Иезуит. Сикст V (Исторические романы) - Мезаботт Эрнст. Страница 33
Теперь введем читателя в помещение кардинала Юлиана де Санта Северина, покровителя короны Испании. Помещение его не было велико, но входивший в него, сразу понимал, что попал в покои знатока и художника. Комнаты не были велики, но зато были весьма уютны и роскошно убраны. Драгоценные художественные вещи, бронзовые статуи Челлини, мраморные изделия резца знаменитого Донателло [39], картины великих мастеров Перуджино [40] и Рафаэля Санти [41] украшали стены комнаты. В кардинале Санта Северина можно было признать одного из тех покровителей искусства, которые во времена, более благоприятные для авторитета церкви, способствовали становлению великих художников, создавая им мировую славу и почет. Кардинал этот родился в бедном семействе и дошел до своего высокого положении благодаря лишь личным своим качествам и достоинствам. Все свои доходы он щедро жертвовал искусству, и даже слишком щедро, так как входил в долги. Очень часто папа, который его очень любил, помогал ему: но эти вспомоществования делались все реже и реже, так как сам папа уставал помогать ему.
Теперь продолжим повествование. Кардинал возвратился в один прекрасный день в свое помещение весьма раздраженным. Его старый лакей, прибежавший помочь ему переменить одежду, испугался, увидя его в таком дурном расположении духа.
— Монсеньор, — вскричал он, — что случилось?
— Ах Сильвестр, я просто не знаю, в каком мире я нахожусь! — воскликнул кардинал, опускаясь на мягкий диван.
— Что же случилось? — повторил слуга.
— Вообрази себе, что мне пришла сегодня глупая мысль, спросить в долг две тысячи скудо у моего коллеги Медичи, самого богатого из кардиналов, который мог бы купить весь Рим, с папой в придачу…
— И он отказал вам? — воскликнул лакей удивленно. — Это кажется невозможно, потому что этот господин очень щедр!
— Ты послушай, как он со мной обошелся. «Две тысячи скудо! — сказал он мне. — Хорошо, монсеньор, я могу дать вам двадцать тысяч красивой флорентийской золотой монетой; но взамен этого я хочу…».
Сильвестр слушал с озабоченным лицом, потому что знал, чем кончится речь кардинала.
— И этот негодяй, — продолжал Санта Северина, — знаешь, что потребовал у меня? Моего греческого Фавна самую восхитительную вещь родинианской школы, может быть, работы самого Аполлония [42].
Надо сказать, что у кардинала Санта Северина были собраны лучшие образцы искусства, и завистники, пользуясь его нуждой, давали ему громадные деньги, лишь бы заполучить ту или другую драгоценную вещицу.
Сильвестр осмелился возразить своему хозяину.
— Но, монсеньор, — сказал он робко, — ведь у нас много фавнов из мрамора, и я полагаю, что того, которого вам привез капитан мальтийского судна, можно было бы уступить монсеньору Медичи, если он будет согласен…
Но он не мог окончить, потому что раздраженный кардинал соскочил с дивана и закричал:
— Замолчи, несчастный! Ты разве не знаешь, что всякая вещица, которая у меня здесь, дороже мне моей жизни! Об этом ты не смей рассуждать. Скажи мне лучше, где ты был?
— Монсеньор, я был у еврея также…
— Ну и что же? — спросил нетерпеливо кардинал.
— Он отказывается принять вашу двойную подпись, потому, он говорит, что город наполнен вашими подписями.
— Черт с ним! Скажи, ты был у эконома аббатства?
— Он более не имеет ни гроша, монсеньор, я уже несколько раз спрашивал у него… а теперь у нас все заложено.
«Обратиться к Пию невозможно, — раздумывал кардинал, — он резко отказал мне в последний раз, назвав меня плохим кардиналом и расточителем, а все-таки после смерти все мои богатства останутся Ватикану».
— Могу я вам напомнить, монсеньор, что у нас в доме давно уже нет ни гроша?
— Ах Сильвестр, подожди до конца месяца; я получу тогда деньги из Испании и щедро тебя награжу.
