Княжич - Гончаров Олег. Страница 47

— Боля ты, боля… Марена Кощевна…

А потом провалился в черную бездну. В пустоту. В небытие…

Утром мне стало легче. Бульканье в груди ушло. Я прокашлялся. Кашель был уже не таким, как вчера. Не сухим горлодером. Ошметками из меня вылетала зеленая мокрота. Я сплюнул ее на пол. И понял, что буду жить.

Белорев был хорошим учителем. А Любава настоящей ведьмой. Не знаю, то ли травы, что я собирал, то ли Любавина воля, то ли жгучее желание жить мне помогли. Не знаю. И не хочу знать. Лихоманка ушла. А я остался.

Превозмогая слабость, встал с лежака. В Длинном доме никого не было. Доковылял до очага. Рядом с ним стояла вчерашняя миска с остатками отвара. Допил его. И тут услышал тихое завывание, похожее на стон. Огляделся. Понял, что звук идет из отгороженной шкурами маленькой опочивальни Орма.

Я поплелся туда.

Мне, как и любому трэлю, было запрещено заглядывать за шкуру. Но сейчас я понял, что что-то случилось, и решил нарушить запрет.

На деревянной кровати, собранной из резных досок, почти такой же, что я видел в доме Трюггваса, в беспамятстве лежала жена Орма — Халльдис. Рядом с ней сидел Орм.

Я понял, что Халльдис, как и я вчера, свалилась от лихоманки. Крупные капли пота выступили на ее лбу. Глаза были закрыты. Веки подергивались. Она дышала неровно, со свистом.

Я взглянул на Орма. Его точно подменили. Этот огромный, покрытый шрамами человек вдруг превратился в беспомощного ребенка. Он сидел у кровати, на которой в беспамятстве лежала его больная жена, держал ее за руку и тихонько плакал.

— Орм, — сказал я ему. — Можно, я ей помочь попробую?

Я сам еще не оправился от болезни. Меня пошатывало от слабости. Голова шла кругом. Каждый шаг давался с трудом. Но я знал, что могу помочь этой женщине.

Орм поднял на меня красные от слез глаза.

— А я подумал, что ты уже умер, — сказал он.

— Живой, как видишь, — попытался улыбнуться я.

— А Халльдис вот… — И он снова заплакал, утирая огромными ручищами глаза.

Я подошел. Положил руку ему на плечо и сказал:

— Я помогу ей. Только мне снега нужно. Чистого. Он снова посмотрел на меня с недоверием. Затем встал и быстро побежал к выходу из Длинного дома.

— И вели, чтобы баню топили! — крикнул я ему вдогонку. — Будем стужу из себя выгонять.

Не в силах больше стоять, я присел на краешек кровати. Положил ладонь на лоб Халльдис. Лоб был не слишком горячим.

— Уже легче, — сказал я. — Значит, жара нет.

— Я принес, трэль, — услышал я голос Орма.

— А баня?

— Топят уже.

— Ставь снег на огонь. Пусть кипятится…

К вечеру женщине стало легче. Весь день я отпаивал ее отваром. И пил его сам. Потом парились. Потом одна из тир приготовила мясную похлебку. Мы с Халльдис поели. Я велел Орму ночью не спать и продолжать давать жене отвар. А сам свалился от усталости и заснул. Я знал, что теперь мы с ней пойдем на поправку…

20 февраля 944 г.

За стенами Длинного дома продолжала бушевать зима. Но это было уже не так страшно.

После того как я исцелился сам и поднял на ноги Халльдис, ко мне стали привозить больных из ближних поселений. Я помогал чем мог. Запасы трав у меня быстро пошли на убыль. Но, хвала Даждьбогу, и болеть стали меньше.

Отступила лихоманка. На спад пошла. Да тут другая напасть приключилась.

Голод.

Его травой не излечишь. Тут мясо нужно. Только где его взять? В такую стынь до зверя не доберешься. За рыбой в море не выйдешь. Вот и сидели мы на каше постной. И той не досыта было.

Халльдис мне все лишний кусок подсовывала. Я для нее после излечения как сын родной стал. И Орм ко мне переменился. Правда, он и так меня давно уже не обижал.

