Алёнкины горизонты (СИ) - Велесов Олег. Страница 11

Не хочу, чтобы у кого-то сложилось превратное мнение обо мне. Дескать, забралась в самую элиту, корона на мозг надавила, зазналась, простых людей за людей не считает. Ничего подобного! Прежде чем других обвинять, за собой последите. После первого фужера я предложила обоим лакеям выпить со мной по честному, без церемоний, на брудершафт. Те отказались. И не моя в этом вина. Один сослался на слабое здоровье, а другой на злого барина, который пьяных лакеев на дух не переносит. Но оба сказали мне спасибо. Так что я хорошая.

Но это отдельная история. Пока я тягала шампусик и закусывала его виноградиком, у меня возникла интересная теория. К буфету периодически подходили мужчины, и каждый считал своим долгом сделать мне комплимент и непристойное предложение. Видимо, красивые полупьяные девушки и в девятнадцатом веке считаются доступными. Кто-то делал это более откровенно, кто-то менее, но все отходили разочарованные. Однако отходили недалеко, я так поняла, хотели порадовать уязвлённую душу новыми отказниками, и каждого такого отказника они встречали аплодисментами. Собралась их уже порядочная толпа. Так вот о теории. Всякий раз, когда мне предстояло смертельное перемещение, вокруг меня собирались мужчины. В первом моём прошлом они меня закопали, во втором забили стрелами. А что хотят сделать сейчас?

Ко мне подобрался очередной претендент на разочарование. Я признала в нём юного Александра. Открытое лицо, плутовской взгляд, кучерявая копна волос. Он принял любимую позу Огюста Родена и произнёс загадочным тоном:

— Когда я увидел вас днём, подумал — крестьянка. А теперь вижу, ошибался. Вы царица. Надо же какие метаморфозы способны претворять, казалось бы, обыкновенные кисейные занавески. Потанцуем?

Оркестр наигрывал что-то из Штрауса.

— Не люблю вальс.

— Кадриль?

— Что я вам, лошадь скаковая?

Он призадумался.

— Интересный образ. Никогда не думал, что женщина танцующая кадриль может походить на скаковую лошадь. Отрадно. А тёплый дружеский разговор где-нибудь в укромном месте?

Сначала я хотела послать его к остальным. Какие же они предсказуемые! Но то ли шампанское в голову ударило, то ли мальчик этот меня чем-то зацепил, но я вдруг сказала:

— А пойдём.

Он такого ответа не ждал. Не ждали его и окружающие. Толпа вокруг неодобрительно загудела, но я потрясла пальцем.

— Господа! Господа! Ну что вы в самом деле… — опьянение всё более охватывало меня, язык заплетался; я икнула, прикрыла рот ладошкой. Не слишком ли я перебрала? — Господа, что за недовольные выкрики? Вы тоже можете пойти с нами. Приглашаю всех. Только возьмите что-нибудь выпить и закусить.

Вечер начинал мне нравиться. Огоньки свечей взялись отдавать лазоревым, оркестр бил уже не по ушам, а по душе. Хотелось петь. Со слухом и голосом, надо сказать, у меня всегда было чуть лучше, чем с историей. У нас в институте даже кружок музыкальный есть, где мы поём иностранные песни, и я в этом кружке солирую, поэтому я выдала от начала и до конца песенку из репертуара Мирей Матье про детский каприз:

Pardonne-moi ce caprice d'enfant

Pardonne-moi, reviens moi comme avant

Je t'aime trop

et je ne peux pas vivre sans toi

Pardonne-moi ce caprice d'enfant

Pardonne-moi, reviens moi comme avant

Je t'aime trop

et je ne peux pas vivre sans toi

Песня не произвела на них впечатления. Вроде бы они мне похлопали, но лица были кислые. Увы, но современное искусство наши предки понять пока не в силах. Ну и чёрт с ними. Мои лакеи собрали выпивку и еду и всем обществом мы выбрались на улицу.

