Шпион Наполеона. Сын Наполеона (Исторические повести) - Лоран Шарль. Страница 21
— Но, сударыня…
— Вы совершенно не правы, опасаясь, полноте! Если бы у меня были дурные намерения, то, согласитесь сами, мне было бы достаточно сделать знак, чтобы вас задержали, а так как, узнав вас, я этого не делаю, то вы должны же предположить..
— Черт возьми! — перебил шпион, имевший время обдумать все. — Ясно, что вы наперсница одного из них, Венда или Рульского. Впрочем, не все ли равно, которого?! Я охотно последую за вами, если вы идете к одному из них… Но кто это?
— Венд.
— A-а… Это… ваш друг?
— Да.
— Хорошо, тогда идем! Кстати, мне надо с ним поговорить.
Разговаривая, они сделали несколько шагов по направлению к месту, где бегство Шульмейстера произвело несколько минут перед тем такой переполох. Теперь вокруг главной квартиры снова воцарилось спокойствие, но окна первого этажа оставались открытыми. Время от времени в них показывалась фигура кого-нибудь из членов военного совета. Она, казалось, ожидала, не известит ли какое-нибудь отдаленное движение на улице о взятии под арест беглеца.
— Если бы один из этих генералов мог отгадать, что вы идете в эту минуту так близко около него, — сказала молодая женщина с насмешкой, блеснувшей в глубине ее зрачка, — не думаете ли вы, что он отдал бы приказ вас арестовать?
Шульмейстер, не отвечая ничего, обернулся в ее сторону. Он посмотрел на нее серьезно и даже почти строго. В самом деле, его черты приняли настолько доверчивое и даже мягкое выражение, как бы облагородились. Затем искра блеснула в его зрачке, и он без всякого усилия или гримасы, а лишь с помощью незаметной гимнастики мускулов лица изменил совершенно личность… Его спутница подумала, что около нее находится другой человек; она сделала удивленный жест, в то время как он наконец сказал:
— Так вы думаете, генерал Мак узнал бы меня?
— О, нет, — возразила она с восторгом. — Я не воображала, что можно так обмануть мои глаза… А вы на это способны!
— Как вас зовут? — спросил, улыбаясь, Шульмейстер.
— Доротея.
— Так знайте же, Доротея, когда человек дурен собою, ему ничего не стоит изменять лицо. Красивые же особы, как вы, не имели бы успеха, так как слишком дорого стоило бы испортить свое личико.
Этот ловкий человек держался принципа жить в ладу со всевозможными союзниками и не пренебрегать никакой помощью. Если он не мог дать денег, чтобы овладеть мужчиной, то давал ему обещание; чтобы победить женщину, он прибегал к комплиментам, которые почти всегда играют роль ходячей монеты, очень хорошо принятой. Доротея не казалась исключением из общего правила, а ее оживленная походка достаточно свидетельствовала, что она теперь исполняет с удовольствием поручение служить проводником такому обаятельному спутнику.
— Ну, куда же вы ведете меня? — спросил ее Шульмейстер некоторое время спустя. — Я знаю дом Венда: он не в этой стороне.
— Вы идете ко мне, — отвечала она просто. — Вы найдете его там.
— А к вам, это?..
— Мой домишко находится около вала; я живу с отцом и братом, но их теперь там нет.
— Где они?
— Они ушли по делам поручика.
При этом она сделала неопределенный жест, как бы указывая на окрестности города или очень отдаленную местность.
— А!.. Так ваши родители служат Венду?
— Да. Я тоже служу ему.
— Как! Он не боится подвергать вас опасности?
При этих словах раздался ее звонкий смех:
— Боится ли он или нет, это безразлично, потому что я сама не боюсь.
— Но он мог бы избавить себя от этого…
— Нет, он не мог бы это сделать! Он знает только то, что я ему говорю. Все справки, которые он носит эрцгерцогу, я доставляю ему. Женщина может идти везде, видеть все и угадать то, чего она не видит. Мужчина — не может! Я знаю только одного из вас, который стоил бы женщины с этой точки зрения.
По мнению Доротеи, это был лучший комплимент, какой только она могла сделать Шульмейстеру. Он понял это…
Однако они подходили к цели их пути. Загадочное создание внезапно остановилось и знаком попросило спутника обождать ее. Затем она проскользнула в дрянной переулок, где исчезла почти тотчас.
