Тогда умирает футбол - Голубев Анатолий. Страница 5

Отношения Роуза с Барбарой зашли за последние шесть месяцев так далеко, что Дональд твердо решил жениться на ней к рождеству. Не доставало малого – согласия самой Барбары. После смерти мужа Роуз стал для нее самым близким человеком.

Дональд знал это и со своей стороны делал все, чтобы Барбаре не пришлось в этом раскаиваться. Барбара нравилась Дональду, когда еще был жив Дункан., Он был не прочь поухаживать за ней, но Тейлоры составляли тогда такую подходящую и, казалось бы, ничем не разлучимую пару, что Дональд, несмотря на свои симпатии к всегда изящно одетой, следящей за собой Барбаре, не думал о ней, как о женщине. Она занимала в его жизни место, которое обычно отводится жене одного из многочисленных добрых друзей.

Но после гибели Дункана Дональд очень часто – это получилось как-то само собой – бывал в доме Тейлоров, стараясь поддержать Барбару, тяжело и искренне переживавшую потерю мужа. Он развлекал ее, таскал по танцевальным залам и на концерты, даже на загородные пикники, которые устраивал клуб. Делал все, чтобы вдова не ощущала одиночества. Она была, пожалуй, единственным в мире человеком, при котором он никогда бы не рискнул заговорить об авиационных катастрофах.

Он сам отнюдь не был уверен, что ему легко удастся избавиться от тени Дункана, незримо вставшей между ними. И когда их отношения стали особенно близкими, он это явственно почувствовал. Все разговоры, которые он начинал о женитьбе, заканчивались при упоминании имени Дункана.

Барбара, руководствуясь непонятной Роузу женской логикой, доказывала, будто теперешние их отношения более порядочны перед памятью покойного мужа, чем законный брак. Они спорили Долго, порой до ссоры. В конце концов она соглашалась, убежденная его доводами, но потом вновь Отказывалась от своего нее признания. Дональда чаще раздражала не столько неопределенность, сколько довольно не умное (иногда он подыскивал более мягкое слово, например, «женское») поведение Барбары. Рано или поздно все должно кончиться браком, и в этом Дональд не сомневался.

…Барбара встретила его ласковым воркованием, которое так не вязалось с ее крупной фигурой, строгим, восточного типа лицом. Она была в легкой шелковой пижаме, гладкие лоснящиеся волосы собирались сзади в тяжелый пук. Большие, чуть навыкате глаза, которым, казалось, было тесно в глубоких глазницах, смотрели мягко и успокаивающе.

В полутемном холле, занимавшем весь первый этаж просторного, в пять спальных комнат, дома, горела лишь лампа старинного торшера. Диванчик на колесиках был придвинут к самому камину, в котором вяло плескалось пламя. На экране телевизора лицо комика Тэда Мильброка, любимого актера Барбары, выглядело не мертвенно-синюшным, как всегда, а натуральным – его подкрашивали розоватые отблески каминных углей. Дональд не удивился, когда Барбара вдруг решительно выключила телевизор и показала на место рядом с собой.

– Садись и рассказывай.

Это было ее обычное начало любого разговора после возвращения Дональда из командировок. Барбара с неестественной жадностью любила слушать о светской жизни и модах страны, из которой он приехал.

Роуз поначалу хотел немедленно поговорить с Барбарой о предстоящем процессе. Но, увлекшись рассказом об Италии, пляжах Лидо, согретый теплом и ласками Барбары, решил отложить этот, наверное, неприятный для нее разговор. К тому же завтра в клубе он предполагал узнать все от самого Уинстона Мейсла.

5

Здание клуба «Манчестер Рейнджерс» открывалось внезапно за поворотом на широкую Тринити Роуд. Нарядный ансамбль зданий из красного кирпича с величественной лестницей главного входа, сложным хитросплетением башенок и колонн, неизменно приковывал взгляд любого прохожего, оказывавшегося здесь впервые или много лет подряд ходившего по этой дороге. Главный корпус в викторианском стиле – масса воздуха, высокие потолки, огромные оконные проемы, отчего комнаты становились как будто прозрачными – обрамлялся изумрудным газоном, охваченным, в свою очередь, резной чугунной решеткой.

