Дом малых теней - Нэвилл Адам. Страница 32
Как же? Как? Как все так быстро кончилось? Будь проклят Красный Дом!
Кэтрин привстала с подушки и, взяв камеру в руки, стала просматривать альбомы на карте памяти, так и не переброшенные на компьютер. Видимо, она желала этой душевной боли. Видимо, была мазохисткой. Когда камера стала слишком тяжелой, когда потребовались уже обе руки, чтобы закрыть слезящиеся глаза, она бросила ее обратно на столик.
Пошарила по простыням. Чистые. Сняла одежду и надела хлопковую ночнушку. На темном ковре ее бледные ступни с покрашенными ногтями смотрелись кощунственно. Она, Кэтрин, была всего-навсего целлулоидным пупсом среди фарфоровых модниц в изящных платьицах из богатой ткани. Дешевка, третий сорт, возможно, брак. Все, что происходило из двадцать первого века, тут смотрелось ущербно и неприемлемо. Как она только смеет класть свою тушу на кровать Красного Дома? Острая тоска по собственной квартирке и оставшимся там вещицам вонзилась иглой в податливый бархат ее сердца.
Когда лампа на тумбочке погасла, исчезло все — и кровать, и будто бы даже она сама. Закрыв глаза, Кэтрин попыталась заснуть — утро вечера мудренее. Но призраки всего, что она увидела сегодня, еще долго донимали ее во мраке, никак не давая уснуть. Тревожная неизвестность вокруг лишала ее покоя. Нашарив выключатель, она зажгла свет. Придется попробовать спать с ним.
Где-то в доме сначала тихо открылась, потом закрылась дверь. Мод тоже не спалось. Осознание того, что в Красном Доме она не одна, подарило Кэтрин малую долю уюта.
Повернувшись спиной к тусклой лампе, она еще раз пробежалась мыслями по планам на завтрашний день. Все было распределено буквально по часам. Сон пришел незаметно, принеся за собой образы солдат-крыс, умирающих на раскисших полях Фландрии.
А потом Красный Дом ожил, и она проснулась.
Глава 28
Она попыталась вспомнить, где находится. На секунду ей показалось, что и вовсе под землей: ноздри щекотали запахи стылых почв и отсыревшего дерева. Остатки сна все еще стояли перед глазами — в нем Белый Кролик носился взад-вперед по узкому темному туннелю и безумно, в неком нечестивом ликовании, тряс своей огромной головой. Белки в красных охотничьих костюмчиках обещали ей показать выход из этой подземной кишки, но вместо этого привели ее к чайному столику, за которым сидели красноглазые детишки, принявшиеся уверять ее на разные лады, что придется остаться здесь, с ними, потому что «в небе что-то есть». Больше Кэтрин ничего не запомнила.
И теперь она лежала без сна, вытянув руки вдоль тела и боясь шелохнуться. Ее волосы разметались по подушке. Откуда-то издалека доносился стук, и она принялась гадать, что же может производить его. «Быть может, Мод двигает мебель ночью»,—пришла в голову шальная мыслишка, и Кэтрин чуть не хихикнула. А ведь вполне возможно, что уже наступило утро и плотные шторы просто не пропускают свет. Она глянула на телефон. Три часа ночи.
Просто звуки старого деревянного дома, ничего больше. Незнакомым звукам в местах равноценно незнакомых всегда находится рациональное объяснение. Но перестук вдруг обрел ритм — по двери будто стучали маленькие твердые костяшки. Не по ее двери, но по одной из дальних. И еще что-то будто бы двигалось в коридоре — по тому промежутку, что разделял ее дверь с той, в которую стучались. Что-то посвистывало и стукало, посвистывало и стукало. А вот и легкий топоток — вверх и вниз по далекой лестнице. Неужто Мод?
Шум разделился и вновь слился воедино. И вновь распался на два разных источника где-то вдалеке. Шаловливые детишки бегают по дому.
Но в этом доме нет никаких детишек.
Что-то прошелестело под самым порогом ее двери и замерло.
— Мод? — спросила Кэтрин, но звук собственного голоса показался неразличимым, слабым и сдавленным. Она громко прокашлялась и повернулась на другой бок, заставив кровать скрипнуть.
Шелест повторился. Будто бы какое-то животное замерло перед дверью, вслушиваясь.
