Иезуит. Сикст V (Исторические романы) - Мезаботт Эрнст. Страница 6
Лицо Генриха побагровело:
— Он не посмел бы этого сделать! — вскричал принц, хватаясь за эфес шпаги.
— Быть может, вы бы и отстояли меня, монсеньор, но какова была бы моя жизнь; сознание, что я стала между сыном и отцом, свело бы меня в могилу. Король, ваш батюшка, всегда так добр к бедной Диане. Вы были чересчур малы и не можете припомнить одного кошмарного эпизода в моей жизни. Знайте же, что мой отец, граф де Сент-Валье, участвовавший в побеге коннетабля [25]Бурбона, был приговорен к смертной казни. Заговор был страшный, бунтовщики с оружием в руках восстали против законной власти; суд был строгий, но вполне справедливый; никто из родственников приговоренных не осмелился просить милости у его величества. Тогда Господь Бог внушил мне смелую мысль, я проникла в Лувр, подождала прохода короля и, когда он показался, упала к его ногам.
— Вы, вы… — почти крикнул дофин, с выражением ревности к отцу, славившемуся своими любовными похождениями, — вы были у него и он вас принял?
— Да, принял как дочь, умолявшую его о помиловании отца, приговоренного к смерти.
В голосе красавицы звучало столько благородных нот, меланхолических, с оттенком легкого упрека Генриху.
— Король, увидев меня на коленях, поднял меня, с участием расспросил о моем горе, рекомендовал особому вниманию своей матери Луизы Савойской и в конце концов — о милый принц, разве я могу забыть это — король исполнил мою просьбу и, спустя несколько часов, я обнимала моего отца.
— Ну а потом вы не видались больше с королем? — спросил дофин.
— Нет, ваше высочество, — гордо отвечала Диана, — спустя несколько недель, я вышла за графа де Брези, имя которого я с достоинством носила…
Генриху показалось, что на глазах красавицы блеснули слезы — и он упал к ее ногам.
— Простите, прелестная Диана, простите, любовь к вам помрачила мой разум. Но, мне кажется, в мире не существует смертного, который не преклонился бы пред вашей красотой… не отталкивайте меня, Диана, иначе, даю вам слово Валуа, я… совершу убийство, О Диана, прошу вас, сжальтесь надо мной, и вы будете спасительницей Франции.
— Ваше высочество, прошу вас встать, — говорила в испуге графиня, — я слышу чьи-то шаги, сюда могут войти.
И действительно кто-то постучал в дверь маленького зала, вошла горничная и сказала:
— Преподобный отец Лефевр ожидает ваше сиятельство для духовной беседы.
— Попросите преподобного отца быть так любезным пройти в молельню, — отвечала графиня. — Простите, монсеньор, — обратилась она к принцу, — я иду беседовать с Господом Богом при посредстве его благочестивого служителя.
— Вы святая! — вскричал принц, целуя руки графини.
Томный взгляд, полный любви, был ответом красавицы на горячий порыв влюбленного Генриха.
Проводив его до дверей, графиня отправилась в молельню, где ожидал ее отец Лефевр. Если бы сын Франциска I мог видеть графиню в эту минуту, его любовь к ней несколько бы поостыла. Лицо графини дышало злобной радостью, по губам скользила улыбка презрения и насмешки. Идеальная красота кроткой, добродетельной вдовы исчезла, и ее заменила какая-то фурия, раба темных, грязных страстей.
II
Преподобный отец Лефевр
Пройдя зал, где она принимала принца, и накинув на свои обнаженные плечи мантилью, Диана отправилась в молельню.
Отец Лефевр мало изменился с тех пор, как мы видели его между храмовыми рыцарями, приставшими к Игнатию Лойоле, основателю общества ордена Иисуса [26]. Он был высок, с сухим угловатым лицом, тихой, еле слышной походкой, глаза его были вечно опущены, но, когда он их поднимал, в них нетрудно было заметить огонь озлобления и надменности. Графиня приветствовала его низким почтительным поклоном, на который монах отвечал чуть заметным кивком головы.
— Простите, святой отец, — проговорила графиня, — если я не тотчас же явилась сюда, но один важный посетитель…
— Вы, вероятно, для посетителя обманываете своего духовного отца?