Все здание выглядело настолько солидным и капитальным, что казалось, житейские штормы скорее развалят Букингемский дворец, чем колыбель «Манчестер Рейнджерс».

В этом году исполнялось девяностолетие клуба, и с его славной историей можно было ознакомиться здесь же, шагая по просторным холлам, уставленным сувенирами и призами. Они красовались везде, даже на цоколях теплых угольных каминов.

В этом доме настоящее соседствовало с прошлым.

Под светом современных голубоватых ламп рядом с фотографиями первых команд «рейнджерсов» висел документ, подтверждающий, что только в прошлом году чистый доход клуба составил огромную сумму в сто двадцать семь тысяч фунтов.

За парадным залом находилась комната, деревянные потемневшие от времени панели которой вот уже десятки лет были немыми свидетелями заседаний совета директоров клуба. И столько же лет висел на стене балансовый счет, гласивший, что первый доход клуба исчислялся тремя шиллингами девятью пенсами. Этот счет – словно катализатор деятельности людей, вершащих в этой комнате судьбами одного из крупнейших английских клубов и оказывающих влияние на развитие английского футбола.

Торопливо здороваясь со знакомыми, Дональд натолкнулся на Вернона Фокса, секретаря клуба. Сорок лет он занимает свой пост благодаря особому таланту вовремя замечать все и вся и, не без расчета – он никогда не забывал о себе, – расставив акценты, докладывать директорам.

«Мистер Детектив», как зовут его игроки за глаза, благоговейно сидел среди реликвий клуба, словно стараясь впитать в себя дух честной спортивной борьбы и рыцарской самоотверженности, которым они дышат.

«Вряд ли тебя это облагородит», – с усмешкой думает Дональд, направляясь в комнату Марфи. В боковых залах никого нет – все спустились в раздевалки.

«Я, кажется, опоздал, – глядя на часы, прикидывает Дональд. – Через пятнадцать минут начнется утренняя тренировка первой команды. Старик Марфи будет занят».

Когда он без стука вошел в небольшое рабочее помещение менаджера Криса Марфи, тот уже стоял в тренировочном костюме, готовый спуститься вниз, в раздевалку, – к команде. В комнате все сияло больничной чистотой.

Марфи сердечно и, как всегда, многословно поздоровался с Роузом.

– Приятно видеть тебя, мой мальчик, в полном здравии и величии, – заговорил он быстро, продолжая смахивать со стола в ящик какие-то бумаги. – Читал твои римские репортажи. Рад, что сумел рассмотреть дырки в игре этих зазнаек из «Астон Виллы». И хорошо, что пришел как раз перед самой тренировкой – я смогу тебе показать нашу новую штучку, которую мои ребята преподнесут завтра «Челси».

Дональд, улыбаясь, ждал, когда закончится хотя бы первая тирада Марфи. Перебивать его было бесполезно, Дональд знал это. Марфи считался не только крупнейшим менаджером: никто не смотрел на футбол серьезнее его и никто не знал тайны футбольного колдовства лучше. Он слыл и чемпионом по продолжительности телефонных бесед. Любовь поговорить была самой большой после футбола страстью пожилого, но по-мальчишески подвижного человека.

В позапрошлом году Дональд дал о «дядюшке Марфи» веселый репортаж, который до слез растрогал самого старика. История, рассказанная Роузом, несомненно, показалась большинству читателей анекдотом, хотя в ней с начала и до конца не было ни одного выдуманного факта.

Однажды Роуз разговаривал с Марфи по телефону в течение двух часов пяти минут. За это время Дональд сумел выпить три чашки чая, набросать планы двух корреспонденции, раз сто перекинуть телефонную трубку из правой руки в левую и только дважды вставить: «Да, Крис!» Тем временем и сам Марфи умудрился открыть дверь почтальону, попрощаться с секретаршей, которой диктовал с утра главу из своей новой книги, сбегать в кухню, чтобы перевернуть «этот проклятый бифштекс». Все это – не прекращая односторонней беседы с Дональдом о проблемах английского футбола.

Марфи успел выложить все. Это был сочный салат из комментариев, мнений, извлечений из истории и теории спорта. Одним словом, Марфи пользовался телефоном, как аппаратом-распылителем, чтобы рассеивать вокруг свои мысли и соображения, из которых он никогда не делал секрета.