Невеста Солнца (Роман) - Леру Гастон. Страница 39

У него не оставалось больше никакой надежды. Кечуа стали хозяевами края. Последняя победа Гарсии даровала им Куско. Все, кто не принадлежал к числу туземцев, бежали. Из 50.000 жителей этого древнего города, семь восьмых относились к чистой индейской расе, и со времени испанского завоевания эти десятки тысяч людей не устраивали себе подобного празднества. Оставленные Гарсией в городе незначительные силы, к которым, впрочем, с энтузиазмом примкнули и побежденные солдаты Вентимильи, обнаружили полное единодушие с туземным населением, из среды которого они вышли, чьи нравы, верования и фетишизм разделяли.

Экзальтация охватила весь край, тем более что Гарсия благоразумно не вмешивался. Генерал не хотел лично становиться в рискованную оппозицию проявлениям фанатизма, который, по его мнению, должен был остыть естественным путем по окончании праздника Интерайми.

Но праздник еще продолжался, и вся область превратилась в священное достояние детей Солнца, какой она и была в самую славную эпоху инков. Религиозные процессии, пение и танцы не прекращались. Когда Раймонд и его спутники прибыли в окрестности Куско и оставили свой автомобиль в одной из тамбос (деревенской гостинице), подкупив владельца, они быстро убедились, что в таких условиях действовать силой было невозможно.

К счастью, у них оставались деньги Гарсии — последняя их надежда. Они пообещали хозяину гостиницы, — бедному метису, только и мечтавшему разбогатеть, — целое маленькое состояние, если он приведет к ним нескольких красных пончо, которые обнаружили бы готовность, за весьма солидное вознаграждение, заключить с ними сделку. И все это время им пришлось действовать в тайне от Гуаскара.

Метис привел к ним четырех красных пончо. Тем вечером они должны были исполнять обязанности бодрствующих над жертвой и, следовательно, последними оставаться в храме наедине с Койей и Уайной Капаком до начала таинства путей ночи. Действительно, выходило очень удобно. Выходило даже слишком «удобно», но Раймонд и маркиз радовались возможности проникнуть, наконец, к Марии-Терезе и потому не обратили внимания на детали, которые могли возбудить подозрительность и менее предусмотрительных людей. Франсуа-Гаспар, присутствовавший при обсуждении этой «комбинации», на сей раз не без основания пожимал плечами в знак презрения к столь «жалкой политике». Наконец, обо всем было договорено и красными пончо немедленно получили половину обещанной суммы; остальное они должны были получить лишь после успешного окончания предприятия. Условлено было также, что они окажут содействие и помогут освободить Марию-Терезу, взяв на себя обязанность стеречь один из выходов и в случае успеха выпустить из храма кучку заговорщиков с их драгоценной добычей. Затем четверо путешественников надели плащи «бодрствующих над жертвой», загримировались и натянули на головы жреческие колпаки с наушниками. Церемония должна была состояться на исходе дня в присутствии толпы, охваченной экстазом, — едва ли поэтому можно было ожидать, что кто-нибудь станет внимательно разглядывать этих лже-жрецов, обязанных лишь исправно склоняться челом до самой земли. Франсуа-Гаспар, конечно, первым вызвался участвовать в этом, как он выразился, маскараде; он играл свою роль со спокойным мужеством, которое вернуло ему прежнее уважение маркиза и даже племянника. Нативидад на минутку задумался о швейке Женни, но решил, что дело быстро и благополучно закончится. По опыту он знал, что в этих краях многое решают деньги, а продажность индейцев была ему хорошо известна. Вот почему он не сомневался в счастливом финале этой маленькой трагикомедии. Сколько раз на его глазах индеец оказывался одураченным представителями белой расы!

Однако на сей раз представители белой расы дали индейцам себя одурачить. В этом они быстро убедились. Гуаскар, разумеется, обо всем узнал и лишь посмеялся над ними, заставив облачиться в красные пончо.

Где теперь эти «бодрствующие над жертвой», неудавшиеся спасители Марии-Терезы и Кристобаля? Куда подевался маркиз? Где Нативидад? Куда исчез знаменитый академик? В глубине какой темницы томятся они, и какая участь ждет их?

