Дорога на Тмутаракань - Аксеничев Олег. Страница 26
– Копья бы нам, – шептали про себя многие, но копий не было, сломались еще в начале боя.
Свеневид рвался скрестить клинок с Буй-Туром, но передумал, увидев, что натворил князь среди диких половцев. Вместо этого вожак бродников подозвал к себе несколько головорезов, до бегства в степь бывших неплохими охотниками.
– Кто свалит златошлемника, тому гривна серебра! Старайтесь, сволочи!
Вокруг Всеволода Святославича засвистели стрелы. Падали убитые и раненые кмети, падали и дикие половцы, стрелы не различали, кого бить. Наконец сразу две стрелы впились в левый глаз княжеского коня, и жеребец рухнул, едва не задавив хозяина.
Буй-Тур откатился в сторону, быстро огляделся. Стрелы летели со стороны небольшой группы верховых, и летели к нему, а не абы как.
Чтобы не быть хорошей мишенью, князь отполз за конскую тушу, валявшуюся неподалеку. Видимо, коня ударил снизу какой-то пеший воин, стремясь разрезать подпругу, и это на славу удалось. Седло валялось в нескольких шагах отсюда вместе со всадником, диким половцем, свернувшим себе при падении шею. Из лопнувшего брюха лошади вылез ком спутанных внутренностей, князь перемазался в крови и слизи, но рассудил, что переживать по этому поводу особо не стоит.
Лучше быть грязным, но живым. Даже когда ты летишь носом в кровавые ошметки то ли конского, то ли человечьего мяса, а дорогой позолоченный шлем – в грязь по другую сторону лошадиной туши, так что и не достать. Стрела с бронебойным наконечником ткнулась в катящийся шлем и отлетела прочь. Ромеи брали дорого не только за украшательство, прочность ценилась тоже, причем поболее прочего.
Рядом с князем лежал, зарывшись лицом в смятый ковыль, убитый гридень. Его рука, успевшая уже окоченеть, сжимала взведенный самострел, так и не пустивший стрелу во врага. Не долго думая, Буй-Тур подтянул самострел к себе, выцелил наиболее донимавшего его стрелка и нажал на пусковой рычаг.
Кованая стрела с рычанием соскочила с ложа самострела, и князь не успел моргнуть, как она насквозь пробила грудь бродника и улетела прочь, выискивая вторую жертву.
Всеволод Святославич потянул следующую стрелу из колчана, к сожалению своему убеждаясь, что она – последняя. Не вставая, князь заново натянул тетиву, благо делать это было нужно, упираясь подошвой в специальное стремя снизу, при этом с силой притягивая самострел к лицу. Заслышав щелчок, Буй-Тур положил стрелу в желоб на ложе и повел самострелом слева направо, выбирая мишень.
Среди бродников выделялся один всадник. Князь отметил даже не качество и богатство отделки его оружия, но жестикуляцию, отличавшуюся властностью и выдававшую привычку отдавать приказы.
– Достойная цель, – сказал себе самому Буй-Тур и выстрелил.
Бродник Свеневид торжествовал. Знаменитый Буй-Тур Всеволод, от одного упоминания о котором дрожал весь приграничный мир, лежал, трусливо укрывшись, за конской тушей, ожидая скорой и неминуемой гибели. Свеневид хотел поступить по старой, еще печенежской традиции – отрезать голову заклятого врага и сделать из его черепа кубок, оправленный в золото. Свеневид вытащил из ножен саблю, представляя, как клинок отделит голову князя от тела и хлынувший из шеи поток крови в последний раз омоет остекленевшее в смерти лицо Всеволода.
На этот раз стрела из самострела ушла почти бесшумно. Она ударила избранную жертву в незащищенное шлемом переносье, выйдя через затылок и забрызгав плащ бродника мозговой жидкостью.
Не будем сочувствовать Свеневиду – он умер счастливым.
Солнце-Хорс остановилось в небе, немного расчистившемся от туч. Черные лучи тянулись вниз, освещая поле битвы. И такие же лучи устремлялись вверх, и их становилось все больше. Мертвое Солнце требовало себе пищи, и каждый труп отдавал себя в жертву полуденному богу, открывая душу в нижний мир и выпуская его свет в мир людей. И чем больше Хорс поглощал черный свет преисподней, тем больше чувствовал голод.
