Химмельстранд - Линдквист Йон Айвиде. Страница 1

AnnotationЧетыре семьи, путешествующие в трейлерах и заночевавшие на стоянке в кемпинге, просыпаются в ином мире. Здесь нет солнца, нет ничего, кроме травы до самого горизонта, здесь почва моментально впитывает кровь, все, что посажено в землю, начинает тут же расти. Каждый из героев оказался здесь не случайно, но никто не может признаться в этом даже себе, пока на горизонте не появляется что-то странное. Что-то страшное. И оно движется к попавшим в ловушку людям.  Странники поневоле еще не знают, что новый мир полон сюрпризов, что совсем рядом с ними таится настоящий монстр, и даже самые жуткие кошмары и глубинные страхи — еще не худшее, что их тут ждет.

«ПОДУМАЙ, КАК МАЛО МЫ ЗНАЕМ... » 

Недостатки и слабости, душевные занозы — вот что главное.

Злой человек, добрый, способный или бездарный — вроде бы сразу видно. Но первое впечатление — всего лишь первое впечатление. У каждого есть червоточинка. Он может и сам про нее не знать. Попала песчинка в раковину, а что вокруг нее вырастет, жемчужина или смертельная опухоль, — никому не известно. В первую очередь самому моллюску.

Сломался зубчик шестеренки — и сложная, огромная машина не работает. Или работает так, что лучше бы вообще не работала. Картину определяет неверный мазок, диссонанс портит музыкальную пьесу. Или, наоборот, делает ее в сто раз интереснее, но это уже другая история.

Без маленьких слабостей и недостатков мы были бы похожи на хорошо смазанный механизм. Действия и мысли идеальных людей, людей без недостатков, легко смоделировать на компьютере — хватило бы только мощности процессора. Но такое не произойдет никогда. Недостатки не укладываются в расчеты, поскольку до поры до времени никак себя не проявляют. Недостатки подвигают нас на великие деяния и омерзительные преступления.

Уж если на то пошло, именно недостатки и делают нас людьми: несовершенными и оттого поразительно интересными. А можно сказать и так: недостатки превращают нас в червей, ползающих между небом и землей в поисках чего-то необъяснимого и, скорее всего, несуществующего. Чего-то, что могло бы заполнить зияющую в нас пустоту.

Но и в том и в другом случае наши дефекты становятся главной движущей силой, знаем мы про них или нет. Как и всё в мире, они подчиняются неумолимому закону природы: при достижении критической массы количество переходит в качество. Мы становимся другими. Многие поступки, кажущиеся необъяснимыми, совершаются как проявление и продолжение наших слабостей.

Вот вам пример.

Итак, я зажигаю свечу.

ЧАСТЬ I. ОКОЛО 

— Мама, посмотри!

— Что тебе надо?

— Ну посмотри же! Там ничего нет.

— Ты хоть раз можешь дать маме поспать?

— Я же говорю — там ничего нет!

— Чего нет?

— Ничего. Ничего там нет.

— Если хочешь покапризничать, разбуди отца.

— Мам... почти ничего нет.

— О чем ты?

— Посмотри сама.

— Куда я должна посмотреть?

— В окно. Мамочка, я боюсь. Почти ничего нет.

Изабелла Сундберг приподнялась на локте. Ее шестилетняя дочь Молли стояла на коленях около кровати. Изабелла отодвинула дочь и потянула в сторону занавеску.

Рука, уже приготовленная для раздраженного указующего жеста, опустилась.

Первая мысль: задник. Кулиса. Что-то искусственное, театрально-нереальное.

Но нет, открывшаяся ей картина была подчеркнуто трехмерной.

Не кулиса. Не задник.

У Изабеллы закружилась голова. Она потерла глаза, словно стараясь стереть нелепое видение. Но видение никуда не делось, как и нытье Молли. Она повернулась на постели, ткнула мужа коленкой в зад и отодвинула вторую половину занавески. Несколько раз закрыла и открыла глаза, сжала зубы и отвесила себе оплеуху. Очнуться, проснуться, прийти в себя... Дочь от удивления замолчала. Щека загорелась, но за окном ничего не изменилось.

Муж что-то пробормотал во сне. Изабелла потрясла его за плечо.

