На далекой заставе (Рассказы и очерки о пограничниках) - Никошенко Иван Николаевич "Составитель". Страница 9

Вы, конечно, знаете, как пограничники не любят тумана. Да и за что его любить! Туман обожают только наши «гости». Иногда они целыми неделями дуются на кордонах в карты, ожидая подходящей погодки.

На моем участке есть местечко, называемое Лисьими норами. По рассказам старожилов, здесь когда-то водилось так много лис, что, говорят, будто мальчишки ловили их чуть ли не за хвост.

Вы представляете теперь мое состояние, когда я, наслушавшись такого рода рассказов (а каждый начальник заставы, прежде чем принять участок, наводит о нем кое-какие справки), ехал принимать Лисью заставу, как уже мысленно окрестил я ее. Я уже заранее предвкушал удовольствие поохотиться за этим хитрым, шустрым, но во всех отношениях приятным зверьком. А как щедр я был в этот момент… Жене я обещал, как это водится, лисью шубу, сыну с дочкой тоже, помню, что-то пообещал. Словом, никого не обидел.

На заставе я пять лет, но, представьте, мне еще ни разу не удалось подстрелить здесь не только ни одной лисицы, но даже поймать паршивого лисенка, в чем вы сами могли убедиться, осматривая мой пестрый зверятник.

Лисьи норы — волнистая, изрезанная холмами, сопками и всякого рода низинами и оврагами местность, как бы самим богом предназначенная для перехода границы. Ну, вы сами понимаете, что эти места приглянулись нашим «уважаемым соседям». Они очень хорошо изучили их. Так хорошо… да что тут говорить! Этой весной в Лисьих норах был пойман разведчик. Не доходя трех километров до заставы, он стал просить бойцов, чтобы они разрешили ему разуться. Это показалось подозрительным, бойцы отказали в просьбе. Через некоторое время нарушитель снова стал надоедать.

— Ноги, что ли, ты натер? Идти не можешь? — поинтересовались бойцы.

— Не могу. Мозоль на левой ноге лопнула. Разрешите, граждане пограничники, снять сапоги. Ведь все равно скоро придется разуваться.

— Это почему?

— Так ведь река же близко, а мостов в этих местах нет. Вброд придется переходить реку.

Не растерялись мои орлы. Смекнув, в чем дело (а дело тут ясное: нарушитель не хуже нас знал Лисьи норы), они, чтобы доказать обратное, свернули с дороги, путались с разведчиком около часу и все же вывели его к мосту.

Сделали они это исключительно для того, чтобы сбить спесь с чужака, доказать ему, что он плохо знает географию.

Об этом случае я частенько рассказывал бойцам на занятиях, и никогда не посылал в Лисьи норы новичков. Попасть в дозор на этот хлопотливый, беспокойный участок мог только опытный боец, хорошо его изучивший.

Иногда я, желая проверить бойца, скрытно пробирался к границе, петлял там на брюхе некоторое время, а потом полз мимо ничего не подозревавшего пограничника. Заметит боец — значит парню можно доверить охрану Лисьих нор, прозевает — долго придется ротозею учиться.

Но однажды во время одной такой проверки я чуть сам не пострадал. О, это была занятная история, едва не стоившая мне жизни.

Захотелось мне проверить бойца Клокачева. Подполз я к нему, а он стоит, не шелохнется, и вижу — как будто даже задумался о чем-то. А по уставу боец, находясь на посту, должен думать только о деле. Он обязан прислушиваться к каждому шороху, треску, писку, от его настороженного внимания ничто не должно ускользнуть. А тут человек в десяти шагах ползет, а мой дозорный и ухом не ведет. О деревне, гулянках, что ли, думал мой парень?

Я сам когда-то нес службу в пограннаряде. И, бывало, стоишь, укрывшись за каким-нибудь кустом, о границе думаешь, а сам не замечаешь, как мысли переносят тебя прямехонько в село. И чего-чего, бывало, только не придет тебе в голову.

Лежу шагах в десяти от ротозея и думаю. Мимо такого тюленя не то что человек пройдет, а целое стадо прогнать можно. Ну, погоди же, голубчик. Я тебе сейчас покажу страстную пятницу!

Но подняться мне так и не пришлось. Острый штык прорвал мой маскировочный плащ. С тех пор. я уже не проверял Клокачева.