— Я обманываю? — воскликнула с ужасом графиня.
— Да, вы. К чему было менять светский наряд, набрасывать мантилью на плечи, разве глаз священника может смущаться тем, что возбуждает восхищение в светских людях?
Графиня уже имела случай убедиться не раз, что духовнику известны все ее дела и помыслы.
— Простите, святой отец, — я согрешила.
Иезуит пожал плечами.
— Грех? Нет; вы должны знать, дочь моя, что мы очень осторожно называем грехом некоторые деяния людей. Впрочем, не будем более говорить об этом; вы, вероятно, пришли исповедаться?
— Да, святой отец, более чем когда-нибудь я нуждаюсь в ваших мудрых советах.
— Я не откажу вам в них, дочь моя. Общество Иисуса благословлено самим Господом, оно руководит совестью всех верных католиков, от простого селянина до властителя. Вы можете покаяться мне в ваших грехах, — я вам отпущу их и открою путь к небу.
— Отец мой, — сказала Диана, — я должна исповедаться вам в весьма серьезном деле; но сперва я хотела бы знать… правда ли… как говорят…
— Позвольте мне докончить, дочь моя, — прервал ее иезуит, — вы хотите знать, что братья общества Иисуса более снисходительны к исповедывающимся, чем другие духовники, и справедливо ли они находят способ уменьшать в глазах грешника тяжесть его падения и примирить его с Богом без особой кары… Это вы хотели знать, дочь моя?
— Да, преподобный отец.
— Лишь одни неверующие считают это грехом, — сказал иезуит. — Но нужно понимать нас, мы также строги, как в другие, — если грех совершен со злым намерением. Когда же обстоятельства сложились так, толкали человека на греховное деяние, мы прощаем падение.
— Я вас не совсем поняла, — сказала задумчиво молодая вдова.
— В таком случае я поясню примером: мы знаем одну молоденькую девушку, которая, увидя проходящего красивого и храброго короля, кинулась ему навстречу, бросилась к его ногам и предложила свою невинность; эта молодая девушка была бы потерянная женщина, бесстыдная куртизанка, присужденная к мукам ада…
— И что же? — спросила, задыхаясь, Диана.
— Но цель, с которой она это сделала — вполне ее оправдывала. Ценою своего падения она купила жизнь родному отцу и, таким образом, вместо падшей грешницы сделалась героиней, второй Юдифью.
— Боже! Святой отец, что вы говорите? — вскричала графиня.
— Может быть, вы знаете такую самоотверженную девушку? — спросил совершенно спокойно отец Лефевр.
Диана в отчаянии опустила руки. «Им все известно, — промелькнуло у нее в голове, — они все знают, а я, глупая, еще хотела тягаться с ними… С такими союзниками я буду — все, без них — ничего; мне необходимо решиться». И, повернувшись к иезуиту, она спросила:
— Отец мой, угодно ли вам выслушать мою исповедь?
— Я готов, дочь моя, — отвечал иезуит.
— Вы знаете, святой отец, что я дочь графа де Сент-Валье, этого благородного вельможи, который помог герцогу Бурбону в побеге, за что был приговорен к смертной казни. Никакие мольбы друзей и родных не могли укротить гнева короля Франциска. Тогда я кинулась ко двору, бросилась в ногам монарха и… Не правда ли, святой отец, это был страшный грех?
— Нет, — отвечал иезуит, — это не был грех, а долг дочери.
— Король Франциск принял меня благосклонно и тотчас приказал отложить исполнение казни, назначенной на другой день. Когда он меня поднял, стоявшую на коленях, он мне шепнул на ухо: «Сегодня вечером я тебе отдам прощение твоего отца». Я хотела протестовать, но король холодно прибавил: «Скажи нет, и голова графа де Сент-Валье покатится с лобного места на Гревской площади». Святой отец, я любила отца, притом же казнь вела с собой опись имущества, я бы осталась одна на белом свете, бедная, без всякой надежды… Я пала. Не правда ли, святой отец, — это был большой грех, непростительный?
— Да, если бы это совершилось для вашего личного удовольствия, — но вы спасли отца. Вас Бог не покарает, а, напротив, наградит за самопожертвование.