Казалось, живи да радуйся…

А меня тоска по дому совсем заела. Каждую ночь Коростень снился. Отец да Любава из головы не шли. Как там они? Здоровы ли? Живы ли? Может, и нет их больше на свете по прихоти Ингваря Киевского? Рвется сердце в землю Древлянскую. Так бы и уле-тел на родину. Только человек не птица. Через Океян-Море не перемахнет…

В тот день мы с Ормом поближе к очагу подсели. Викинг доску достал. Мы в тавлеи играть хотели. Только не дали нам.

Пришел человек с Купального склона. Отворил дверь, впуская в Длинный дом морозный дух. Сразу к огню протянул озябшие руки. А от одежи меховой пар повалил.

— Приветствую тебя, Орм, — сказал.

— Привет и тебе, Борн, — ответил викинг.

Я Борна и не узнал сразу. Привык его на драккаре видеть. А тут он в лохматый мех укутан по самые глаза. Только нос его длинный из-под шапки торчит. Посинел от холода.

— Торбьерн тебе привет шлет. Тебя и трэля твоего к себе в гости зовет, — сказал Борн и шмыгнул носом.

— Зачем это мы хевдингу понадобились? — спросил Орм.

— Ты слышал про женщину по имени Торбьерг? Ну… ту, что называют Малой Вельвой? [126]

— Это та, у которой было девять сестер, а в живых только она одна осталась?

— Да. Та самая. Она всю зиму ходит по пирам из поселения в поселение и предсказывает людям будущее. Сегодня она должна прийти в поселение на Купальном склоне. Торбьерн не хочет принимать ее в своем доме. Ты знаешь, что он не любит всего этого. Но один из его людей, да ты его помнишь, Торкель его зовут…

— Это тот, который не захотел с нами в поход идти?

— Стар он уже для походов, — сказал Борн и смахнул капельку со своего оттаявшего носа. — Торкель решил ее принять. Даже человека ей навстречу выслал. Хевдинг боится свое будущее узнавать, а за тобой и трэлем твоим послал. Говорит, что вам, может быть, это нужно.

— Правильно говорит Торбьерн. Собирайся, трэль, — сказал мне Орм и ссыпал камни с доски в кожаный мешок. — В тавлеи потом доиграем…

Путь до поселения Торбьерна показался мне бесконечным.

Ледяной ветер валил с ног. От него слезились глаза и сводило щеки.

Мы брели над берегом неспокойного моря. Я шел за Ормом, стараясь хоть немного укрыться от ветра за его могучей спиной. А под нами холодные волны лизали голый камень. Ревели, сталкивались друг с другом. Взлетали вверх солеными брызгами. И чудилось, что еще немного — и Океян-Море доберется до нас. Смоет. Утянет в свою промозглую бездну. Жутко от этого становилось на душе. Тошно.

— А вон и Купальный склон! — перекрикивая ветер, показал рукой Орм. — Видишь, трэль, мы почти дошли…

Вечером в дом Торкеля пришла прорицательница. Она была гораздо моложе, чем я ее себе представлял. Моложе Халльдис. Но старше Гудрит, дочери Торбьерна, которая тоже была здесь.

Казалось, что холод ей не страшен. Она вошла в дом и не бросилась к огню, как это делали все остальные, а внимательно оглядела собравшихся.

Я и сам с любопытством рассматривал ее.

На ней был синий плащ, завязанный спереди ремешками и отороченный самоцветными камушками До самого подола. На шее — стеклянные бусы, а на голове — черная смушковая шапка, подбитая белым кошачьим мехом.

В руке она держала посох с набалдашником, оправленным желтой медью и усаженным самоцветными камушками. Пояс у нее был из трута, а на поясе висел большой кошель.

Она была обута в мохнатые башмаки из телячьей кожи, и на них были длинные и крепкие ремешки с большими пряжками из желтой меди. На руках у нее были рукавицы из кошачьего меха, белые и мохнатые [127].

Торкель подошел к ней, почтительно взял за руку и повел к специально приготовленному для нее стулу. На стуле лежала подушка, набитая куриными перьями, чтобы Торбьерг было мягче сидеть.

Проходя мимо меня, прорицательница остановилась. Она впилась взглядом в мои глаза. Мне показалось, что мы смотрели друг на друга целую вечность…

Наконец она хитро улыбнулась и пошла дальше.