Шпион Наполеона. Сын Наполеона (Исторические повести) - Лоран Шарль. Страница 74

И она с гордым великодушным жестом передала тот пакет, в котором находились письма Бонапартовой семьи.

Зедельницкий распространился в извинениях.

— Надеюсь, княгиня, — сказал он, — что вы простите за тот надзор, которому я вынужден был подвергнуть, конечно, не вас, но тех подозрительных лиц, которые сопровождали вас в вашем путешествии.

— A-а, я была подвергнута полицейскому надзору?! Я этого и не заметила.

Канцлер улыбнулся, смакуя ловкость искусного адепта того же искусства, в котором он был мастером.

— Что вы на это скажете? — произнес он, обращаясь к начальнику полиции. — Вам теперь остается только отослать в Милан вашего глупого агента и дать мне подписать помилование молодого человека, которым интересуется княгиня. Вы отошлете эту бумагу к белошвейкам княгини. Но, может быть, вы не знаете, где они живут, то я могу дать вам адрес, — прибавил канцлер с иронической улыбкой, — они остановились в гостинице «Лебедь» вместе с княгиней.

— Как зовут вашего клиента, княгиня?

— Фабио Гандони.

Зедельницкий записал имя и, почтительно поклонившись, удалился.

Полина поняла, что до сих пор была только перестрелка, а теперь начнется генеральное сражение. Она хорошо знала Меттерниха и по незаметной для всякого другого, но хорошо знакомой ей складке на лбу канцлера отгадала, что он готовит ей смертельный удар. Она спокойно ждала, чтобы он открыл огонь, но на лице ее исчезла веселая улыбка, и оно приняло серьезное выражение.

Просто, без всякой аффектации Меттерних взглянул на княгиню и пошел по террасе к мраморной лестнице, которая вела в сад. Княгиня последовала за ним. Удалившись настолько от дома, что никто не мог ни помешать их беседе, ни подслушать их слова, Меттерних сказал, указывая на пакет, который он держал в руках:

— Излишне спрашивать, знаете ли вы содержание этих документов, не правда ли?

— А вы можете в этом сомневаться? Будьте уверены, что я не отдала бы вам их, если бы они имели какую-нибудь важность.

— А!

— Конечно. Я просто уничтожила бы их и не просила бы у вас никакой милости.

— Согласен, что вы иначе не могли бы поступить, но признайтесь, что вы были очень неосторожны, оставляя при себе эти бумаги в отеле. Подумайте, как осложнилось бы дело, если бы полиция нашла их в ваших руках, хотя бы они были и маловажны.

— О, не беспокойтесь! Как только я приехала в Вену, то попросила позволения у эрцгерцогини оставить у нее шкатулку с моими бриллиантами. Вы понимаете: венские отели так небезопасны! Сегодня утром я взяла у ее высочества свои вещи и поблагодарила за любезность.

— Вы совсем молодец, княгиня! — воскликнул с восторгом Меттерних. — Вот бы мне таких дипломатов!

А мысленно прибавил: «И таких полицейских».

— Ну, так вы говорите, что в пакете… — продолжал он громко, но княгиня его перебила.

— Чистые пустяки. Четыре письма от принцев Бонапартовой семьи, которые советуют своему юному родственнику бежать из Шенбрунна и отправиться во Францию. Вы заранее предугадываете, что они могут сказать на эту тему.

— Да, — сказал серьезно канцлер, и Полина тотчас поняла, что настоящая борьба между ними наконец начинается, — и чтобы заранее дать ответ всем этим принцам, я вспомнил ваш совет, княгиня: со вчерашнего дня я освободил герцога Рейхштадтского из стеснявших его уз, я сам предложил ему собственными руками запрещенный плод. Чтобы вы могли иметь понятие о моей либеральности в этом отношении, я скажу только, что он сегодня утром делал смотр своему полку и, по словам знающих офицеров, прекрасно исполнил обязанности полкового командира. Если бы вы заметили сегодня, как блестят его глаза, то можете приписать себе значительную долю его радости.

— Что вы говорите?

— Я хочу быть с вами столь же откровенным, как вы со мной, и не скрою от вас, что я сообщил ему, какой вы мне дали совет.

