Эпоха справедливости. Мгла (СИ) - Мороз Андрей. Страница 23

Они вверх, а я вниз. Ко дну. В покой. В пустоту. В тишину… Пусть себе плывут — я уже могу не дышать! Мне это не надо. Ничего не надо… Вообще ничего! Только лицо еще на поверхности, в узком зазоре между бездонным омутом великого ничто, тумана и холодной стеной тонкого, на глазах нарастающего льда над ним. Яркие блики — сполохи, где-то далеко. Уже с той, живой стороны льда. Облегающая тело, невесомая ватная мягкость небытия… Мозг обледенело застывает… Медленно. Искра во мраке. Еле заметная во все тускнеющем мире… Упрямое тело само, без меня, рвется вверх. На последнем, ещё не затухшем до конца, инстинкте. Трескучий глухой далекий взрыв… За облаками и туманом. Далеко! Ещё один — прямо в голове. Тугая неожиданная боль — шомполами в перепонки! Хлесткий колючий удар по глазам. Мир обретает звуки — лёд хрустит. Потом еще и еще. И темнота взрывается, больно резанув лицо осколками, а зрачки нереальной ослепительной вспышкой света… Слепну! Бесцветный мрак и забвение… Всё! Я ушел!

Апрель. День второй. Глава первая

Апрель. День второй.

Глава первая.

Сильная теплая плотная струя плавно вынесла меня из глубин плотного облачного забытья наверх… Ш-шурх! И отхлынула, растворившись в темноте. Где я? Живой? Почему так темно? Веки шоркнули по непонятной, отделяющей меня от света, мягкой преграде. Руки запсиховав, рванулись к лицу. Тьфу ты, гадство — испугавшей до паники преградой — оказалось влажное полотенце, лежащее на лбу и глазах.

…Живой! Йоу! Я живой, блядь! А как насчет целостности организма и, в частности, головы? Ноги функционируют — только в путь, тулово гнется без проблем и скрипа. Судя по тому, что нигде не болит и звериному желанию пить и жрать — внутренние органы в норме. Голова… Осторожно и опасливо ощупывая — исследую пальцами череп. И облегченно выдыхаю. Всё на месте! Коробка цела!

В общем — остался: «при своих»! Везунок, однако! И даже дважды фартовый — судя по легко опознанному месту, в котором я сейчас нахожусь. В данный момент — восседаю на диване — в доме на Олежкиной даче. Без бронежилета и оружия. Но хотя бы не голый. Значит, по всему выходит: не бросили меня подельнички, а совершенно разумно переместили мою бессознательную тушку сюда. Что ж, не забуду! Кстати, где они? Из-за тяжелой двери негромко слышны чьи-то голоса. Ой, а как жрать-то хочется! Сейчас бы орехов грецких, да шоколада. И мяса! Да всего побольше! Но сначала пить! Ведро! Не меньше! Полцарства за ведро воды!

Жадно выхлебываю половину обнаруженного на столе большого кувшина, блаженно отрыгнув (простите уж, за мой французский), и отмахнувшись от заполонивших обзор сообщений — решительно открываю дверь в большой мир. Сообщения подождут немного, а вот мир вряд ли будет настолько покладистым. Что с Ольгой? Что там было — после того, как я отключился? На часах — уже шесть. Нехило так меня выхлестнуло!

Щурясь и прикрываясь от бесцеремонно лезущих в глаза ярких солнечных лучей, выхожу на крыльцо. Из-под ладони козырьком осматриваю окрестности. Ф-фух! Цела, Амазонка! И вообще, весь личный состав присутствует. В наличии и без видимых повреждений. Даже с пополнением, похоже. Ольга, Шептун… о как! Уже и со щитом, воин! Долгий с супругой: дражайшей Еленой — свет — Михайловной и, помимо вышеперечисленных, еще четыре ранее неизвестных мне персонажа. Семья, судя по всему: мужчина моих лет, миловидная женщина близкого же возраста, и две девочки лет десяти. Двойняшки, что-ли? Похоже.

Все какие-то пришибленные. Никак — меня отпевают? Или ещё какой повод для печали имеется? Смотрю: и баньку протопили, и мангал раскочегарили — курортнички!

— Егор! — глазастая девочка — самурай, первой замечает мое появление. Понимаю — рада, я тоже, но зачем оповещать об этом все окрестности садового товарищества и окраину города впридачу? Да еще настолько пронзительным визгом, на самой грани восприятия? Ладно, это я так — бурчу по-стариковски… Ох ты ж: смотрю все прямо на глазах посветлели, оживились! Значит: все же из-за меня траур был обьявлен. Мелочь, а приятно, черт возьми!

