Гнев Гефеста (Приключенческая повесть) - Черных Иван Васильевич. Страница 22

— Людмила.

— А меня зовут Марат Владимирович, — представил теперь себя Измайлов. — Тоже декан, и тоже доцент. Только по другой части, по медицинской. Уроки даю, разумеется, в своей поликлинике, с семнадцати до девятнадцати, приемы после двадцати. Плата по согласию.

— Спасибо, — поблагодарила Светлана. — К счастью, в медицинской помощи мы пока не нуждаемся.

— Отлично. В таком разе займемся умственной гимнастикой. Во что сыграем? В преферанс, в «двадцать одно»?

— Нет, нет, — запротестовала Людмила. — Мы на деньги не играем.

— Жаль. А я хотел состояние вам проиграть. — Измайлов забрал у Светланы карты и стал раздавать. — Сыграем в подкидного, или, как говорят в народе, в дурака.

— А вы подарите мне его? — нашлась Светлана.

— Дурака? — не остался в долгу Измайлов.

— Ну, если с состоянием, можно и дурака, — захохотала Светлана.

— А вам, девочки, палец в рот не клади, с рукой откусите, — признал свое поражение Измайлов. — Наш ход — у меня шестерка.

Около них остановились два парня, крепко сложенных, тоже хорошо загоревших, с серфингами в руках.

— Привет, — небрежно бросил один, обращаясь к Светлане. Изучающим взглядом окинул Измайлова и Игоря.

— Привет, Валера! — отозвалась Светлана. — Поучишь сегодня?

— Посмотрим.

Парни положили вещи и направились к воде.

Игорь обратил внимание, как смутилась Малышка, даже не ответила на приветствие; Светлана же вела себя так, словно парни были случайными прохожими.

— Сокурсники? — полюбопытствовал Измайлов.

— Кавалеры, — уточнила Светлана. — Только мелко плавают и мамки боятся.

— Впору вашей подружке, — уколол Измайлов.

— Вы так думаете? А знаете, сколько ей?

— Лет семнадцать.

— Глубоко ошибаетесь, — обиженно встала на защиту себя Людмила. — Мне давно двадцать два стукнуло.

— У-у! — сделал удивленное лицо Измайлов. — В таком случае, прошу прощения. Эти юнцы действительно до вас еще не доросли.

Игорь, забыв про игру в карты, залюбовался парнями: они вошли в воду и, выждав, когда волна стала накатываться, легко вскочили на серфинги и заскользили по самому гребню, словно на лыжах по крутому склону.

Игорь видел водные лыжи, не раз катался на них, буксируемый стремительным глиссером, а о серфингах только слышал. И вот они — на фоне лазурного неба и изумрудного с белыми прожилками моря парни казались античными героями, скользящими по волнам; солнечные лучи золотили их тела, а кипящая у ног вода пенилась и бурлила, обдавала серебряной россыпью.

Вспомнились слова Веденина: «Настоящий испытатель тот, у кого глаза загораются при виде новой техники, сердце учащенно бьется, руки зудят от желания потрогать ее и попробовать в действии». Наверное, он, Игорь, настоящий испытатель: ему так захотелось прокатиться на этих коньках-горбунках, что он не выдержал, отложил карты, встал и пошел к воде.

Парни неслись по гребням, прыгая с волны на волну, легко, неощутимо, словно акробаты высшего класса, которых море пыталось сбросить со своих плеч и не могло.

К Игорю присоединились Измайлов с девушками, потом и Свиридов.

— Во дают! — восхитился Измайлов. — Таких хлопцев и к нам можно.

Свиридов смерил доктора уничтожающим взглядом, как ничего не смыслящего в испытательском деле человека.

— Уж лучше слаломистов, они позамысловатее пируэты выписывают.

— Не скажи, не скажи, — замотал головой Измайлов. — Удержаться на таком гребешке — акробатом надо быть.

Свиридов передернул плечами — что ты, мол, понимаешь — и не стал спорить.

Парни катались минут десять, так же легко спрыгнули со своих пенопластовых досок и вернулись к девушкам.

Тот, которого Светлана назвала Валерой, протянул ей доску.

— Давай учись.

Светлана повертела доску, взглянула на гулко разбившуюся о прибрежные камни волну, зябко передернула плечиками.

— Разрешите попробовать мне? — попросил Свиридов.

