Скованный огонь (ЛП) - Байерс Ричард Ли. Страница 39

— Ваше величество, как я уже объяснил, это не так. На тех кораблях не может быть драконорожденных, ведь они есть только в Тимантере. А если бы значительное их количество отправилось в Мургом служить дракону, то вы бы определенно знали об этом.

Тархан запнулся — без сомнений, Неллис привел разумный довод. Если предположить, что довод был правдивым, то это объясняло, почему неопознанные драконорожденные не должны были совершать бесчинства ни в Лутчеке, ни в Акануле. Даже несмотря на то, что Кхорин лицом к лицу встретился с первыми и начинал верить в существование вторых.

Покоритель продолжил:

— Как бы там ни было, милорд, Высший Имаскар открыто признает дружбу с Тимантером. Вы встанете на нашу сторону, если Чессента атакует?

Нэллис переместил свою сверкающую сферу из-под одной руки в другую.

— Ваше величество, мы и так уже сражаемся с Чессентой на море, и я уверен, что сражения продолжатся. Я не могу вверить сухопутные войска Тимантеру без согласия императрицы. Я знаю, она хотела бы их отправить, но это может оказаться невозможным, пока мы противостоим угрозе со стороны Багровой Песков.

— Захочет ли она отправить войска, если Шала Каранок откроет путь для армии дженази?

Теперь уже Нэллис запнулся.

— Я избавлю лорда Нэллиса от неловкости отвечать на этот вопрос, — встряла Перра. — В мои последние часы в Лутчеке открылось, что Аканул и Высший Имаскар заключили альянс.

— Это… преувеличение, — ответил посланник. — Естественно, мы, имаскарцы, хотим торговать с как можно большим количеством…

— Драконы и дженази? — прорычал Тархан. — Покиньте зал, милорд. Я пошлю за вами снова, когда буду уверен в своей способности ответить вам, как послу, в должной манере.

Имаскарцы поклонились и удалились.

Свет рябью пробежал по изумрудной чешуе правителя, когда он повернулся к Кхорину, Медрашу и Баласару:

— Господа, простите и вы меня. Без сомнения, вы хотели бы отдохнуть после путешествия. Нам с Перрой и моими заместителями предстоит долгий разговор.

Гаэдинн пришел в себя в абсолютной темноте. Какое-то время он был сбит с толку, но затем воспоминания вернулись.

Последнее, что он помнил, было как он летел привязанным к спине синего дракона. Раны пульсировали и вызывали слабость. Веревки нарушали циркуляцию крови. Горный воздух морозил лучника. В какой-то момент все это стало чересчур, и Гаэдинн потерял сознание.

И теперь он лежал на каменном полу. Благодаря магии хранителя змеев раны лучника болели лишь слегка. Но он был обезвожен и скован, а когда попытался сесть, почувствовал оковы на запястьях и вес гремучих цепей, присоединенных к ним.

— Гаэдинн? — спросила Джесри где-то слева от него.

Наемник проглотил комок в горле.

— Да.

— Ты в порядке?

— Более или менее, насколько могу судить. А ты?

— Да.

— Итак, теперь, когда я проснулся, предлагаю тебе избавить нас от цепей, зажечь свет и вывести в безопасное место. Попутно вырезая всех врагов, которых встретим.

— Я не могу. Кто-то зачаровал кандалы, чтобы заблокировать колдовство. Если бы у меня был мой посох, я могла бы пересилить эффект, но его у меня нет.

Гаэдинн вздохнул.

— Уму непостижимо. Ты знаешь, где мы?

— В пещере внутри горы Тулбэйн.

Он скривился. Вулкан был логовом Джаксанедегора, зеленого дракона-вампира, правой руки Великого Костяного Змея.

— Должен сказать, я немного оскорблен таким радушным приемом от самого Аласклербанбастоса.

— Ты можешь что-то сделать?

— В данный момент? Ждать подходящего шанса. А еще отвлекать тебя остроумным и эрудированным разговором. Я назвал Аласклербанбастоса «тем самым», как думаешь, это правильно? Я так понимаю, он когда-то был мужской особью, но фактически от него ничего не осталось кроме скелета. Остается ли мужчина мужчиной, если его самые мужественные части сгнили?

Джесри не ответила.