— Но, монсеньор, мы находимся в крайнем затруднении: кучер вот уже два месяца содержит лошадей на свой счет.
— Пускай он продаст их и возьмет деньги себе; я буду ходить пешком: я еще молод и здоров. Ведь и у Иисуса Христа не было кареты.
Сильвестр грустно вздохнул. Кардинал махнул ему, и он удалился, ворча, но вскоре снова появился на пороге комнаты.
— Монсеньор, — сказал он, — там монах Еузебио из Каталонии желает говорить с вами по очень важному делу.
— Пусть войдет, — сказал кардинал, бывший, не в пример другим, очень любезен с низшими подчиненными.
Вошел отец Еузебио. В нем сразу можно было узнать испанца. Он был высокого роста, с угловатыми чертами костлявого лица; испанский монах приблизился с почти церемониальным уважением, но поклонился, не теряя все-таки своего достоинства.
— Может ли монсеньор кардинал терпеливо меня выслушать? — спросил он.
Этот вопрос не понравился монсеньору, так как он доказывал, что на его лице можно было заметить внутреннее беспокойство.
— Говорите, брат мой, — произнес он, стараясь улыбнуться, — но скорее, потому что если это очень длинно, то отложим на другой раз…
— О! Я весьма кратко объясню, — сказал монах. — Не угодно ли, монсеньор, взглянуть на это?
И монах вынул из кармана длинный футляр и положил его перед кардиналом Кардинал открыл его, и возглас изумления раздался по комнате. Действительно, находившаяся в футляре вещь была достойна восхищения: распятие, сделанное из слоновой кости, потемневшее и пожелтевшее от времени. Вся душа художника, казалось, была вложена в это произведение. Лицо Спасителя было преисполнено страданий и казалось живым. В этой вещи искусство достигло высших пределов. Каждая жилка была выполнена чрезвычайно тщательно и искусно.
— Восхитительно! — произнес кардинал. — Откуда это распятие, преподобный отец?
— Из церкви Святой Марии в Сарагоссе, — отвечал отец Еузебио.
— Испанская работа… и понятно: только испанцы, видевшие страдания при инквизиции, могли так точно передать их. Какая строгость формы! Тот, кто изваял это распятие, мог бы смело занять место возле божественного Микеланджело!
— Эта вещь принадлежит резцу бедного монаха, — сказал отец Еузебио. — Наш брат, который и не предполагал, что сотворил такое чудо. И не думали мы, что это творение послужит нам главным пособием и единственной надеждой нашей общины.
— Последним пособием? — воскликнул кардинал. — Разве вы собираетесь продать эту вещь?
— Да, я имею такое поручение от настоятеля монастыря, как видно из этого письма отца приора, с приложением печати ордена.
— И за какую же цену вам было поручено продать это? — спросил кардинал, едва взглядывая на вручаемое письмо.
— Если бы у меня было время, — сказал горько монах, — я мог обойти Европу и продать эту святую вещь за ту цену, которой она стоит, и этим поправить финансы общины… Но мы крайне нуждаемся, и если я могу тотчас получить за нее деньги, то я уступлю ее за… пятьсот скудо.
— Пятьсот скудо! Но она стоит в десять раз больше! — воскликнул кардинал, не в состоянии умерить свой восторг.
— Оценка вещи такой авторитетной личностью, как монсеньор, неоспорима… Но тем не менее пятьсот скудо пожалуйте, кардинал, и распятие ваше.
Кардинал молчал; крупные капли пота текли по его лицу… Он уже успел вообразить, что вся его коллекция без этого сокровища ничего не стоит. Но пятьсот скудо!.. В то время, когда лакей пришел сообщить ему, что даже булочник больше не доверяет!..
— Преподобный отец, — начал кардинал с усилием, — я, конечно, сделал бы эту покупку, но… по некоторым обстоятельствам… я нахожусь в несколько затруднительном финансовом положении… Если моя подпись…
При этом лицо кардинала сразу вспыхнуло, что не ускользнуло от монаха.
— Я готов принять ее, — спокойно сказал испанец. — Прошу только указать банкира, который управляет делами монсеньора. Я рад, что наше распятие попадет в достойные руки.