Иезуит. Сикст V (Исторические романы) - Мезаботт Эрнст. Страница 35

— А теперь осмеливается предлагать миллионы! Вы это хотите сказать, ваше преосвященство?

Кардинал утвердительно кивнул.

— Я сам по себе ничего не значу, — продолжал монах, — я всего лишь уполномоченный монастыря святой мадонны из Пилара! Я бедняк. Но для вас, монсеньор, я представитель самого могущественного общества, которое только существует, для которого ни богатство, ни время, ни человеческая жизнь ничто, потому что оно имеет свое начало на небесах и будет существовать вечно… Я представитель общества Иисуса, монсеньор.

Кардинал даже привстал от удивления. Действительно, в Риме имели весьма смутное понятие об этом обществе. Основанное четверть века назад, тайное общество работало главным образом для приобретения влияния во Франции и Испании. Во Франции главным помощником оно имело принцев Лотарингского дома, которые намеревались изменить порядок наследования трона: то есть устранить дом Валуа и занять трон самим; но своими силами это они не могли привести в исполнение, а сделали с помощью религиозной распри, став ярыми защитниками католичества, духовенства в иезуитов.

В Испании главный представитель и деятель общества был сам король Филипп II [43], ярый фанатик, для которого религия была предлогом и средством управления. Он был настоящим основателем католического пробуждения, которым был полон тот век и которое так широко распространилось в будущем; и общество Иисуса настолько тесно было связано с Эскуриалом, что в его статуте было установлено, что генерал ордена обязан быть подданным Испании.

Но Риму, куда все эти слухи доходили, как слабое эхо, общество Иисуса представлялось только как один из многих религиозных орденов, возникших в эти года и имевших целью препятствовать реформе. Даже на иезуитов глядели как на самых покорных и безвредных для святого престола и имели твердую уверенность в их слепом повиновении папе.

Поэтому не без причины кардинал Санта Северина удивился, услышав такое великолепное предложение от имени общества, почти совсем ему не известного.

— Общество Иисуса? — удивился он. — Разве оно получило от испанского короля сокровища Индии?

— Монсеньор, не теряйте времени на шутки над нами; мы весьма сильны, и я вам тотчас же дам этому доказательство.

Отец Еузебио вынул из кармана довольно большой сверток и сказал:

— Это, монсеньор, ваши долговые обязательства; общество дало приказание их скупить, и они скуплены. Теперь уполномоченный ордена в Риме — ваш единственный кредитор; один он может присвоить себе ваши драгоценные коллекции и распоряжаться ими по своему усмотрению. Я думаю, этого доказательства нашей власти вам вполне достаточно.

Кардинал онемел от изумления и ничего не ответил.

— Полно, монсеньор, — прибавил монах, — не вашей светлой голове удивляться всему этому. Примите наши дары и будьте нашим; мы обеспечим вам богатую, счастливую жизнь, пока Пий будет жить, и возведем вас на папский престол при первой вакансии. Ведь мы располагаем голосами испанских кардиналов, которые составляют здесь большинство. Кроме того, ваши личные достоинства и уважение, которое питает весь приход к вашей личности, сделают ваш выбор неминуемым.

— Что же я должен сделать взамен? — спросил грустно кардинал, видя, что ему придется покориться.

— Ваше преосвященство не заставят делать то, что не приличествует званию кардинала, — сказал холодно монах.

— Но это все еще так неясно… неточно… я не знаю цели, намерений вашего общества, которое, как вы говорите, может избирать пап.

— Общество не афиширует себя, монсеньор; оно знает, что ваше преосвященство надеется на папскую тиару и предлагает вам союз. Что же касается дели общества, то она весьма ясна: «Для вящей славы Бога». Так монсеньор соглашается?

— Соглашаюсь, — прошептал кардинал, склоняя голову. — Я ваш… по если намерения ваши нечисты, то вы отдадите отчет Госпожу.

— Аминь! — сказал торжественно монах. — По распоряжению генерала ордена, имя которого я не имею права вам пока сообщить, я буду передавать вам вспомоществование общества и… его приказы.

При последних словах кардинал содрогнулся, но вскоре оправился и спросил:

— Что же мне теперь делать?

— Пока ничего, кроме того, что вы должны сжечь долговые бумаги. Я уверен, монсеньор, что пламя от них будет для вас самым радостным огнем.

Сказав это, монах передал кардиналу его обязательства и, сделав глубокий поклон, удалился.

Кардинал взял эти несчастные листки, быстро подошел к камину, где горел большой огонь, и хотел их бросить в пламя, но удержался.