– Смерть! – вопил Бог.
Глас Божий недоступен людям, но воля Бога – священна. Внизу, на поле битвы, сражались до конца, не щадя ни противника, ни себя.
Бог голоден! Накормите Бога!
Умрите, люди!
Князь Игорь Святославич еще не скрестил меч с врагом.
Все шло неплохо, и нападавших удалось остановить. Другое дело, что сторожи не смогли предупредить нападение, оказавшееся полной неожиданностью, но спрашивать было не с кого. Почти все воины, отправленные в охранение, полегли среди первых, ценой жизни искупив свою оплошность. Главное, что удалось сохранить основную часть войска и обоз, а скоро и Кончак подоспеет.
Князь Игорь все чаще поглядывал на березняк, тянувшийся параллельно реке Сюурлий. Скорее всего, Кончак появится отсюда. Если так – Гзаку не поздоровится вдвойне, поскольку удар придется ему прямо в спину.
Вполне возможно, помощь Кончака не понадобится. Игорь Святославич не смог разглядеть, что там надумал брат, но видно было, что бродники, отчаянно штурмовавшие холм, на котором укрепились куряне, хлынули вниз, отступая в панике. Стяг Всеволода, с пардусом на одной стороне и белым крестом на другой, горделиво реял на южном ветру, а сам князь, незадолго до этого сражавшийся пешим, раздобыл себе нового коня, нашел шлем и красовался на макушке холма.
Странно медлили черниговские ковуи и рыльские дружинники, но вот боярин Ольстин Олексич махнул ладонью, и черниговцы с места в карьер рванулись в подбрюшье отступающих бродников.
Ольстин, старая лиса! Берег людей, пока кмети принимали удар на себя. А вот славой и добычей ковуи собирались распорядиться сами, присвоив себе львиную долю. Ладно, думал Игорь Святославич, посчитаемся позже, когда отобьемся.
Князь Игорь усмехнулся, но улыбка застыла на губах, когда он заметил, как на глазах мрачнел Миронег, неприметно державшийся все время за спиной князя.
Я понял! Поэтому и была так уверена Хозяйка, что войско погибнет!
Сказать князю?
Да!
Нет… Поздно…
Ах, как глупо. И подло!
Но разве есть оберег от предательства? Мне, последнему хранильнику на Руси, об этом ничего не известно.
Ковуи на свежих конях легко догнали бродников, в беспорядке отступавших после гибели своего атамана. Повинуясь посвисту Ольстина Олексича, черниговцы разделились на два отряда, окружая отступающее стадо и развернулись, преграждая дорогу остриями копий.
– Хватит, побегали, – сказал Ольстин, недружелюбно поглядывая на бродников. – Теперь – обратно!
Бродники, уставшие после тяжелого боя и долгого пребывания в седле, недоуменно смотрели на черниговского боярина. Один из них, новгородец Карп, бывший все время рядом с земляком Свеневидом, проговорил неуверенно:
– Слушать нам его надо! Ему Свеневид доверял!
– Свеневид мне подчинялся, – уточнил Ольстин. – Выбирайте, господа бродники. Или послужите стольному Чернигову, или подохнете прямо здесь…
– Говори, что делать, – Карп спросил это за всех.
– Поворачивай обратно, господа бродники! Кто – на холм, к кметям, дорожку вы туда уже проложили да трупами неудачников пометили. А кто – вот по этой балочке, чтобы Всеволоду в спину ударить.
И Ольстин показал, куда надо ехать.
Карп первым направил своего коня в заросшую кустарником балку, приговаривая, чтобы не слышали черниговцы:
– От этого и ушел с Руси, что предают все и всех. Стыда лишились…
Боевые значки угрожающе наклонились вперед, уставив на невидимого еще врага укрепленные сверху рога. Длинные и узкие флажки красного цвета заматывались вокруг рогов, подчиняясь давлению воздуха, создавая иллюзию, что значки успели попробовать крови.
Впереди, на рослом венгерском иноходце, мчался великий хан Кончак. По правую и левую руку от него стлались брюхом по траве, казалось, не касаясь ее лапами, два волка, седой и бурый.
– Быстрее, – твердил Кончак, – быстрее, не успеваем!