— Петер, проснись же, черт бы тебя побрал. Тут кое-что произошло...

***

Через полминуты Стефана Ларссона разбудил хлопок двери где-то поблизости. В кемпере очень жарко — пижама прилипла к телу. Пора кончать с этим — у всех давно стоят кондиционеры. Сегодня они едут за покупками. Кондиционер для дома на колесах. Кажется, надо заказывать, в открытой продаже таких, скорее всего, нет, но уж пару настольных вентиляторов — обязательно.

— Бим-бим-бим... бом.

Сын Стефана Эмиль что-то бормочет наверху в спальном алькове — как всегда, погружен в мир своих детских фантазий.

Что-то не так. Он, не вставая, потянулся за очками в толстой черной оправе и огляделся.

Кемпер, старый верный слуга... все как обычно. Куплен лет пятнадцать назад, и за плечами как минимум столько же. Но со временем, после множества выпусков, он стал им настоящим другом, а друзей не продают но объявлению в «Блокете». Сколько раз они останавливались не в кемпинге, а посреди дикой природы, на какой-нибудь поляне, и наблюдали за фантастическими повадками птиц!..

Нет, друзей не продают. Да никто и не даст за него больше пяти—десяти тысяч.

Сквозь топкие занавески пробивается свет. Потертые стены, редкие капли из крана, надо бы поменять прокладку... все как обычно. Ничего странного.

Карине тоже жарко — сбросила одеяло во сне. Повернулась к нему спиной — линия бедра как у Венеры Веласкеса. Стефан приблизил лицо — солоноватый запах тела, на лбу — жемчужные капли пота. Срочно нужен кондиционер. Или вентиляторы. Вентиляторы, вентиляторы... вентиляторы. Сказано — сделано. Будет сделано. Главное — не забыть.

На плече — татуировка: два символа бесконечности Тоска по вечной любви... накололась еще в юности.

Он обожает Карину. Странное, высокопарное слово, но лучше не скажешь: «Я ее обожаю». Обожаю и обожествляю — разве это не одно и то же?

Улыбнулся и замер. Понял, что показалось ему странным. Тишина. Уже без четверти семь, в это время в кемпинге обычно бурлит жизнь. А сейчас, если не считать ровного дыхания Карины и неразборчивого бурчания Эмиля,— ни звука. Не жужжат кондиционеры, молчат кофемолки. Полная тишина. Лагерь затаил дыхание.

Стефан поднялся на две ступеньки и отодвинул люк на антресоли.

— Привет, старичок! С добрым утром.

Эмиль не обратил на него ни малейшего внимания. Он внушал плюшевому утенку:

— Почему я? Это не мое дело. Нет, не мое... — он внезапно повернулся к потрепанному одноглазому медведю. — Бенгтссон! Пушками займешься ты.

Стефан улыбнулся, пошел налить воды в контейнер кофеварки и услышал голоса снаружи.

Футболисту с женой тоже не спится. Дочка жмется к бедру матери, а та, раздраженно отмахиваясь, что-то выговаривает мужу.

Стефан отодвинул занавеску и немного понаблюдал за семейной ссорой. В параллельной реальности эта женщина наверняка бы его возбуждала. На ней ничего нет, кроме трусов и лифчика, фигура — типичная реклама нижнего белья... на такую любой западет, но у Стефана есть принципы. Это вопрос собственного достоинства. И не только.

Он закрыл кран, насыпал в фильтр кофе и нажал на кнопку. Красная лампочка не зажглась. Нажал еще раз, проверил контакт в розетке — никакой реакции.

Обесточка.

Только этого не хватало.

Теперь ясно, почему так тихо.

Он машинально перелил воду в кастрюлю и поставил на плиту. И что? Хлопнул себя по лбу — идиот. Ясно же — обесточка. Плита, само собой, тоже не работает.

Надо подключать газовый баллон.

Еще раз поглядел на ссорящуюся супружескую пару и поднял глаза.

Голубое, без единого облачка, летнее небо. Можно быть уверенным, что...

У него перехватило дыхание. Оперся руками о край мойки и нагнулся поближе к окну. Что это... сосущее чувство под ложечкой, как при сильном приступе головокружения. Ухватился покрепче. Показалось — если отпустит мойку, упадет. Провалится в пустоту.