Княжич - Гончаров Олег. Страница 22
— Я за ней съезжу.
— Сможешь?
Ничего я ему не ответил. Он и без слов все понял.
Я нехотя позволил Микуле забрать у меня Любаву. Он ее легко поднял на руки, перешагнул через мертвого и понес в светелку. А я все переживал, как бы он о варяга не споткнулся. Как бы в крови не оскользнулся. Как бы не уронил ее. Но все обошлось.
А я к мертвяку подполз. В калиту [47] его руку запустил. Все оттуда выгреб. Там золотая деньга цареградская оказалась с персуной [48] бабы какой-то кудрявой. Перстень с камешком лазоревым. Гребень костяной со зверями неведомыми. Два наконечника от стрел. И моя серьга.
Я все это рядом с варягом положил. Авось добро его Микуле сгодится. А серьгу опять в ухо вставил.
Потом поднялся на ноги и не выдержал — пнул ногой мертвяка.
— Сам ты, — прошептал, — немец теперь. На веки вечные.
И наружу выбираться стал.
На улице уж солнце на закат повернуло.
Я до коня добрался. Повод с коновязи отвязал. В седло забрался. А тут и Микула вышел.
— Видишь вон ту сосну? — показал он в сторону, противоположную той, где недавно скрылись всадники. — Ту, что над бором высится.
— Вижу, — ответил я.
— На нее правь. Там холм. А в холме землянка вырыта. Берисава ждет. Выдюжишь ли? Доберешься?
— Куда я денусь? Ты, дядя Микула, за Любавой присмотри.
— Уснула она. Спокойно вроде. Я, чтоб ее не тревожить, приберусь пока, — кивнул он в сторону дома. — Да скотине корм задам. И ждать вас буду. Ну, защити тебя Чур [49], — хлопнул он рукой по конскому крупу…
В бору смеркается быстро. Только светло было, и вот уже темень, хоть глаз коли. Боюсь, что не успею я дотемна. Уже и вечер собираться стал, а до схорона еще не близко. Тороплю я коня. А ветки меня по лицу норовят хлестануть. Только увертываться успевай. Но я упрямо вперед сквозь чащу пробираюсь. Схорон с Берисавой ищу…
А в животе урчит. Вспомнил я, что с утра во рту и росинки не было. Но терплю. Да и не до снеди теперь. Мне бы ведьму найти. Да к дочери отвести.
— Как она там? — Мысли в голове мухами кусачими кружатся. — Доглядит ли Микула за Любавой моей?.. Моей ли?.. Вон как она меня на смех подняла… Ничего, я настырный…
И тут ворчание недовольное меня из дум вырвало. Конь варяжский как вкопанный встал. Не заметил я, как мы на лежку медвежью наткнулись. На мою беду медведица. Да еще и с медвежатами. Заверещали медвежата испуганно. И быстрее на дерево.
Как же конь мой такую напасть не учуял? Жуть лесную растревожил. Обиду ей нанес.
Бросилась разозленная медведица на обидчиков. Конь было в сторону рванул, да на ствол боком налетел. Я едва ногу успел убрать, не то бы раздавило. Выбросило меня из седла. Кубарем полетел я в кусты. Лишь охнуть успел. От удара дух вышибло.
А медведица к коню подлетела да под живот ему лапой. Так кишки и выпростались. По земле разволоклись. Скакнул конь и рухнул. Заржал страшно. А медведица его дубасит.
Ревет.
Рвет на куски.
Только шматы отлетают.
Я дожидаться не стал, когда она за меня примется. Поднялся с земли. Головой тряхнул, чтоб в себя прийти, и деру.
Только далеко не убежал. Устал быстро. С дыхания сбился. Босые ноги о ветки наколол.
— Что же за денек ты послал мне, Даждьбоже? — задыхаясь, прошептал я. — С утра варяги, к вечеру медведь.
Смеюсь над собой. Подшучиваю. А у самого руки-ноги трясутся. Вот сейчас бы полежать немножко. Отдохнуть. Отдышаться. Поспать. Силы-то на исходе.
Но только не до отдыха сейчас» Не до сна. В схорон мне надо…
За Берисавой…
Для Любавы.
Зубы покрепче сжал и дальше пошел…
А тут еще слышу — ветки затрещали. Видать, медведица с конем закончила. По моему следу пошла.
Медведь нрав имеет упористый. Особенно медведица. Если решила обидчику отомстить, ни за что не отступится. Значит, найдет меня непременно.
От мыслей этих у меня словно сил прибавилось. Не до отдыха теперь. Не до сна. И не до страхов уж точно…
Оторвал я у рубахи подол. Ноги обмотал. И дальше поспешил. Без оглядки.
Тороплюсь. А за спиной зверя чую. Ветки трещат. Приснувшие было птицы с пути его шугаются. Под вечер в бору тихо стало. Далеко медвежий ход слышно. Да и чего ему таиться? Зверь-то в бору, словно князь в коренной земле. Почет ему и уважение.
Одно хорошо — далеко пока медведица. Видать, надолго ее варяжский конь задержал. Ей душу отвести нужно было, а медвежатам потешиться.
