Оса в паутине (СИ) - Игнатова Наталья Владимировна. Страница 2

Сипангцы облажались. Зато уруки кое-чему на чужих ошибках научились и склепали ошейничек тик в тик. Еще и с зубчиками по верхнему краю. Нет, жить-то они не мешают, в смысле зубчики, да и уруки, если уж на то пошло. Всякое в жизни бывает — сегодня они, завтра их. Их чаще, поэтому ребята спешат оттянуться, пока есть возможность.

Издержки профессии.

Работа опасная, зато увлекательная.

Интересно, она улыбалась?

О, да. Улыбалась. Правда, совсем не так, как здесь.

Зверь помнил голос. Он его слышал, но не отвечал. Все равно не смог бы ответить — в кабине один за другим взрывались файерболы, и все, на что он был тогда способен, это орать в голос, считая, как одна за другой отщелкиваются сгоревшие жизни. Или молчать. Мертво стиснув зубы и опять же считая.

Он молчал.

Потому что она слушала. Внимательно слушала.

— Ну как, пилот? — взрыв, и горящая мазутная пленка растекается по колпаку. Изнутри. — Как летается? Паленым не пахнет?

Он молчал. Раскаленные кнопки тлели под пальцами. Паленым пахло. Со всех сторон пахло. Но это-то ерунда, это не страшно, пока есть запас жизней, пока сохраняется неуязвимость, пока…

— Почему же ты не горишь, мразь? — это она уже не ему, это она бормотала себе под нос, нисколько не заботясь тем, слышит ли ее кто-нибудь. — Почему не горишь?..

И вместо огненного под колпаком взорвался ледяной шар.

Мгновением позже кабина наполнилась водой. Холодной, надо сказать, водой, и какое-то количество жизней ушло на то, чтобы спасти болид от перепада температур. Зверь не сразу понял, что новым этапом эксперимента стала так называемая «Лужа по пояс». Забавное заклинание. Особенно, когда «лужа» по пояс сверху. А когда понял, то даже успел поразмыслить над тем, что лучше — сгореть или захлебнуться. Успел, прежде, чем вода начала замерзать.

— Да сдохнешь ты или нет? — бормотала невидимая колдунья. — Ладно, птаха, проверим твои косточки на излом…

Вода, замерзая, расширяется. Во все стороны. Внутрь, между прочим, тоже.

— Больно? — интересовался холодный голос из пустоты. — Больно, пилот? Что молчишь? Или ты говорить не умеешь?

И Зверь, стыдно сказать, даже обрадовался, когда болид наконец-то раскололся на куски, а глыба льда с вмороженным в нее господином фон Раубом булькнула в реку внизу.

Оттуда его и выловили уручьи пилоты.

Положение унизительное, но лучше уж так, чем подохнуть в результате каких-то долбаных экспериментов совершенно удолбаной бабы.

И вот, пожалуйста, от стены к стене десять шагов. Кольцо шуршит по тросу. Ошейник — тик в тик. Зубчики, опять же. И Эрик не торопится выкупать драгоценного своего легата. И правильно делает. Это наука такая, на будущее: не попадайся, урод.

— День добрый, госпожа, — десятник отдал честь и указал на знакомую дверь, — вчера он шибко не в духе был, как вы ушли. Весь вечер туда-сюда бродил. Нас аж заколдобило, хоть и амулеты, и дверь чем надо прошитая.

— Почему ты думаешь, что он был не в духе? — прохладно поинтересовалась Айс.

— Ну так, оно же понятно, — десятник состроил удивленную гримасу. — Ежели нас колдобит, ему, стало быть, совсем не сладко.

— Сменять вас пора, — подытожила Айс, — эмпатические аномалии могут быть чреваты…

— Боком, — тут же согласился стражник, — вот и я о том же. Мы рапорт, конечно, составили, но ежели вы, госпожа, поспособствуете…

— Я поспособствую, — Айс кивнула, обернулась к дверям, — открывайте.

— То есть, — десятник недоуменно поднял кустистые брови, — вы что же, внутрь собрались?

— Я, кажется, ясно выразилась? Откройте двери.

— Так, говорю же, не в духе он… — под «фирменным» взглядом, солдат на мгновение заледенел, и, как только смог двигаться, тут же попятился, примирительно выставив ладони: — Ладно, госпожа. Конечно, госпожа. Как прикажете. Сейчас все подготовим.

Из узенькой каморки, что соседствовала с камерой фон Рауба, донеслись скрежет и поскрипывание. Что-то там куда-то наматывалось, что-то откуда-то вытягивалось. Неприятные звуки. Видимо, дверь, помимо засовов, снабжена каким-нибудь хитрым механизмом.

