Конь с золотым седлом (Плвесть) - Иоселиани Отиа Шалвович. Страница 9

Такого коня я никогда не видел.

И Абесалом тоже не видел.

А Гиги и Бачо и подавно не видели.

Даже Табэк остановился поражённый. Конь словно бы вышел из сказки.

Бимурза смело шёл к нему, а мы стояли, как заворожённые, держали в руках арканы и не могли двинуться с места.

— Бимурза! — тихо позвал мальчика Абесалом.

Бимурза, кажется, не слышал Абесалома, а шёл всё так же молча, не оглядываясь. Конь поднял голову и приветливо прошелестел губами.

Бимурза что-то достал из кармана, должно быть, соль. Конь лизнул с его ладони и послушно последовал за мальчиком. Но тут он внезапно взвился на дыбы, страшно заржал и рванулся в нашу сторону. Мы едва успели скрыться за развалинами башни.

Конь вихрем промчался мимо нас и прыгнул со скалы.

Он прыгал, как тур. Он летел, как ветер, но мы всё-таки успели заметить прижавшегося к его шее мальчика. «Бимурзу похитил конь!» — догадался я.

— Бимурза-а! — закричал я не своим голосом.

— Бимурза-а! — закричали следом за мной ребята и Абесалом.

— Бимур-за-а-а-а!..

— Би-мур-за-а! — повторили горы, ледник и башни.

Вдали замолк стук копыт. Вот конь ещё раз белой птицей мелькнул на дальней сопке, и на нём — чёрная точка — Бимурза. Конь уносил его ввысь, к леднику.

— Би-мур-за-а! — кричали мы.

— Би-мур-за-а! — повторяли одна за другой горы Сванетии, и эхо отдавалось в каждом ущелье, в каждом потоке, в каждом водопаде. Эхо замолкало только у самого неба. Горы снова становились молчаливыми. Они приняли, скрыли и долго будут хранить ещё одну тайну.

Горы полны тайн!..

КОНЕЦ СКАЗКИ

Вечером мы рассказали Мано и всем нашим о путешествии. Конечно же, не удержались и похвастали, как мы научились ездить на конях, как здорово наловчились косить и копнить сено, охотиться за турами, и об археологах рассказали, и о белом коне, и о Бимурзе…

Ах, Бимурза, Бимурза! Ускакал от нас, не захотел расстаться с родной Сванетией. Ну что ж. Может быть, так ему лучше. Пусть будет так, как хочет маленький хозяин. А люди в Сванетии добрые, душевные, они не дадут пропасть мальчику и худому его не научат.

Скоро я поеду в Тбилиси и, как всегда, остановлюсь ночевать у друга своего, Абесалома.

И, как всегда, маленькая Пипкия подсядет ко мне и попросит рассказать сказку. И я начну: «За тридевять земель жил-был…». Нет, так я уже не смогу рассказывать. Я расскажу ей о том, как ходили мы за тридевять земель — и это будет самая лучшая сказка, самая большая из всех, какие я когда-либо знал и знаю. Но я не буду заканчивать эту сказку так, как заканчиваются старые грузинские сказки:

Нет, я выберу самый добрый конец потому, что сказка, которую я сам видел, была очень добрая и красивая:

И когда я буду рассказывать сказку маленькой, внимательной Пипкии и всем детям, которые любят сказки, я буду ясно видеть перед собой высокие горы с шапками белых облаков; падающие с них серебристые ремни водопадов; старую крепость среди гор, у подножия которой ревёт и пенится Ингури; летящего, как птица над горами, белого коня с золотым седлом, и лихого, неустрашимого наездника на нём.

Правда, на коне, которого я видел, не было золотого седла, но ведь тот белогривый конь каждую ночь приходит к крепости и зовёт своего хозяина — и он для меня сделался, как живая сказка.

Я вижу во сне и наяву белого коня с золотым седлом. Он зовёт, как мечта о прекрасном!

Где ты сейчас, белый конь? Если тебя уже нет в живых — ты всё равно не умер. Ты живёшь в моих сказках, в моих мечтах.

Я слышу твой голос, белый конь!..