— Если я сожгу эти бумаги, — шептал он, — я навеки буду предан этим людям… Не лучше ли потерять все и сохранить свободу совести? До сих пор горе, настигшее меня, не внушало мне угрызений совести, не отнимало сна, но теперь, напротив… Полно, священник Христа, будь храбр, покорись бедности и даже нищенству, но останься честным и чистым. Твои мучения не продолжатся долго… возвращу я эти обязательства иезуитам.

В эту минуту постучал и вошел Сильвестр, очень веселый.

— Монсеньор, — сказал он, — двести скудо, которые передал мне от вашего имени преподобный отец, выходя от вас, совершили чудеса. Надеюсь, приказание продать лошадей отменяется; кучеру заплатили, и он остается у вас…

— Хорошо… пусть будет отменено… — сказал Санта Северина, отказываясь бороться далее. — Уйди прочь, Сильвестр.

Лакей удалился. Вскоре от долговых обязательств не осталось ничего, кроме пепла. Спустя некоторое время, Сильвестр вернулся и подал кардиналу запечатанную записку. Не зная сам почему, тот вздрогнул; ему показалось, что это послание было от иезуитов. Действительно, вскрыв записку, он увидал аббревиатуру A.M.D.G., которая означала: «Ad maiorem Dei gloriam» (Для вящей славы Бога).

Письмо было следующего содержания:

«Кардинал Санта Северина избран предстать в трибунале, которому предстоит судить еретика и мятежника Франциска Барламакки. Необходимо виновного приговорить к костру».

Бумага выпала из рук кардинала. Люди, купившие его, не теряли времени даром… и первую службу, которую они от него требовали, — предать смерти человека.

— О Боже! За что ты оставил меня! — шептал кардинал, совсем растерявшись.

Но вскоре он опомнился и как бы примирился со своим новым положением.

Вскоре, после сытного обеда, кардинал получил от папы приказ председательствовать над судьями, уполномоченными судить Барламакки.

III

Наследница дома Борджиа

— Ну дорогая моя, сегодня вы не получите сахара… вы были очень непослушны. Нет, нет и нет, напрасно вы ласкаетесь ко мне, сказала — не получите сахара, так и будет!

Так разговаривала молодая красивая восемнадцатилетняя девушка, смуглая стройная, с большими выразительными глазами; и с кем? — с великолепной испанской белой и черной шерсти собакой, одной из превосходных пород, сохранившихся в Арангуеце исключительно только у короля Испании. Можно было предполагать, что эта девушка так или иначе была близка к испанскому двору, потому что было известно, что его величество король Филипп II гордился этими собаками и даже отказался подарить пару таких животных своему доброму соседу и брату королю Франции, боясь, что эта редкостная порода будет принадлежать другим. И в самом деле предположение это не было ошибочно, так как она, то есть эта девушка, была племянницей монарха всей Испании и звалась Анной Борджиа, герцогиней Гандийской.

Герцогиня происходила из одного знаменитого семейства, давшего двух пап и одного святого — Франциска Борджиа. В ней соединялось блестящее имя с огромным наследственным богатством, и, кроме того, она имела то преимущество, что если бы выбрала себе мужа даже из низшего класса, то он делался равным самому знатному принцу. Анне Борджиа, как мы уже сказали, едва минуло восемнадцать лет. Толпа молодых римлян и иностранцев окружала ее. Бедные и богатые искали ее внимания. Герцог де Фериа, сильнейший и благороднейший господин, потомок древних королей Леона, публично сожалел, что молодая девушка была так знатна и богата, потому что, если бы она была бедна, то он мог бы надеяться, что она примет его герцогскую корону; но главным ее достоинством была девственная невинность, отражавшаяся в ее глазах. Ее чисто детские шалости были всем известны. В ее саду находилась большая клетка, наполненная массой птиц, распевавших весь день свои песни. Второй ее забавой была известная уже нам испанская собака. Кардинал де Медичи всегда говорил, что он отказался бы от пурпура и владений в Тоскане, только бы иметь то предпочтение, которое Анна Борджиа отдавала своей собаке. Таким образом, боготворимая и кружившая всем головы, Анна проводила жизнь в своем феодальном дворце вблизи Камнидолия, крепости времен Ганнибала, перешедшем вследствие описи к дому Борджиа. Анна имела в своем распоряжении целую армию лакеев и разного рода слуг; над нею не было никакого опекунства со стороны родных, так как отец ее, Геркулес Борджиа, умирая, приказал, чтобы она была свободна и сама себе госпожа. Слуги очень часто менялись в доме Борджиа. Один только неизменно оставался, это был старый каталонец с седыми волосами, родившийся в одном из семейств замка, он считался мажордомом отца Анны Борджиа. Его звали Рамиро, он был высокого роста, очень сильный, имел очень проницательные глаза и все нужные качества для начальствования над множеством слуг.