Нет. Навряд ли хитрым. Если верить слухам, для старогвардейца фон Рауба механизм чем хитрее, тем роднее. Якобы он с ними договариваться умеет. Сказки, конечно. Но на пустом месте сказок не бывает, а для здешнего народа суеверия зачастую понятнее и ближе истины.

— Прошу вас, — десятник поклонился, — вы, госпожа, если что, так дайте знать. Мы мигом. А то, хотите, я с вами парней отправлю.

— Не хочу, — отрезала Айс, — закройте за мной двери и оставайтесь на местах. Если мне что-то понадобится, я вас позову. Ясно?

— Так точно, — если стражник и обиделся на резкий тон, виду он не подал. И правильно. Ему по должности обижаться не положено. Ему положено приказы выслушивать и исполнять.

Айс перешагнула порог и остановилась, привыкая к темноте.

Дверь за ее спиной с тихим шорохом повернулась в петлях.

Где же… Тарсграе! Да вон, впереди, две яркие точки — желтые волчьи глаза… Нет, у волков они вроде зеленым горят.

Ф-фу, да не все ли равно.

Он смотрит. Ждет. Чего ждет, почему не подойдет ближе?

Айс выпустила из пальцев белый пушистый шарик, и тот взмыл к потолку, озарив камеру неярким, мягким светом.

— Ох, — сказала Айс. Рука ее метнулась к губам, — ох, — повторила она. И покачала головой. — Извините. Если бы я знала, я осталась бы снаружи.

— Зато так я не опасен, — даже сейчас он улыбнулся. И улыбнулся, искренне, — ну, почти не опасен. Добрый день, госпожа фон Вульф.

— Добрый, — с запинкой ответила Айс.

— Я вас умоляю, не надо так смотреть, — голос его оставался мягким, чуть-чуть насмешливым, — это всего лишь необходимые меры предосторожности. Ничего страшного.

Да, наверное. Но не смотреть она не могла. Просто не получалось оторвать взгляд от прикованного к стене человека. Стальной ошейник. Стальной пояс. Стальные браслеты на запястьях. Цепочка от них пристегнута к ошейнику. А от ошейника толстая цепь уходит куда-то в темную, глубокую дыру. Как раз над его головой.

Он, кстати, совсем невысок, этот Тиир фон Рауб, чудовище из тевтских ВВС. Невысок и худощав, на взыскательный взгляд, так даже, пожалуй, слишком. Но слабым или хрупким отнюдь не кажется, скорее наоборот, впечатление от этого летуна, как от тонкого и гибкого клинка. Из тех, что рубят подброшенный в воздух шелковый лоскут.

Если бы не цепи. Тяжелые даже на вид и такие нелепые.

— Холодное железо, — он глянул исподлобья хитрющим глазом. Одним. Второй заплыл окончательно, — суеверный вы народ, уруки.

— Иногда, — Айс подошла ближе.

Да, он совсем невысок, ниже ее на полголовы. И, оказывается, у него светлые волосы. Пепельные. Это красиво.

— Жаль вас разочаровывать, — фон Рауб покривился и вдруг, рывком, стал сантиметров на десять выше, — честное слово, госпожа фон Вульф, обычно я выгляжу несколько ухоженнее. Доказать это сейчас нет никакой возможности… — сквозь насмешку в теплом голосе впервые проглянули досада и легкий стыд, — увы, вам остается поверить мне на слово.

— Я верю, — Айс разглядывала его, чуть смущаясь и напоминая себе, что она, в конце концов, ученый, а этот человек — любопытнейший экземпляр, представитель неведомого науке вида… — я верю и даже могу себе это представить.

Ей хотелось сделать это вчера. Сегодня представилась возможность. Айс протянула руку и коснулась его лица. Увидела изумление в черном-черном, непроглядно-черном взгляде.

И шепнула:

— Хочу посмотреть, верны ли мои представления.

Осторожно-осторожно. Чтобы не сделать больно. Хватит с него боли, честное слово, слишком много ее для одного человека. Самыми кончиками пальцев… Безобразный синяк. Черты лица такие тонкие, острые скулы эльфийской лепки… У кого поднялась рука?

Вот. Так куда лучше.

— Смотреть двумя глазами удобнее, правда? — она улыбнулась, впервые разглядев в горящих черных глазах недоверие и растерянность. Ей он верил, да, верил. Он не мог поверить в происходящее. — А я думала, вы никогда не теряетесь.