Чаттертон - Акройд Питер. Страница 9

– Ну дак откудова ж мне знать.

– А мне известно. У меня все эти цвета – в голове.

– Да ну?

– Иногда, – прибавил он, – лучше вовсе не видеть.

Они снова немного помолчали, и Хэрриет прижалась к нему покрепче, как будто это ей требовалась направляющая поддержка.

– Чуешь меховушку? – наконец спросила она, кладя руку слепого на свою шубу. – Ух и дорогушчая была! А еще, – прибавила она, разоткровенничавшись, – у меня и шляпка такая есть. Жаль, не видать тебе – а уж стоила-то целую прорву, как пить дать. – Она явно наслаждалась своей новой ролью. – Когда мой старичок отошел, мне маленько и перепало. Он у меня таксидермистом был. Небось, не слыхал про таксидермию? Это когда чучелей набивают всякими там штучками-дрючками.

Старик кивнул, но, как показалось Хэрриет, ему было как-то не по себе. Может, он по тону голоса догадался, что она морочит ему голову? Затем ей подумалось: как странно смотреть на человека, который не способен на ответный взгляд. Ужас слепоты – не в самой незрячести, а в том, что не знаешь – когда за тобой наблюдают.

– Скажи-ка, – произнесла она, – а как ты грязью-то не зарастаешь?

– Я моюсь, – резко отвечал тот, – как и все остальные.

– Да-да, но откуда ж те знать… – Она хотела спросить, откуда он знает, что делают все остальные, – но, вглядываясь в его обиженное настороженное лицо, она начала погружаться во тьму, окружавшую его. Она начала воображать его жизнь, чувствуя, как спотыкается и падает, и поэтому вдруг отпрянула. – Ну вот, дружище, – сказала она весело, – те тут чуток исчо направо. Удачного денька, лапуля.

Она повернулась прочь и на миг, закрыв глаза, ослепла.

о том мы должны молчать

Хэрриет с нарочитой застенчивостью застыла в коридоре, когда Сара Тилт открыла дверь. Они поцеловали друг друга в щеку, а потом Сара попятилась.

– Я смотрю, – сказала она, – ты в своей гвардейской форме.

И в самом деле, меховая шляпка Хэрриет, снова соскользнувшая ей на брови, отчасти напоминала кивер. [16]

– Я думала, что, если оденусь в меха, ты меня простишь. – Сара ничего не поняла из этого замечания, но непоследовательность подруги была ей хорошо знакома. – А выглядишь ты вроде неплохо, – добавила Хэрриет.

– Всякий раз, как это слышу, я начинаю паниковать.

– Ну что ж, давай. Паникуй.

Она прошла через прихожую в гостиную.

Сара последовала за ней, показывая язык запрятанной в меха спине старой приятельницы, и затем спросила, не желает ли та кофейку? Она нетерпеливо дожидалась, пока на лице Хэрриет не появится разочарованное выражение, которое (она знала) та была не способна замаскировать, а потом продолжала:

– Или тебе чего-нибудь с ложечкой?

Хэрриет хихикнула и подняла указательный палец:

– Самую малость, дорогая. Плесни Матушке джина, пока у ней еще хватает сил глотать.

– А у меня хватает сил смотреть на это.

Хэрриет не расслышала последнего замечания, произнесенного в сторону. Она успела снять свою меховую шляпку, приподняв ее над головой обеими руками, как будто изображая некую церемонию разоблачения из седой древности; а просторная шуба потребовала гораздо больших усилий, так что Хэрриет пришлось проделать целый комплекс движений, прежде чем она сумела освободиться от нее.

– Отделалась? – Сара разглядывала дорогое одеяние с некоторой враждебностью.

– Не отделалась, дорогая, а только отделилась. – Хэрриет взяла стакан с джином и серебряную ложечку, которые протягивала ей Сара, и, медленно заглатывая свою первую крошечную порцию, принялась оглядывать комнату. Знаешь, – снова заговорила она, – это все время напоминает мне кабинет психиатра. Разумеется, я никогда не была у психиатра. Терпеть не могу, когда лезут в душу.

Квартира Сары была обставлена в современном «функциональном» стиле, который, наряду с ее коллекцией живописи в русле абстрактной традиции пятидесятых, придавал комнате несколько холодноватый вид. Хэрриет в углу вдруг стала опускать нижнюю половину тела, и на какой-то кошмарный миг Саре пришло на ум, что она собирается там облегчиться.