Ох, успеть бы до схорона добраться. Ох, успеть бы…
А медведица все ближе и ближе. А силы у меня все меньше и меньше…
Вот и жуть вернулась. Комком противным в горле саднит. И так задыхаюсь, а тут она еще. Не хочется ведь под медвежьей лапой жизнь кончить. Молод я еще, чтоб в Репейские горы спешить. Эк она коня-то рвала да кутыряла. Так ведь и меня рвать станет…
Нет. Не хочу…
Хочу — не хочу. Только совсем из сил выбился. Не могу больше. Пытаюсь, а не могу. Я уж и забыл, что только нынче с постели встал. Не до того как-то было. А вот теперь напомнилось.
Все…
Не успел…
Прости, Любава…
Вышла на меня медведица. Догнала. А я и не бегу уже никуда. К стволу спиной привалился. Думал, на сосну влезть — не смог…
Все вокруг плывет…
И бор, и земля, и зверь…
Она тоже остановилась. Втянула ноздрями воздух. Заворчала недовольно. А потом рыкнула зло. На задние лапы поднялась и на меня поперла.
Я сразу про мать, про отца, про Любаву, про бабулю вспомнил…
Как мне бабушка сказки рассказывала. О Белобоге. О Роде. О Свароге-Создателе. Она меня так учила:
— Коли помирать придется, так помирай достойно. Чтоб в светлом Ирии тебя Даждьбог от других отличить смог. Чтобы не в Явь обратно отослал, а в Сварге с собой оставил… [50]
«Вот и помрем достойно», — сказал я себе.
А подруга мудрого Велеса [51] ко мне все ближе и ближе. С клыков слюна бежит. Нижнюю губу оттопырила. Ревет…
Только подумалось мне, что на этот раз, как тогда, на первом гоне, с волком, у меня не будет. Не хочу больше позора…
Эх, помирать — так весело!
Собрал я остаток сил в кулак. Оторвался от соснового ствола. Руки растопырил да как заору в ответ. Не ожидала она, видать, от дичи прыти такой.
Остановилась озадаченно. Реванула.
А я опять заорал. Заорал так, что сам удивился. Со всей мочи. Со всей дури.
Стоим супротив друг друга. Орем. То я, то она. Веселая у меня смертушка получается. Да, видать, Марена где-то в другом месте задержалась. Или не нашла меня. Или в дороге заплутала. Только не смертный день у меня ныне. Поживем еще. Помучаемся.
Замолчала вдруг медведица. Опустилась на четыре лапы. Да в бор прочь побежала. Точно вспомнила, что медвежат без присмотра оставила. Затрещало ветвями и стихло все. Один я остался.
Тут и силы меня оставили…
Чую — лицо мне кто-то лижет.
«Уж не медведица ли воротилась? — Мысль меня в себя вернула. — Или какой другой зверь на дармовщинку попировать мной захотел?»
Дернулся я. Дескать, живой еще. Гукнул. Отпугнул. Получилось.
Отскочил зверь. Да залаял.
Собака…
Гавча…
Значит, рядом схорон. И Берисава недалеко.
— Гавча, — прохрипел я, — родненькая. Веди меня к хозяйке…
А сам за ошейник рукой уцепился…
— Что ж ты, княжич, так себя надорвал? — корила меня Берисава.
Сняла она с меня рубище, кровью да грязью заляпанное. Тело тряпицей мокрой отерла. Дав чистое переодела. Видать, схорон основательно готовили. Землянка просторная. С очагом каменным. С запасами.
47
Калита — кошель. Поясная сумка, в которой наемники берегли свое добро и Благодар.
48
«…деньга цареградская… с персуной…» —Византийский динарий, на котором чеканился портрет базилевса в профиль. Персуна — портрет. Изображение человека.
49
Чур — мелкий дух, который существует за счет страхов людей. Когда человек пугается, появляется Чур и съедает страх. До нас дошло выражение «Чур меня».
50
Славяне, как и другие индоевропейские народы, верили в переселение душ. Считалось, что душа человека, прожившего праведную жизнь, не возвращалась в новом теле на Землю (в Явь), а оставалась пировать в Сварге (своеобразной нирване). А человек этот почитался как пращур. То есть охранитель рода и потомков своих. Становился домашним божком. След этого верования сохранился до сих пор. Его можно наблюдать во время празднования православного Светлого Воскресения. В этот день, несмотря на запреты богослужителей, русские люди идут на кладбище. Поминают предков. Справляют тризну. Считается, что в этот момент пращуры приходят к потомкам своим, выпивают и закусывают вместе с ними.
51
Велес (Волос) — Скотий Бог. Славянский Аполлон. Передал людям Божественную мудрость. Научил их земледелию и скотоводству. Дал музыку и музыкальные инструменты. Белее принес людям понятие Прави. От него они научились письму. Именно он дал людям Веды. До сих пор крестьяне оставляют на убранном поле несколько колосков и заплетают их в косичку «Велесу на бородку». Часто изображался в виде медведя. В знаменитой сказке «Иван-медвежья голова» (фильм «Морозко») рассказана история из жизни Скотьего Бога.