наступил день. Я предупредил вчера нашего старого друга Родека, что ты пробудешь у него с месяц. Этот честный человек многим обязан нам и очень любит тебя, а также и детей. Кроме того, он знает, что не будет в убытке, поместив тебя в своем доме.

Ты найдешь его совершенно устроенным, для того чтобы вы трое могли там поместиться.

— А ты? — спросила Берта.

— Я, моя Берта, я уйду в Ульм, чтобы исполнить свой долг.

— Относительно кого?.. Увы, Карл, поручение, которое тебе дали, не будет ли состоять опять в том же, чтобы кого-нибудь обмануть?.. — спросила Берта.

— Дорогая и пугливая совесть, успокойся! Благодаря тому, кому я служу теперь, у нас начнется новая жизнь, и спящие дети увидят спокойное будущее. На моей ответственности громадная задача, и я отправлюсь вперед один, чтобы атаковать неприятеля, а я уверен в его поражении. Это предприятие, за которое никто другой не мог бы взяться, есть выкуп за мою свободу и за прощение, которое мне даровали. Когда я выполню его, ты увидишь, что я не буду более никогда ни притворяться, ни прятаться. Доверься мне и будь мужественна, дорогая жена.