– На что это, – спросила Хэрриет, – я сейчас опускаюсь? – Предмет, о котором шла речь, напоминал доску, перепиленную пополам и водруженную на бочонок с маслом.

– Это называется стул.

– А почему он черный? Я не люблю сидеть на черных штуках.

– А как же тогда твой кот?

– Ну, исключение подтверждает правило.

Сара оставила без внимания последнее замечание подруги.

– Этот стул хорошо подходит для твоей позы, хотя Бог весть…

Хэрриет прервала ее:

– Но совсем не подходит для платья шанель, не правда ли?

Сара с неодобрением оглядела ее некогда «шикарную» красную юбку.

– Конечно, не подходит, если оно давно превратилось в клочья. – А затем прибавила, уже не в силах удержаться от улыбки: – Тебя как будто собаки рвали.

– У-у, ням-ням. Как насчет чая? – Обе женщины рассмеялись, а потом глубоко вздохнули.

– Ну, – сказала Хэрриет, уже усевшись на стул, – давай же будем веселы и искрометны. Спроси-ка, что я делала все это время?

– У меня не хватит смелости.

– Ну-ну. Давай спрашивай.

Но Сара решила, что голыми руками ее не возьмешь.

– Съешь-ка лучше банан, моя дорогая. Ведь ты же слывешь «королевой романа», в конце концов. – Такой титул Сара присвоила ей много лет назад, хотя романы Хэрриет обычно считались весьма мрачными – и даже жуткими.

Хэрриет взглянула на блюдо с фруктами.

– Откуда они взялись? Из «третьего мира»?

Последнюю фразу она произнесла с отвращением.

– Я не знаю, откуда они взялись, – ответила Сара. – Зато я знаю, куда они деваются. – И, взяв банан, она сняла с него кожуру и стала жадно поедать. Эта старушечья жадность приковала к себе Хэрриет, которая не раз пыталась представить, как она сама выглядит за едой. Она наблюдала, как Сара чопорно вытирает верхнюю губу, над которой – как показалось Хэрриет уже показались первые слабые признаки усиков. – Если есть бананы, будешь видеть в темноте, – сказала Сара, спрятав носовой платок. – Или, может, добавила она, плутовато улыбнувшись Хэрриет, – это все бабушкины сказки?

– Да откуда мне знать, скажи на милость? Впрочем, ты мне кое о чем напомнила. – Хэрриет вскочила со стула. – Сегодня я повстречала престранного слепого. Он рассказал мне, что он чучельник. Вот уж не думала, что слепцы умеют лгать, – а ты? Ну, если не считать, – продолжала она, немного помолчав, – каких-нибудь слепых поэтов, да?

– Но, кажется, с ними обычно ходят мальчики-поводыри?

Хэрриет ничего не ответила. Она уже вовсю изображала старика-слепца, которого встретила по дороге к Саре: закрыв глаза, она ощупью передвигалась по маленькой гостиной.

– Где моя собака? – стонала она. – Где старый пес Поднос?

Она шарила руками по каким-то ценным предметам искусства, но Сара не поддалась искушению прикрикнуть на нее.

– Дорогая, ты еще тромб себе заработаешь, – мягко сказала она. Она уже давно заметила, что возраст и сравнительная известность делают Хэрриет какой-то беспокойной: казалось, чем больше она пишет, тем чудачливее себя ведет. – Почему бы тебе не присесть на минутку?

Хэрриет остановилась посреди комнаты, вращая глазами так, что виднелись одни белки, как у слепца. Затем она в притворном удивлении уставилась на Сару.

– О что за дивный новый мир, – произнесла она, – где жены есть такие? [17] – Сара указала на стул, и Хэрриет уселась. – Не люблю слепых, добавила она. – От них прямо пальцы на ногах скручиваются.

– А я и не знала, – сладко проговорила Сара, что ты такая отзывчивая.

– Ты многого еще не знаешь про Матушку. – Хэрриет посмотрела на подругу с суровостью. – Да она вся – сплошное сердце, и всегда такой была.

Это был один из ее излюбленных пунктиков, так что похоже было, что все прочие темы для разговора уже истощились. Хэрриет прикрыла глаза и попыталась вытянуться на своем стуле. Но спинки у него не было, так что она ударилась об стенку. Сара все еще не могла взять в толк, почему Хэрриет решила прийти к ней в гости непременно сегодня, но ей казалось, что она уже уделила достаточно внимания своей старой подруге, и потому она никак не отозвалась на взвизг, который та испустила, опрокинувшись со стула.