Принцы Пограничья (ЛП) - Абнетт Дэн. Страница 17

Джек подошёл к ограде, к тихой её части, выходившей на дамбу. Он вытащил из кармана своей шинели чёрную плитку и стал рассматривать её. Дисплей не изменился. Изображение на нём было всё таким же зловещим. Тикающим.

«Нужно знать», — пошутила Гвен. Джеку нужно было знать, но спросить было не у кого.

Оуэн обошёл залив, вернулся домой и вошёл в квартиру с пакетом еды навынос.

Он повесил свою влажную куртку на спинку стула и отправился на кухню за тарелкой, вилкой и пивом из холодильника.

Он чувствовал напряжение и усталость. Голова раскалывалась. Разбитые губы болели. Он приготовил себе еду, забрал её в гостиную и поставил на стол вместе с пивом. Затем он пошёл в ванную, чтобы рассмотреть в зеркале свою разбитую губу.

Девушка — Мисс Огромные Сиськи Великобритании — оставила возле раковины губную помаду. Он взял её и вяло повертел в руках.

Он решил, что ему действительно нужен аспирин. Сильный дождь забарабанил в окна квартиры.

Глава девятая

На экране будильника у кровати горели ярко-красные цифры: 01:00. Джеймс спал.

Гвен встала с кровати и в темноте прошла в гостиную. Там до сих пор горел свет. За окном сгущалась ночь. Гвен задумалась о том, где у Джеймса хранятся обезболивающие. У неё снова разболелась голова.

На стеллаже стояло множество фотографий в рамках; они окружали плюшевого Энди, которого купила Джеймсу Тошико. На фотографиях были они все: Тошико, Оуэн, Йанто и она сама, вместе с Джеймсом. В разных сочетаниях, весёлые, смеющиеся. Фотографий Джека, конечно же, не было, однако всем было прекрасно известно, что Джек не любит фотографироваться. Кроме того, было несколько снимков людей, которых Гвен не знала. Она предположила, что это родители. Дядья. Братья и сёстры. Джеймс рассказывал, что у него есть сестра в Оксфорде и брат в Лондоне.

Она взяла в руки одну свою фотографию с Джеймсом и Тошико. Она не помнила, когда именно это фото было сделано, но, судя по небольшим различиям в причёсках и одежде, это было довольно давно.

Это вызвало у неё странное ощущение обделённости. Альбомы в её квартире, фотографии на дверце холодильника и пробковой доске — там нигде не было ни Джеймса, ни Оуэна, ни Тошико. Только она, Рис и разные их друзья. Она не могла оставлять фотографии команды там, где Рис мог их увидеть и спросить, кто эти люди. Такой была граница между её домашней и рабочей жизнью. Потайной карман между двумя совершенно разными, но в то же время совершенно реальными Гвен Купер.

Разве что, задумалась она, правда ли это до сих пор? Она жила двойной жизнью с тех пор, как присоединилась к Торчвуду, но более старой части её приходилось прилагать усилия, чтобы не отставать. Как будто старая Гвен, вместе со всем багажом жизненного опыта, который был при ней, исчезала, отшелушивалась, как старая кожа. Её карьера полицейского, ей квартира в Риверсайде, её отношения с Рисом; всё это теряло краски, тускнело. Она всегда стремилась — ей казалось, что так полагается, — быть обеими Гвен сразу. Она была счастлива и никогда не хотела менять это. Но старое ускользало и само собой утрачивало актуальность.

Это ужасное выражение, решила она. Утрачивать актуальность. Было жестоко думать об этом. Люди меняются, это естественно, и иногда нужно отпускать некоторые вещи, давать им уйти. Нужно отпускать их, когда они становятся ненужными.

Господи, это будет тяжело, но так и должно быть, когда речь идёт о Рисе. Он заслуживает этого в полной мере.

На диване лежала куча коробочек с компакт-дисками. Чуть раньше они слушали музыку. Она просмотрела коллекцию Джеймса. Помимо классных групп типа «Torn Curtain» и «The Buttons», здесь была всякая ерунда вроде «Boulder» и «Foreign Hazard», которые Джеймс, вероятно, купил в подростковом возрасте, когда среди его друзей был в моде металл и прогрессивный рок. У неё появилось забавное ощущение, что Рис до сих пор любит «Boulder». Она видела у него несколько их песен среди треков «Genesis», «The Rush» и Джерри Голдсмита [45]. Как, чёрт возьми, она могла провести столько времени с человеком, который однажды предположил, что «Тема Дарта Вейдера» [46] будет отличной альтернативной свадебному маршу?