В глазах у Полины почернело, и она поняла тайную мысль канцлера. Бедная, дрожащая, она безмолвно смотрела на него, ожидая более полного объяснения.

— Поставьте себя на мое место, — продолжал Меттерних добродушно. — Не мог я же дозволить, чтобы он объяснил неожиданную перемену в моем обращении с ним впечатлением, которое произвела на меня его выходка.

— Но ведь были другие свидетели кроме меня.

— Да, при этом присутствовал эрцгерцог Карл, но я давно знаю его, и его слова не могут влиять на меня. Мои обычные советники не способны иметь такого влияния на меня. Нет, чтобы открыть мне глаза, необходима была личность новая, с чарующей силой красоты и ума.

— И вы предоставили эту роль мне?

— Да. Я дал понять герцогу, что ваши слова, полные нежного чувства, поколебали меня. Если когда-нибудь в жизни министр скажет правду, разве это большая беда? Вы, я надеюсь, не сердитесь на меня?

— Это просто предательство, князь.

— По крайней мере, я не виновен в заговоре, так как сила в моих руках.

Меттерних говорил очень любезно и мягко, но он так пристально смотрел на Полину, что она ясно поняла его намерение. Он предупреждал ее, что она должна выбрать одно из двух: быть его союзницей или сделаться его врагом. Он по-прежнему оставался ее другом, но если б ей вздумалось добровольно выступить на политическую арену, на которой он был безусловным повелителем, если бы она хоть временно приняла сторону ненавистного ему человека, то она должна была ему повиноваться. В противном случае…

— Вы это сделали, князь, — произнесла Полина в большом смущении. — Но как же я теперь буду смотреть в глаза герцогу Рейхштадтскому? А если он вздумает еще поблагодарить меня?

— Он непременно вас поблагодарит.

— Нечего сказать, в хорошее положение вы меня поставили. Я должна играть роль тайного советника.

И Полина старалась улыбнуться.

— Не беспокойтесь, герцог не ошибается относительно вашей роли. Во все время церемонии он не спускал с вас глаз. Правда, вы никогда не были так прелестны, как сегодня.

Она вздрогнула от негодования, но сумела сдержать себя.

— Вы все знаете, князь, значит, вам известно, что женское сердце или отдается, или отворачивается, но не признает посредничества.

— Это правда, — отвечал он спокойно, — но вы также должны знать, что я умею любить друзей и ненавидеть врагов.

Все было высказано. Неумолимый министр представил свой ультиматум. Угадал ли он или нет тайные мысли княгини, но он поставил условием своей дружбы рабское повиновение.

Увидав невдалеке свою дочь с гувернанткой, Меттерних мгновенно превратился в любезного придворного кавалера и предложил княгине проводить ее в Вену.

— Нет, благодарю вас, князь, — отвечала она, — эрцгерцогиня обещала отвезти меня в своем экипаже.

— Так до скорого свидания, милейший друг, мы, конечно, увидимся у лорда Каули. Вы знаете, что там дебютирует в светской жизни ваш державный protege. Не правда ли, странная ирония судьбы? Сын Наполеона на балу у английского посланника. Ну, прощайте.

Оставшись одна, Полина почувствовала, что не в состоянии вернуться во дворец. Голова ее кружилась, в висках бил пульс. Ей казалось, что кто-то смертельно оскорбил ее и она не сумела отомстить. Лихорадочная дрожь пробегала по всему ее телу, и она машинально ходила по аллеям парка, которые совершенно теперь опустели. Наконец, ноги ее начали подкашиваться, и она опустилась на каменную скамейку.

Последние слова Меттерниха звучали в ее ушах: «Я умею любить друзей и ненавидеть врагов». Этими словами он, очевидно, хотел сказать: «Я избрал вас, княгиня Сариа, чтобы занять и увлечь беспокойного юношу, который вздумал мне мешать. Я поручаю вам удержать его в должном повиновении. Я сказал ему, что вы, как добрая фея, освободили его от уз, и теперь ваше дело превратить его благодарность в любовь. Сделайте этого претендента своим любовником, и я буду смотреть сквозь пальцы на все; но если вздумаете мне противодействовать на том основании, что вам претит такое ремесло, то берегитесь. Во всяком случае вы не можете меня упрекать в циничности за этот план. Вы сами мне дали подобный совет».