Подлетает птахой дивной: взьерошеная, раскрасневшаяся, радостная — красива-я! Прильнула нежно, гибким станом девичьим, зарылась лицом на груди богатырской! Лепота! Парамон пикчерз представляет… А волосы у Сейлормун весной пахнут — закачаешься!

— …«Прости, я снова без цветов…».

— Ты как? — небрежно отмахиваясь челкой, вопрошает девица — добра молодца. С тревогою ласковой, искренней, — Что-нибудь болит? Только честно говори — всё, как есть!

— Всё в порядке, доктор! Я же вам ещё вчера сказал: душа болит, а все иные органы в норме… Как сама?

— Да, что со мной будет? — снова отмахивается, — У тебя точно ничего не болит? Не может быть! Позавчера! Я так боялась, Егор! А ты мне не врёшь? — с пулеметной скорострельностью выдает длинную, но рваную очередь девочка — самурай.

— Что, «позавчера»? — не догоняю я смысла слова, трассером проскочившего в её стрекоте.

— Говорил — позавчера. Ты больше суток в отключке был! Я так боялась! — повторяется она. — Как твоя голова? Не кружится? Тебя не тошнит, Егор? В глазах не темнеет?

— Если ты о сотрясении, то, как не странно — ни малейших симптомов не ощущаю. Был печальный опыт — есть с чем сравнивать. Обошлось без сотряса, судя по всему… Позавчера? Ну, ни хрена себе!

— Не может быть, Егор! После такого удара! Ты просто мне врешь, чтобы успокоить! Скажи честно, я тебя прошу…

— Да нету там ничего фатального! Уже… Синяки под глазами имеются? Нет? Ну, вот видишь! И я даже знаю — почему всё настолько легко обошлось. Чуть позже расскажу. Пошли к народу, а то они со своей деликатностью, так и будут нас с дальней дистанции косыми взглядами расстреливать, — не отпуская податливых девичьих плеч, разворачиваю Амазонку к беседке у мангала.

… - Здравствуйте! — По-свойски подмигиваю широко лыбящейся Михалне, приветливо киваю незнакомой миниатюрной шатенке с миловидным лицом. Отдельным галантным поклоном здороваюсь с двумя её ещё более мелким копиями, вьющимися рядом с мамой и слегка настораживающимися при виде неизвестного мужика. Тепло, по-родственному, коротко приобнимаюсь с Долгим, отчасти испытующе ручкаюсь с худощавым и узколицым короткостриженным мужиком, представляющимся Сергеем. Останавливаюсь перед Шептуном, приподнявшимся с облегченно скрипнувшей скамейки. Пристально глядим глаза в глаза…

— Спасибо! — и больше ничего. Мы друг друга и без ненужных слов поняли!

— Да брось, командир. — художник с легким и тщательно маскируемым смущением, пожимает широченными плечищами, — Как сам?

— Живой, как видишь. Вашими стараниями! И даже здоровый, как ни удивительно…

— Ну и ништяк! А то мы тут, если честно, крепко менжевались за тебя, Егор. Тебе шибко повезло, что эта баба лютая своим дубиналом какую-то растяжку с помпонами наверху — на замахе зацепила. И аккурат через этот помпон мохнатый — удар и прошел… Потому кость и не проломило. Другое удивительно — это же, все равно, как гантелей в валенке ударить: снаружи череп целый, а в голове сплошной кисель случается. И всё! Клиент готов. А ты всего за сутки с небольшим оклемался и, судя по всему, даже без особого сотрясения. Вчера вместо белков в глазах: красным-красно было. До черноты буквально. Страшно посмотреть! Чистый упырь в коматозе! Видать, все сосуды лопнули наху… — Шептун резко осекается. Виновато зыркнув в сторону детей и Михалны, показушно и покаянно округляет и без того большие лошадиные глазищи… Еще бы по губам себе ладошкой побил, артист! — А сейчас склеры совершенно чистые! Дас ист фантастиш, командор! Фартовый ты мужчина, однако же! Знаешь, когда я чуть на задницу от удивления не упал и вместе с тем за тебя успокоился? Ну — почти… Когда вчера к вечеру ты, не приходя в сознание, четким строевым голосом попросил воды и в один присест выхлебал через трубку аж три литра зараз! А потом Михайловна с Олей тебе, в качестве эксперимента, какао, на свою печаль, зарядили — так потом устали еще варить. Всю ночь ты его, как не в себя, со свистом всасывал — тоже литра три, а то и все четыре, к утру уговорил! — художник косится в сторону женщин, — Ну, и я свою долю внес — коньячку туда добавлял понемногу. Решил — лишним не будет. Ты как: с похмелья не страдаешь? — он радостно ржет, отмахиваясь от женщин, мигом соорудивших возмущенные лица. — И даже без памперсов обошелся — видать всё в дело и на пользу пошло, вопреки физиологии и всем опасениям. — Он снова закатывается негромким и необидным смехом.