— Полагаю, тот же вопрос можно адресовать и Сзассу Тэму, — продолжил Гаэдинн. — Последний раз, когда Аот его видел, от него не осталось ничего, кроме костей и огня. Хотя сейчас он, вероятно, выглядит поживее. В этом и заключается одно из преимуществ быть и личем, и некромантом, правда? Если нужно себя подлатать, то просто идешь и ищешь или делаешь свежий труп и отрезаешь…

— Я не замерла, — сказала она.

Лучник запнулся.

— Что?

— Драка на улице. Нас победили и взяли в плен не потому что я не сделала все зависящее от меня.

— Я знаю, — ответил Гаэдинн. — Это произошло, потому что нас было меньше, а Госпожа Удача была где-то занята.

Волшебница молчала какое-то время, а затем сказала:

— Я решила, что ты мог подумать, это моя вина, из-за того, что произошло с кобольдами. И из-за того как я вела себя с тех пор, как мы приехали в Лутчек.

— Я переживал и волновался за тебе. Как и Кхорин.

— А что Аот?

— Ну, могу точно сказать, что он не был удивлен. Он знает, что тебя грызет, хотя, к моему недовольству, он продолжает хранить твой секрет. Но он переживал. Думаю, это одна из причин, почему он захотел, чтобы мы отправились куда-то помимо Чессенты.

Опять тишина. Наконец, девушка заговорила:

— Я родилась в Лутчеке. С ранних лет я начала подавать знаки, что обладаю талантом к колдовству.

— Родители тоже были магами?

— Нет. Они были уважаемыми купцами, которые разделяли общие предубеждения насчет волшебников. Они боялись, что я начну призызывать демонов в их дом или выросту и совершу ужасные преступления. Больше всего они беспокоились, что остальные узнают, что я была выродком, и это навредит их репутации. Так что они запретили мне пользоваться моим даром и молились Чонтии, чтобы она отняла его.

Чонтиа была богиней, приглядывавшей за естественным, здоровым развитием, вспомнил Гаэдинн.

— Разумеется, это не сработало.

— Нет. Я пыталась быть хорошей и подчинялась, но я не могла удержаться от экспериментов со своим талантом, как и ты не смог бы сдержаться, чтобы не поднять лук, после того как увидел своих друзей-эльфов, практикующихся в стрельбе. Таким образом, мои мать и отец стали бояться меня все больше, а любить — все меньше и меньше.

— А потом, — продолжила Джесри по-прежнему странным, отстраненным и безразличным голосом, — они вели караван на Север. Это было в то редкое время, когда Чессента и Трескель находились якобы в состоянии мира. Но северная часть страны все еще кишела разбойниками людьми — и не только — и группами стихийных магов, которые и подкараулили нас.

Стихийные маги были ограми, которые — как и дженази — обладали врожденным родством с огнем, землей или воздухом.

— Когда взглянула на ту огромную кобольдо-тварь, стоящую в темноте, ты приняла его за стихийного мага, да? Вот что… напугало тебя.

— Да. Но дай мне закончить мою историю. Караван был готов ко встрече с разбойниками лучше, чем они ожидали, и охрана отбила первую атаку. Но маги по-прежнему представляли угрозу, и они знали это. Огры потребовали дань, чтобы мои родители могли продолжить путь.

Гаэдинну сдавило горло.

— И этой данью была ты, так? Или частью ее.

— Да, — голос Джесри, который до этого был мягким и спокойным, наполнился горечью. — Элементальным магам понравилась идея иметь человеческого ребенка в качестве раба, и к тому моменту мои родители уже не считали меня своей дочерью. Я была проблемой, а это — решением.

Девушка вздохнула.

— Следующие несколько лет были нерадостными. Великаны издевались надо мной всеми возможными способами. Когда их шаман обнаружил мой дар, они научили меня своей магии, но даже это, хоть и звучит красиво, было ужасно. Отчасти потому что они заставляли меня нападать на других путешественников.

— Зная тебя, полагаю, они приняли меры предосторожности, чтобы ты не напала на них.

— Да. Не знаю, где они взяли его, но у них был старый кожаный ошейник с зачарованием на подчинение. И они надели его на меня. Да даже если бы и не надели, я не знаю, хватило ли бы мне смелости восстать. Я их так боялась! В какой-то степени, этот страх начал понемногу возвращаться, как только я узнала, что у нас контракт с Лутчеком, и он стал сильнее, когда Аот попросил нас отправиться в Трескель.