Кэтрин села на кровати, гадая, что предпринять. Сбросив тяжелый ворох одеял с колен, она уставилась на дверь. Ключ торчал в замке. Она не стала его проворачивать — все-таки и эта комната, и весь дом были чужими. Но теперь о своей робости оставалось лишь жалеть.
Стараясь не производить скрипа, она опустила пятки на пол и на цыпочках прошла к двери. Приложила ухо к деревянной перегородке.
Постукивание, шорохи… и голоса? Низкие, тихие голоса. Все это удалялось, как если бы те, от кого шел шум, поднимались по лестнице. За ее дверью что-то застучало в том же направлении. По звуку казалось, что это нечто было маленьким, пребывало где-то у самого пола, как собака. Воображение подсунуло Кэтрин свинью в образе Эдит Мэйсон — бледной как смерть, с красными каемками век, желтыми зубами,— бегающей по дому на четвереньках. Все в порядке, дорогуша, я просто заблудилась и ищу свою комнату.
Кэтрин вернулась к кровати. Вздохнула. В доме только трое, больше никого.
Когда ей хватило духу вернуться к двери в спальню, она приоткрыла ее — вышло чуть громче, чем ей хотелось бы,— и выглянула в темноту. Прохода к лестнице, идущей вниз, и к угловой лестничной клетке не было видно, и она рискнула выступить в коридор. Откуда-то снизу шел слабый свет. Будто где-то там, куда ее взгляд не доставал, была чуть приоткрыта дверь — быть может, в том же коридоре, к которому примыкала спальня Эдит.
Старики плохо спят ночью, верно? Может, Эдит позвала Мод, и та потом стучалась к ней. Шаги экономки по лестнице и разбудили ее. Но что тогда было прямо за дверью? Кошка, собака, крыса… В принципе, любое животное могло попасть в дом через оставленное чуть приоткрытым окно. Одному Богу известно, что завелось на неухоженных лугах и в заросшем саду. Все-таки сельская местность. Животным в доме, даже непрошенным, было бы неразумно удивляться.
По бледному ореолу света, вычерчивающему из темноты призрак коридора и перил лестницы, что-то метнулось, какая-то тень. И правда, будто бы животное. Размером где-то со среднюю собаку. На четвереньках… или нет? Сложно было сказать — все произошло в мгновение ока.
Помнишь то лицо, что ты увидела в окне в самый первый день?
Неужели тут живет ребенок, сам факт существования которого от нее зачем-то скрыли? Неужели этот гипотетический ребенок зачем-то подполз к ее двери? Жуть-то какая. Нет, все-таки это просто какой-то зверь, забравшийся в дом.
Кэтрин включила в комнате верхний свет, поглотивший вязкое сияние лампы на тумбочке. Темные деревянные панели и красные драпировки делали освещение каким-то тускловатым, но важнее было то, что свет просачивался в коридор — куда она и вышла, дрожа от холода.
По пути у нее в голове родилась очередная догадка похуже первых двух. Никада болше не возвращайся сюда. Может, Мод пытается напутать ее с помощью марионеток — тех, что распиханы по кроваткам в детской? Ну да, ведь Кэтрин пришла разграбить единственное обиталище, которое у нее было. Она представила, как Эдит произносит своим скрипучим старушечьим голосом: «Мои мама и дядюшка часто выгуливали труппу по ночам, дабы меня развлечь… Скажите мне, многие ли юные леди в наше время могут похвастаться тем же?»
Ну конечно же, Красный Дом навряд ли оскудеет на традиции, церемонии или обычаи, передаваемые от психопатов умалишенным, лишь бы ужаснуть незваного гостя. Леонард же сказал ей об этом. Страх, росший внутри нее, вдруг сменился злостью. Кэтрин ненавидела все эти гнусные сюрпризы. В детстве ее накормили подобной дрянью сполна. Все эти розыгрыши и подставы, и тех, кому они нравятся, — как же она их ненавидела.
Главное — не растеряться. Не подпрыгнуть и не завизжать, когда что-то будет двигаться в темноте. Кэтрин спустилась по лестнице, замирая и морщась от древесных поскрипываний. Прошла мимо одной двери — ее она помнила, — и попыталась нашарить выключатели. Кое-как нащупала дверную ручку — все-таки заперто.
Но здесь, на лестничной клетке, источник беловатого сияния стал очевиден — как она и предполагала, он шел из коридора, где была комната Эдит.