Сначала мы хотели сесть где-нибудь на лужайке, но лошади так загадили округу, что о лужайках никакой речи быть не могло. Рядом находился всход на кремлёвскую стену. Деревянная скрипучая лестница привела нас на широкую галерею, единственный недостаток которой заключался в отсутствии скамеек. Сесть было не на что, разложить продукты тоже. Мы пробовали прорваться на средний ярус Кладовой башни, но на дверях висел амбарный замок, сломать его не смог бы даже Арни. Тогда мы разложились на подоконниках в проёмах между крепостных зубцов. Полилось вино, потекли разговоры, в расщелинах закрепили свечи. Компания, на мой взгляд, подобралась весёлая, молодёжная, развязная. По дороге к нам прицепилось несколько барышень, но выглядели они серенько и конкуренции мне составить не могли, так что фильтровала, пардон, флиртовала, я напропалую. Александр и ещё несколько юношей прижимались ко мне настолько плотно, что я чувствовала их жар сквозь платье. Это кружило голову не меньше шампанского. Мне снова захотелось петь, захотелось плыть, захотелось…

— Mademoiselle, mademoiselle! Qu'est ce que cela signifie? (Мадмуазель, мадмуазель! Что сие значит?)

В чувство меня привёл голос графа. Михаил Юрьевич стоял с растерянным видом, переводил взгляд с одного лица на другое и морщил лоб. Но вот в его глазах сложилось понимание, ноздри раздулись, а губы исказила судорога.

— Про-о-очь! — заорал он. — Все про-о-очь!

Связываться с влиятельным человеком не захотел ни кто. Первым ретировался Александр. Он пробормотал какое-то оправдание и растворился в темноте наступающей ночи, будто и не бывало его никогда. Следом потянулись остальные. Только что мне в уши шептали слова любви, и вот вам здрасти. Минуту спустя в галерее остались только мы с графом.

Я почувствовала себя, мягко говоря, неуютно. Что-то внутри меня скреблось и жалобно мяукало. Я понимала, что что-то сделала не так, и даже понимала, что именно не так, но соглашаться с этим не желала. Я свободная девушка, не глупая, права свои знаю. Так чего мне бояться?

— Всё же для вас, голубушка, всё для вас… — зашептал граф.

Он шёл на меня, выпучив глаза, и под его напором я начала отступать. Я прижалась к крепостному зубцу, потом поднялась на подоконник. За спиной у меня разверзлась пропасть. Я почувствовала холод и страх, а граф продолжал наступать.

— Как же так, как же так, — повторял он. — Я всё для вас, всё. Что угодно, только бы вы были счастливы. Ничего себе, только вам, вам…

В его речах слышалась мольба.

— Прелесть моя, одно ваше слово — и мы навеки вместе! Скажите "да", скажите! Я брошу жену, брошу службу. Мы уедем… Куда вы хотите? Париж, Мальта, Венеция — всё к вашим ногам!

Я покачала головой. Нет, нет, не возможно! Граф хоть и богатый, и влиятельный, но душа к нему пустая — молчит. Это Илонка перед денежным блеском мозгами плывёт, а я не могу. Не получается. И если честно, то самое доброе, что случилось в моей жизни до сегодняшнего дня — это Серёжка Лунин. Нет в нём ничего: ни капиталов, ни обложки, но сейчас я почему-то вспомнила именно о нём, и подумала: надо было в пиццерию идти…

— Скажите "да"!

Граф уже не молил — орал, и я ответила просто:

— Никогда.

Он переменился в лице и прохрипел сквозь зубы:

— Так не доставайся же ты…

Окончание фразы я не расслышала, граф толкнул меня и, взмахнув руками в бесплодной попытке устоять, я полетела вниз.

7

Я закрыла лицо ладонями и затаила дыхание в ожидании удара. Господи, господи, господи, господи… Но удара не последовало, и в какой-то момент я поняла, что стою на земле. Только пятки почему-то горят и в животе покалывает. Телепортировалась.

Я убрала ладони.

Первое, что бросилось в глаза, ярко-красный транспарант с белыми буквами: «Слава КПСС!». КПСС — это из недавнего нашего прошлого. Советского. Так, хорошо, значит я где-то недалеко от дома. Справа от меня гудел моторами допотопный автомобильный транспорт, слева высилась кремлёвская стена, а по прямой надвигалась колонна ребятишек в панамках и красных галстуках. Ребятишки шли парами. Возглавляла колонну женщина в ужасных черепаховых очках и в расплюсното-зелёных туфлях с бантиком-бабочкой над стопой. Если это тогдашняя мода, то я поминаю, почему коммунистическая власть рухнула.

Возле меня колонна притормозила. Черепашка приподняла очки и строгим голосом спросила: