Гнев Гефеста (Приключенческая повесть) - Черных Иван Васильевич. Страница 51

Расхвастался, пижон несчастный! Забыл, как дрожал в кабине самолета перед последним стартом? И не перед катапультированием, перед обычным прыжком с парашютом. Правда, из стратосферы, ночью, а это не фунт изюму… И не все зависит от испытателя. Долгов вон какой был ас, а погиб не за понюх табаку — скафандр разгерметизировался, то ли при выходе из самолета за что-то зацепился, то ли на заводе напортачили. В общем, причин погибнуть много… И все-таки Андрей прыгнул, преодолел страх! Значит, и в другой раз преодолеет. Страх — это болезнь, которую надо лечить тем, от чего заболел… Опять какая-то чепуха в голову лезет…

Пора вставать. Сходить в буфет, выпить бутылку кефира и стаканов пять крепкого чая. В академию он уже опоздал, да и являться туда в таком виде небезопасно.

Он поднял от подушки голову и снова лег: перед глазами все закачалось, поплыло, как в тумане; черепок, казалось, развалится на части.

Какой же он свинья! И права будет Вита, если бросит его. Обещал, чуть ли не клялся… обманывал и ее, и Веденина, и себя. Нашел повод — от простуды! Не зря говорят, алкоголик всегда найдет уважительную причину, чтобы напиться. Неужели и он, Андрей Батуров, недавний испытатель, офицер Военно-Воздушных Сил, алкоголик? Ему стало стыдно и страшно. Нет! И нет! Просто он легкомысленный, избалованный тип, слабовольный, развращенный бабник. Вспоминает о Вите, а вчера прилип к какой-то пышногрудой толстушке, на брудершафт с ней пил. Спасибо Владимирову, прогнал эту шлюху, а то мог бы в какую-нибудь неприятную историю влипнуть.

Хватит! Все — к чертовой матери! Надо взять развод с Антониной и вызвать Виту!

А если Антонина снова заартачится? Перед отъездом из Яснограда Андрей заходил к ней, хотел поговорить по душам — она и слушать не захотела. Чуть ли не вытолкала его взашей из квартиры и крикнула вслед:

— Я сама подам на развод, как только твоя курортная шлюха рога тебе наставит. А этого, уверена, долго ждать не придется.

Вот стерва! Откуда в ней столько злости? Была человек как человек, веселая говорунья, не избалованная, не распущенная. Оказывается, для семейной жизни это еще не главные качества. Эгоизм, жадность — худшие из всех зол, которые заслоняют все лучшее в человеке и с которыми Андрей (тоже далеко не ангел) мириться не мог. А Антонина, зная, что у него была Ольга, что привез с курорта Виту, на что-то еще рассчитывает. Или действительно хочет только покуражиться? Возможно. Но если не даст развод, придется искать другой выход. Жениться необходимо — и чтобы остепениться, и чтобы Виту удержать.

Такое решение успокоило его. Он напился еще воды, натянул на голову одеяло, чтобы не слышать голосов и шума за дверью, и уснул.

Разбудил его стук в дверь и неприятный, визгливый голос дежурной по гостинице:

— Товарищ Батуров! Товарищ Батуров! Откройте, пожалуйста. К вам гости.

«Вита!» — обрадовался он и подскочил с постели. Голова еще шумела, но терпимо, да и до нее ли было сейчас!

Он искал спортивный костюм — хоть его набросить, — и никак не мог найти. Наконец, под мундиром обнаружил футболку, а брюки словно сквозь землю провалились… И кровать в беспорядке. Он накинул одеяло, стал вешать в шифоньер обмундирование. А во рту было так горько и противно, что он опасался, как бы не вырвало, — словно тухлой рыбы наелся. Вита сразу же уловит запах сивухи.

— Минутку подождите! — крикнул он и, набрав в рот одеколона, стал прыскать по комнате.

Наконец, нашел брюки-трико, натянул их, еще раз окинул комнату взглядом — не дай бог Вита увидит следы вчерашнего — и пошел открывать. На ходу взглянул на себя в зеркало, висевшее над розеткой, где он брился по утрам — видик, прямо скажем, не для свидания: морда помятая и небритая, под глазами мешки, — но не ждать же за дверью полчаса, пока он приведет себя в порядок! Хотя бы умыться, глаза протереть… Придется врать — заболел, горло простудил…

Он открыл дверь и почувствовал, как глаза полезли на лоб, словно при максимальной перегрузке: за толстой, килограммов под сто, дежурной стояла… Антонина, его законная супруга и мучительница. Она даже испугалась его удивления, но лишь на секунду; мило улыбнулась и представилась:

— А вот и я. Не ждал своего Пончика?

Чтоб ты лопнул, этот Пончик, чтоб сожрал тебя кто-нибудь другой!

— Он и впрямь не ждал, ишь как растерялся от радости, — подлила в огонь масла дежурная. — Приглашай законную в свои апартаменты.

Пришлось пригласить — не станет же он посвящать эту толстуху в свои семейные дела.

Антонина прошла, окинула комнату беглым, но внимательным взглядом. Ничего не сказала — не понравилось.

— А почему ты не на занятиях? Я в академию ездила.

Только тебя там не хватало, подумал он. Ее приезд настолько его ошарашил, что он не находил слов.

Не дождавшись ответа, Антонина крутнулась на высоких каблуках коричневых сапожек с длинными голенищами и блестящими застежками — по-прежнему любит всякие безделушки, — кокетливо пожурила:

— Ты хоть бы сесть пригласил свою бывшую супругу. Как-никак, почти три года прожили.

— Садись, — указал он ей на стоявший у стола обшарпанный стул.

— Может, и раздеться разрешишь? — она скинула с головы кожаную с маленьким козырьком и пуговичкой посередине шапочку, расстегнула из такой же коричневой кожи пальто, обнажив белоснежную, из лебяжьего пуха, кофту. От нее дохнуло дорогими духами.

Да, Антонина следить за собой умела, всегда одевалась модно и роскошно. И выглядела превосходно, почти так же, как семь лет назад, в Воронеже — ни единой морщинки не появилось под глазами, — только пополнела. Но это уже там, в Яснограде. Симпатичная, спокойная, улыбающаяся. И ему не верилось, что эти ярко подкрашенные губы могут быть тонкими, как нитка, и синими от злости… Нет, лучше не ворошить прошлое.

— Раздевайся. — Андрей овладел собой и приготовился хладнокровно выслушать ее и отбить все атаки.

Она сняла пальто, подала ему, как бывало, когда он еще любил ее. А любил ли? Так, во всяком случае, тогда ему казалось…

Любовь, любовь… Сколько о ней говорят, пишут, поют. А иные чудаки во имя нее отдают жизнь. Стоит ли она того, если доподлинно известно, что от любви до ненависти всего один шаг?.. Когда он встретил Антонину, казалось, лучше ее нет на свете. А теперь он знает, что кроется за красивым личиком, за дорогими нарядами, за милой улыбкой, за ласковыми словами. О люди, люди! Почему вы так неискренни, лицемерны, почему прячете в красивом белом теле свою черную, жестокую душу?

Он повесил пальто в шифоньер и сел за стол напротив, как в Министерстве иностранных дел на официальной встрече.

Она усмехнулась, но сдержалась и на этот раз. А в последний год их совместной жизни не терпела малейшего пренебрежительного отношения к себе.

— Ты болен? Вид у тебя неважный. — Нет, это было не сочувствие, а намек.

— Ничего, уже поправляюсь, — сделал он вид, что не понял.

— Что с тобой?

— Простудился. Ноги промочил, — скаламбурил он: может, отстанет, коль узнает, что он снова запил.

Но она разгадала его маневр.

— И на тебя не давят эти стены, казарменная обстановка?

Антонина Захаровна была и неплохой актрисой — такие сочувственные глаза, такое искреннее лицо!

— Я из крестьян и к роскоши не привык.

Антонина не обиделась и на иронию.

— Я тоже не из дворян.

— Как сказать, как сказать. — Ему стало весело, и он решил проверить, надолго ли хватит ее смиренности и благодушия. — По некоторым историческим источникам, фамилия Тучных принадлежит к старинному дворянскому роду.

Она поняла, что он дразнит ее, вызывает на ссору.

— Не надо. Я приехала не за тем, чтобы устанавливать мою родословную.

— Ты привезла мне согласие на развод? — перешел он в открытую атаку.

Ах как хороша была она во гневе! В глазах блеснули молнии, губы поползли вширь, превращаясь в нитку. Такое выражение больше соответствовало ее натуре.

— Что ж, — процедила она сквозь дрожащие от гнева губы, — раз ты так хочешь. Я сказала тебе еще тогда, в Яснограде, что дам развод, когда твоя курортная красотка наставит тебе рога. Мне не хотелось тебя расстраивать, ты вынудил — теперь я могу удовлетворить твою просьбу.