На темной улице перед роковым храмом Раймонд ждал Гуаскара, чтобы убить его. Но никто больше не выходил из Дома Змея. Когда рассвело, чья-то рука легла на плечо лже-индейца. Он поднял голову и узнал высокого старика, который выслеживал Гуаскара на площади в Арекипе. Перед Раймондом стоял отец Марии-Кристины д’Орельяны.

— Зачем ты здесь? — спросил старик Раймонда. — Процессия пройдет с другой стороны. Пойдем со мной, — и ты увидишь мою дочь. Она явится с путей ночи.

Раймонд встрепенулся, услышав слова несчастного безумца; к тому же он заметил многочисленные группы индейцев, тянувшиеся по улице в одном и том же направлении. А старик добавил:

— Пойдем за ними! Видишь, они все идут посмотреть на процессию невесты Солнца.

Раймонд поднялся и пошел за стариком. В его нынешнем ужасном положении, подобное которому невозможно было представить себе в современном цивилизованном мире, Раймонду начало казаться совершенно естественным то обстоятельство, что его вел за собой какой-то сумасшедший. А старик, идя рядом, продолжал говорить:

— Я тебя хорошо знаю… Ты прибыл в этот край, чтобы увидеть Невесту Солнца. Ты даже переоделся индейцем, но это совершенно бесполезно. Иди со мной и ты ее увидишь, эту Невесту Солнца! Я знаю древнее Куско на земле и под землей. Я прожил десять лет в подземельях. А когда я выхожу из подземелий, я показываю город иностранным туристам. Я вожу их по всем местам, через которые некогда проходила невеста Солнца, прежде чем соединиться с Солнцем в Храме Смерти, который также является Храмом Солнца подземного мира. Ты увидишь: это очень любопытно!.. Сегодня будет еще интересней, чем в прошлый раз — тогда они вынуждены были скрываться, и процессии могли свершаться только на путях ночи, теперь же они господствуют на земле и под землей. Уайна Капак, умерший царь, сможет вновь взглянуть на живое Солнце. И они пройдут по улицам города. Если ты этого не знаешь, значит, ты не вслушивался в то, что говорилось вокруг. Где твои товарищи? Я мог бы и им показать город и провести по путям невесты Солнца. И знаешь, я дорого бы не запросил. Нескольких сентавос мне хватит, чтобы протянуть пару недель. Потому-то содержатели гостиниц и поручают мне показывать иностранцам город. Никто не знает Куско лучше меня. Ты приехал на праздник Интерайми. Я тебя впервые увидел в Моллендо, потом у дома близ Рио Чили в Арекипе, потом перед Домом Змея. Это все этапы, предшествующие путям ночи. И через все эти места они вели десять лет назад мою дочь, Марию-Кристину. Она была самой красивой девушкой в Лиме, и они признали ее достойной своего бога. Когда я увидел, что празднество Интерайми снова возвращается, я сказал себе: «Орельяна, ты должен принять меры!» И я их принял, клянусь честью! Пойдем! Я слышу звуки флейт смерти…

Безумец провел Раймонда через все Куско. Но Раймонд почти не замечал этот древний циклопический город, на руинах которого выстроен современный. А между тем Раймонд проходил через самый центр города, воздвигнутого, без сомнения, богами или титанами, так как гранитные и порфировые глыбы, из которых он сложен, не сдвинулись с тех пор, как неведомая людям нашего времени сила установила их на предназначенное место.

И они никогда не сдвинутся, они умрут вместе с землею, тогда как ничтожные сооружения конквистадоров сотрут с ее лица бури и землетрясения. Раймонд, как слепец, проходил мимо этих поразительных монументальных реликвий далекого прошлого. Он шел, следуя за толпой, следуя за стариком, который вел его к новому месту мучений Марии-Терезы.

Они вышли из города и Орельяна, взяв Раймонда, как ребенка, за руку, заставил его взойти на холм, называемый на языке кечуа «Холмом танцующей обезьяны». Там им пришлось взобраться на одну из гранитных скал, в которых инки высекли террасы, галереи и лестницы с гигантскими ступенями. Бесчисленные индейцы уже толпились на этих степенях и галереях, и взоры всех были обращены к Саксайуаману, скалистому холму, циклопическому форту, первому свидетелю величия древних веков. Его высота превосходит тысячу футов и он опоясан тремя стенами, возвышающимися одна над другой и изрезанными нишами, где в этот день, как в давние времена, стояли часовые.