Так вот, в тот вечер больше всего меня и беспокоили эти чертовы Лисьи норы. Что и говорить, трудный участок, — и лейтенант Ротко сделал жест рукой, как бы желая подчеркнуть, что участок действительно трудный. — Хотя, с другой стороны, думается, я мог бы и не беспокоиться. Клокачев так превосходно знал Лисьи норы, что в любую минуту мог обрисовать каждую складку, извилину поросшего кустарником участка.

А вот, поди ж ты… В нашем деле всегда нужно быть начеку. Растревожив себя всякого рода догадками и подозрениями, я позвал старшину и распорядился о посылке в Лисьи норы двух дополнительных дозоров. Уж больно смущал меня этот туман…

И, представьте, предчувствие на этот раз не обмануло меня. Не успел старшина дойти до красного уголка, где свободные от дежурства бойцы играли в шахматы, как вблизи раздались три выстрела. А затем началась настоящая перестрелка.

Ровно через восемь минут я с конным нарядом, двумя проводниками и с собакой был в Лисьих норах.

И вот что я узнал.

Приступив к службе, Клокачев спустился в расщелину одной балки и укрылся за кустом ольхи, которую бойцы за ее нескладный рост и раскидистые ветки в шутку прозвали Матрешкой.

Несколько часов, которые ты находишься в наряде, иногда летят так быстро, что час кажется минутой. Сквозь густой туман и переливавшуюся росу Клокачев видел неясные очертания кустарника. Он думал, что так без приключений и пройдет эта ночь, но этого не случилось. Неожиданно на тропинку выскочил согнувшийся человек. Потоптавшись несколько секунд на одном месте, он огляделся и побежал прямо на Клокачева. Следом за ним из тумана, так же согнувшись, вынырнул второй.

Огромными шагами неизвестные двинулись к ольхе.

Скрытый ветвями, Клокачев следил за ночными «гостями». Густой туман скрывал их лица, но по тому, как они бежали, боец безошибочно определил, что имеет дело с опытными нарушителями.

Они бежали, как аисты, высоко поднимая ноги и стараясь ступать на носки. При такой ходьбе след остается меньше да и легче потом смывается росой.

Клокачев не мешал им. Пусть себе на доброе здоровье идут. После он рассказывал, что при виде разведчиков он от волнения так сильно сжал в руках винтовку, что ему казалось, он расщепит ее.

Его план был прост. Он пропустит ничего не подозревавших разведчиков мимо себя, даст им подальше отойти от границы, а затем, отрезав путь к отступлению, внезапным окриком парализует их волю к сопротивлению. Я рекомендовал в таких случаях бойцам после окрика еще щелкнуть затвором винтовки. Лязг металла действует на разведчиков, как холодный душ.

Единственное, что беспокоило в этот момент Клокачева, — как бы раньше времени не выдать себя. В ночной тишине иногда даже дыхание может выдать человека.

Неизвестные отошли от границы примерно шагов на пятьдесят, но Клокачев все еще не давал о себе знать. Остановил он их только тогда, когда они удалились от границы шагов на триста.

Клокачев был очень опытным бойцом. На его счету значился не один задержанный нарушитель, он неплохо изучил психологию разведчиков и знал, что когда раздается «стой», обычно нарушители теряются. На какое- то очень короткое мгновение, исчисляемое десятыми долями секунды, а может быть и меньше, теряются даже опытные разведчики, смятение и страх овладевают ими: ведь они не знают, сколько пограничников засело в кустах. Но это длится не долго.

На сей раз все произошло наоборот. Когда нарушители отошли на довольно большое расстояние, Клокачев окрикнул их. Но разведчики не остановились, как он ожидал, а сразу же присели и, пригнувшись, бросились на бойца.

Будь на месте Клокачева другой пограничник, он, возможно, растерялся бы, свернул с тропки и таким образом очистил нарушителям дорогу к границе. Но Клокачев, как я уже говорил, был опытным солдатом. Он сообразил, что прятаться за ольхой дольше нельзя. Он выскочил на тропку и, прикрывая границу, пошел прямо на нарушителей, открыв по ним огонь.

Стрельба не умерила пыла разведчиков, а, казалось, еще больше разъярила их. Они напролом лезли к границе, сопровождая каждый свой шаг выстрелом. Прикрывая границу, Клокачев медленно отступал, сдерживая разведчиков огнем.