Бедняжка — добрый, милый щенок. Ей будет трудно сделать это.

— Не спится?

Она оглянулась. Джеймс улыбнулся ей и подавил зевок.

— Нет, прости, — сказала Гвен. Она посмотрела на него и подняла брови.

— Что?

— То, как ты выглядишь, моя мама обычно называет «очень голый», — сказала она.

— Ты тоже такая.

Гвен вдруг смутилась.

— Всё в порядке, — сказал Джеймс.

— Я знаю. Я просто не помню, когда я в последний раз расхаживала дома голой.

Она заметила, что Джеймс пропустил мимо ушей это «дома».

— Правда? — сказал он.

— Я просто больше не делаю этого.

— Ему в голову пришли бы какие-нибудь забавные идеи, да?

Она пожала плечами.

— Думаю, беспокоиться следовало скорее о том, что эти забавные идеи не придут ему в голову.

Джеймс кивнул.

— Тогда вернёмся в постель?

Они обнялись в темноте под одеялом. Дождь стучал в окно.

— Ничего, что я здесь? — спросила она.

— А ты как думаешь?

— Я не хотела так. Я навязываюсь. Свалилась тебе на голову.

— Всё хорошо. Мне это нравится.

Повисла тишина.

— Ты должна поговорить с ним, это будет честно, — сказал Джеймс. — Я имею в виду, когда ты придёшь в себя.

— Я понимаю. Я сделаю это. Завтра или послезавтра. Я ненавижу врать. Я ненавижу ложь больше всего на свете. Мне придётся вернуться и ответить за всё.

Она запнулась.

— И, может быть, забрать кое-какие вещи.

— Например?

— Я не знаю. Все мои вещи?

Он прижал её к себе.

Заградительный огонь приближался, огромные белые цветы в ночи, вызывающие больше напряжения, чем шум; грохот был слишком громким для человеческого уха. Мир трясся и гремел. В нос ударили грязные пары, ужас вцепился ему в грудь, словно кошка, пытаясь вырваться на свободу.

Дэйви Морган проснулся. Вокруг было черно, черно, как во время светомаскировки. Стрелки его маленького будильника распространяли слабое зеленоватое свечение. Дэйви нащупал свои очки и нацепил их на нос. Четыре часа утра.

Шум, который разбудил его, шум, который вмешался в его сон и перенёс его обратно в 44-й год, оказался всего лишь грозой. Проливной дождь и вспышки молнии. Что-то настойчиво стучало и стучало.

Дрожа от холода, Дэйви медленно вылез из-под одеяла и поставил ноги на облезлый, покрытый проплешинами ковёр. Он нашёл свои тапочки и халат. Колено заболело, когда Дэйви встал и перенёс свой вес на него.

Стук раздавался где-то поблизости. Как будто дверь или ворота хлопали на ветру. Или как будто какой-то хулиган стучал в заднюю дверь его дома. Какой-то хулиган, который напился пива и решил поразвлечься за счёт Таффа Моргана.

Так поздно? В такую погоду? Это казалось маловероятным, но Дэйви всё ещё нервничал. Он никак не мог забыть свой сон, весь этот кошмар. Слишком реальный. Забавно, прошло много лет с тех пор, как он мечтал о военной службе, и с тех пор, как он спрятал воспоминания о плацдармах и боях в самый дальний уголок своей памяти, чтобы больше не возвращаться к ним.

Почему они снова вернулись, спустя столько времени?

Он направился вниз, откуда доносился стук. В полумраке вокруг него плясали тени: ветер раскачивал три ветки росшего рядом с домом дерева в свете уличного фонаря.

Прихрамывая, он поплёлся вниз по узкой лестнице. Стук усилился.

— Всё в порядке, — успокоил он фотографию, стоящую на столике в прихожей.

Дэйви вошёл в кухню. Потоки дождевой воды, стекавшие вниз по окну, были такими сильными, что казалось, будто стекло плавится. Бум! Бум-бум!

— Кто это? — крикнул он. — Кто здесь?