— Ты что, шею решил свернуть? — воспротивился вдруг Измайлов. — А на эксперимент я за тебя пойду?

— Не сверну. — Свиридов взял охотно протянутую Светланой доску. — Не боись, доктор, не таких коней объезживали. — И пошел к воде.

— Ну, ну… Только в случае чего я тебя на пляж не брал и здесь не видел, — предупредил Измайлов.

— Договорились.

Свиридов довольно легко повторил прием парней — вспрыгнул на доску — и заскользил по волне. Один гребень перевалил, второй… А на третьем то ли замешкался, то ли поторопился — волна ударила его, подбросила и, опрокинув головой вниз, потащила на глубину.

Девушки и парни громко захохотали. Засмеялся и Измайлов, хотя глаза обеспокоенно приковались к тому месту, где упал Свиридов. Но опасность ситуации все поняли тогда, когда волна обнажила распластанное и беспомощное тело.

Игорь, парни и Измайлов кинулись в воду.

Поймать и вытащить на берег Свиридова удалось быстро, но когда спасатели взяли его под руки, он взвыл от боли.

Его опустили на гальку.

— Что с тобой? — склонился над ним Измайлов.

— Рука, — заскрипел зубами Свиридов.

Измайлов стал ее прощупывать — раны не было, — а у предплечья уже обозначилась опухоль; и едва врач коснулся его, Свиридов дернулся всем телом.

— Ну натворил! — Измайлов был вне себя. — Говорил же! Что теперь? Конец месяца, весь коллектив без прогрессивки… Веденин голову снимет…

Свиридов лишь стонал на его причитания.

— Перестань! — прикрикнул на него Игорь. — Идти можешь?

Свиридов умолк и, опираясь на левую, здоровую руку, стал подниматься. Игорь и Измайлов помогли ему.

— В автобус! — скомандовал врач.

Прибежали Козловский и Грибов. Они то ли видели «акробатический этюд» Свиридова, то ли без слов поняли, что произошло, — оба были в растерянности, обескураженные. Игорь искренне им сочувствовал: руководителя завтрашнего эксперимента с планирующим парашютом и начальника парашютно-десантной службы ждут пребольшие неприятности.

— Вывих, перелом? — наконец вымолвил Козловский, просительно заглядывая в глаза доктора, словно тот ответом мог помочь делу.

— Какая разница, — раздраженно буркнул Измайлов. — Все равно к испытанию он не годен.

Козловский схватился за голову.

— Что же делать? Что делать?..

Отсрочка эксперимента с планирующим парашютом расстроит и Веденина, подумал Игорь. Конкуренты и без того зуб на него точат, где только могут ставят подножку, порочат его изобретения, а теперь появится еще один повод. И коллектив не очень-то будет доволен, если не получит прогрессивку. И он принял решение.

— Не паникуйте. На эксперимент пойду я.

— Ты? — Козловский недоверчиво уставился на Игоря. В глазах блеснула надежда и тут же погасла.

— Веденин ни за что не разрешит.

— Разрешите вы, Венедикт Львович, — твердо сказал Игорь. — У Веденина без этих мелочей забот хватает.

— А что, идея! — обрадовался Измайлов. — В случае чего объясню, что надо было проверить Арефьева после госпиталя на более простом и легком эксперименте.

Козловский облегченно вздохнул.

«Унылая пора! Очей очарованье!..» Не зря великий поэт любил осень. Несравненно прекрасна она ранним утром, когда солнце еще не взошло, но уже обагрило небосвод и высветило все многоцветие красок — нежных, чуть притушенных почти невидимой дымкой тумана. Все еще спит — бархатные георгины и пестроцветные астры на клумбе, вьющиеся розы у входа в КДП и стреловидные тополя вдоль дорожек, застывшие как часовые; виднеющийся за аэродромом лес и далекие вершины гор; спят еще и самые ранние птицы — самолеты, опустив в сладостной истоме крылья; только у вертолета уже суетятся люди, словно тормошат его, будят от крепкого сна. И небо, чистое и бездонное, кажется от этой благостной тишины еще прекраснее, еще притягательнее; оно светлеет на глазах, багрянец поднимается выше, а у горизонта уже появляется золотистая каемка, преображающая и вторую, западную половину небосвода — из фиолетовой в синюю, из синей в лазоревую.