Москва - 36 (СИ) - Кротов Сергей Владимирович. Страница 59

Снизу вновь раздались выстрелы, на этот раз на лестнице ведущей во внутренний дворик, но, также как и в первый раз, стрельба быстро прекратилась.

-Пошли посмотрим что там...- бросает консул и у меня даже не возникает мысли оспорить его предложение.

В сопровождении 'контрабандистов' бежим вниз по лестнице.

'Ничего себе, старичок'...

Из сбивчивых рассказов начальника поста с большим трудом выясняется, что группа людей в гражданском на автомобиле заехала во внутренний дворик и пыталась, угрожая оружием, проникнуть в здание ЦТС через чёрный вход. В завязавшейся перестрелке убит один нападавший, другой, шофёр автомобиля, был ранен, но сумел скрыться. С нашей стороны убиты трое, и если бы не поддержка товарищей, открывших огонь с крыши, то нападавшие (их было четверо) могли бы прорваться в здание.

Выходим во дворик и мой взгляд сразу упирается в труп 'птенца гнезда Шпигельглассова', с которым мы расстались полчаса назад у входа в ЦТС, лежащего за колесом брошенного автомобиля с открытыми дверцами, уткнувшегося бампером в стену дома.

'Старичок' легко садится на корточки и проверяет карманы погибшего, находит удостоверение, мельком просматривает его и прячет во внутреннем кармане пиджака. Так же легко поднимается, на его гладко выбритых скулах заиграли желваки.

-Знаешь его?- Светло-голубые, почти белые, глаза консула испытующе смотрят на меня.

-Потом...- Шепчу я ему и оборачиваюсь к начальнику поста, жмущемуся у нас за спинами.- Кто первый открыл огонь?

Тот вздрагивает, его глаза на мгновение испуганно заметались по сторонам, но, увидев подходящих к нам работников станции, смелеет и начинает что-то быстро бормотать по-каталонски.

'Понятно, стали сразу палить в белый свет как в копеечку'... Антонов-Овсеенко, быстро сориентировавшись в ситуации, картинно жмёт руку приосанившемуся начальнику поста, благодарит за бдительность и быстро раздаёт чёткие распоряжения по эвакуации тел погибших и усилении постов. Воодушевлённые защитники телефонной станции, спотыкаясь и падая, понесли благую весть по этажам ЦТС.

* * *

-Ну так что, Алексей,- ядовито улыбается консул, откидываясь на спинку небольшого кожаного дивана в комнате связи, когда мои оруженосцы закрыли за собой дверь.- знаком ли тебе нападавший?

-Это человек Шпигельгласса,- опускаюсь на стул напротив.- охранял меня по дороге от гостиницы сюда.

Приготовившийся к длительному словесному поединку с уличением меня во лжи и убеждением сказать правду, Овсеенко теряется и некоторое время молчит.

-Так ты что с ними заодно?

-Не уверен что вы имеете ввиду, но я здесь для того,чтобы организовать связь с Москвой.

-Вы понимаете о чём я,- раздражается мой собеседник.- меня заманили в ловушку при вашем участии, между прочим: нарком просит организовать беседу с Компанисом, вы организуете техническую часть. И это всё для того, чтобы Шпигельгласс тайно арестовал меня? Испугался международного скандала, того что за меня могут вступиться испанские рабочие?

-Да, я думаю, вы в целом правильно поняли замысел Ежова, поздновато правда,- не удержался я от шпильки.- за исключением моей роли в нём. Я здесь фигура чисто декоративная: судя по всему, вы получили шифровку о предстоящих переговорах из НКИДа, кто-то из ваших подчинённых якобы связался с секретариатом Компаниса и согласовал место и время сеанса (понятно, что глава Каталонии в наше консульство для этого не приедет, не принято). Да-да, якобы... как выяснилось, никто в Женералитете об этой встрече не знает. А перевозка апаратуры связи и я при ней лишь добавляет достоверности 'переговорам'.

-Почему он преследует меня?- В голосе 'старичка' послышалась настоящая боль.- Неужели я всей жизнью не доказал свою преданность партии?

-Этого я не знаю,- стараюсь говорить тихо, чтобы успокоить собеседника.- Ежова я знаю немного, но, по-моему, здесь они с Шпигельглассом перемудрили и сами попались в ловушку: по сути они организовали в Барселоне вооружённый мятеж против законной власти.

За окном раздался отдалёный взрыв и сразу за ним несколько ружейных залпов.

-Нужно срочно связаться с товарищем Сталиным!