Она недолго отсутствовала. Несмотря на приближающуюся ночь, он вскоре заметил ее тонкий силуэт, выделявшийся из тени переулка. Он повиновался без колебания ее немому знаку, который она делала, приглашая его следовать за собой.
Едва они сделали вместе двадцать шагов между глухими стенами, как она остановилась и, обернувшись к нему, тихо сказала, положив руки на его плечи:
— Мне надоело работать с Вендом! Хотите, я буду вам служить?..
Наш герой не был фатом, тем менее глупцом, и потому, когда он услышал это неожиданное предложение, его первая, скорее единственная, мысль была: «Эта красивая девушка увидела деньги, которые я дал ее другу: она думает, что ее прямая выгода — иметь дело лично со мной». И он тотчас решил, не колеблясь, как поступить: «Она не нужна мне; одному лучше действовать.» Ни одной секунды он не подозревал в сделанном предложении женского аванса. Но все-таки он ответил громко, добродушным, несколько насмешливым тоном:
— Уверены ли вы, что служба у меня вам не Надоест еще скорее, чем у поручика?
— Я в этом уверена!
И она продолжала со странным лихорадочным волнением, от которого минутами ее голос становился хриплым:
— Да, да, я знаю, что моя просьба вам кажется безумной, это совершенно естественно, потому что вы не знаете меня… Едва прошло пять минут, как я заговорила с вами впервые… Вы теперь знаете, что моя жизнь связана с человеком, которому вы платите за измену правительству. Это не служит мне рекомендацией, я с этим согласна. Но выслушайте меня минуту, одну минуту. Клянусь, что это не будет долго… Человек, которого вы снова увидите, ничего не стоит, ничего, слышите ли вы! Это картежник, пьяница и подлец! Довольно я давала ему моей молодости и ума. Я стою более этого низкого ремесла.
Шульмейстер уже терял терпение и сожалел, что напал на эту болтушку, заставившую его тратить даром время. Что ему, в сущности, за дело, рассуждал он, если ей надоел Венд? Разве он знает ее хорошо? Известно ли ему, откуда явилась она и чего она стоит? Вероятно, размышляя таким образом, он сделал легкое движение, которое выразило его тайную мысль без его ведома, потому что пальцы Доротеи оперлись тяжелее на его плечи. Ее голос стал еще тоскливее, чем раньше.
— Знаете ли, — сказала она, — меня не смущает, что приходится все наблюдать и все пересказывать, а я недовольна тем, что должна передавать этому человеку все, что видела. Он продает справки, которые даю ему я! Он живет за счет угрожающих мне опасностей!.. Я ненавижу его. Я чувствую, что вы помогаете друзьям или боретесь с противниками, но, во всяком случае, вы служите идее, убеждениям, делу, страсти… Не правда ли?.. Кроме того, вы храбры: вы отправились сегодня один в сборище ваших неприятелей. Когда я встретила вас, вы могли бы испугаться… Другой на вашем месте пришел бы в ужас, чувствуя, что его преследуют, как это было с вами! Вы же остались хладнокровны. Затем вы показали мне ваше могущество среди белого дня на вас самом, изменяя совершенно черты лица, как это вам было нужно. Возьмете меня, скажите? Вы увидите: я ловка, я также умею переодеваться, когда это надо. Я буду передавать вам все, о чем вы пожелаете узнать… Если хотите, ничего не платите мне; только бы я помогала вам, и я буду довольна!..
Пылкость ее просьбы удивила и слегка взволновала Шульмейстера. Он опасался, что ему предстоит банальное приключение в этом переулке, куда он пришел, чтобы защищать интересы французской армии. Отделываться от него было трудно. Возможно ли, размышлял он, чтобы таким образом ему бросились на шею? Кроме того, как все действительно смелые люди, он находил стеснительными и смешными эти комплименты, обращенные к его храбрости. Чтобы избавиться от ее назойливой фантазии, Шульмейстер взял обе руки проводницы и, слегка похлопывая ими, сказал:
— Полно, полно!.. Вы слишком пылки, чтобы я приобщил вас к этому делу, которого вы даже не знаете! Оставьте, оставьте, мы поговорим об этом позже. Необходимо, чтобы я повидал сейчас же вашего…