Москва, Кремль, Свердловский зал.
20 февраля 1937 года, 16:00.

Первое заседание пленума ЦК ВКП(б), начало которого было отложено на несколько дней из-за трагической смерти члена Политбюро Серго Орджоникидзе, началось ровно в четыре вместе с боем курантов на Спасской башне. Вячеслав Молотов, как всегда хорошо выбритый, в безупречно отглаженной тройке, с поблескивающей от пота лысиной, проступающей сквозь редкие, зачёсанные назад волосы, поднимает голову от своих записей. Кремлёвские плотники мастерски вписали в нишу глухой стены, выходящую во внутренний дворик здания Сената, невысокий помост, два стола президиума на нём, упирающиеся одним концом в колонны, обрамляющие нишу, а другим, образующие проход к небольшой трибуне, за которой сейчас стоял председатель Совета Народных Комиссаров. Лёгкий аромат сосновой смолы пробивался сквозь красную ситцевую обивку и поднимался к куполу главного зала страны.

-Т-товарищи, р-разрешите объявить заседание п-пленума открытым.- Лёгкое заикание Молотова, усиливающееся в моменты волнения, выдало его состояние.- С декабрьского п-пленума у н-нас осталось один н-незаконченный в-вопрос: д-дело т-товарища Рыкова. Есть п-предложение дать с-слово Алексею Ивановичу. Н-нет в-возражений?

-Нет! Нет!- Раздалось сразу несколько голосов.

Две немолодые стенографистки в строгих белых блузках и длинных чёрных юбках, сидящие за двумя приставными столиками справа и слева от трибуны, подняли головы в поисках говорящих, причём их карандаши продолжали без остановки выписывать закорючки на пронумерованных листах белой бумаги с чернильным штампом вверху. Наиболее нетерпеливые, из около сотни собравшихся здесь членов и кандидатов в члены ЦК, начали привставать и крутить головами в поисках опального ныне, а в недалёком прошлом одного из вождей советского государства. Рыков неторопливо и как-то отстранённо от окружающих пробрался в центральный проход между двумя рядами стульев и занял место на трибуне и монотонным усталым голосом начал свою защитительную речь.

Он, конечно, понимал, что проиграл Сталину, проиграл в политичской борьбе и сейчас тот просто переводит эту свою победу в юридическую форму, изгоняет проигравшего из ЦК. Изгоняет по праву победителя. Так было и раньше, когда его сняли предсовнаркома и вывели из Полибюро, бросили в наркомат связи, но где-то с конца тридцать второго внутрипартийная борьба превратилась в борьбу не на жизнь, а на смерть. Особенно после покушения на Кирова. Троцкий с Зиновьевым пошли ва-банк и поставили под удар всех противников сталинского курса, тех кто не рвался в бой, а ждал своего часа. Часа, когда эти хищные рожи, что захватывают сейчас ЦК после удаления из него настоящих большевиков с дооктябрьским стажем, интеллектуалов, создавших невиданную в мире социалистическую систему производства, сожрут своего абрека, обернуться вокруг в поисках тех кто умеет управлять хозяйством и вынуждены будут приползти к нему на коленях. Поэтому Рыков и не последовал примеру Бухарина, яростно отрицавшего все обвинения Ежова, а использовал другую тактику.

-Товарищи, прежде всего хочу заявить ЦК, что расследование, которое производилось под руководством товарища Ежова... кхм, производилось хорошо. Нет таких данных, что эти люди заинтересованы были в неправильном обвинении или меня или Бухарина. Совершенно несомненно. Тем более при той настороженности аппарата, который недавно был абсолютно обновлён. Но тут как раз и встали, на мой взгляд, перед этими людьми значительные трудности.

-Какие трудности? Говори ясней...- Из зала раздалось сразу несколько голосов.

-А такие трудности,- голос Рыкова зазвучал громче и увереннее.- что речь идёт о большом периоде времени, приблизительно, в восемь лет, о большом количестве участников и о бесчисленном количестве встреч этих участников и самых разнообразных разговорах между ними. Вот была у меня очная ставка с моим секретарём Нестеровым, который очень подробно изложил два мои разговора с ним: один, по его словам, шесть лет тому назад, другой-пять. Разговоры эти он потом обсуждал с другими, которые тоже что-то по этому поводу говорили. На мой вопрос, не думает ли он, что то, что он вкладывает мне в уста, это его собственные мысли или других его собеседников, отвечает: 'Нет помню всё точно'. Причём, речь идёт о человеке, который систематически хворал психическим заболеванием. За один год он был психически ненормальным восемь месяцев.