Тишина (СИ) - Сорока Света. Страница 25

— Эй, мужики! Я жила здесь. Что произошло? Ещё недавно Леокарм был обитаем, — девушка попыталась убедить этих двух малых, что мы свои. Новый знакомый, не убирая ружья, начал приглядываться.

— А я тебя помню! — молвил он, — Ты повариха! Ладно, заболтались мы, пошли, — Дуг зашел нам за спину и подтолкнул ружьём. Его друг, упиравший дуло в живот Каре, отобрав у неё нож, отошел, пропуская нас к пролому.

Войдя внутрь, мы увидели картину, подходящую для лучшей из страшилок. Весь пол здесь был усеян костями, большими и маленькими, по углам валялись горки мусора и чего-то тухнущего, от того в помещении разливался сладковато-тошнотворный запах, не спасала даже местами обвалившаяся стена, впускающая свежий воздух. Подталкиваемые надсмотрщиками мы прошли дальше, за стеной было почти пусто. В углу стоял камин, в нём был подвешен огромный котел. Больше ничего не было кроме пары стульев, окно, призванное давать свет, было намертво заколочено. Отсюда вело несколько дверей, все кроме одной были закрыты. Нас затолкнули туда. Смрад тут в прямом смысле сшибал с ног, возникало ощущение, что кислород здесь начисто отсутствовал, как класс, окон в ней не было. Мужчины, связав нас, уходя заперли замок.

— Что здесь происходит? — в темноте голос Кары звучал, непонимающе и тихо, — что они, хотя с нами сделать?

— Твои предположения? — слова Эрика прозвучали как-то горько.

— Их нет, — вся наглость подруги исчезла, её место заняла детская растерянность.

— Они нас съедят.

— В смысле?

— Заметила в первой комнате кости? Большая часть из них человеческие.

— Как? Почему ты так думаешь?

— Ты что не видела человеческих костей? — теперь я услышала неподдельное удивление, в словах парня.

— Да откуда мне их видеть?

— А я вот не единожды наблюдал, у нас на свалке в Лагере такого было много. Или ты хочешь сказать, что у вас отработанный материал по-человечески захоранивали? Ты что, такая дура? Отработанных выкидывают на свалку и раз в полгода засыпают землёй, чтоб воняли не очень, — злой голос друга заполнил всю коморку, окутывая, пробираясь под кожу маленькими зудящими песчинками, от чего хотелось тереть себя ладонями, стряхивая эту невидимую грязь лицемерия всех, кто жил рядом с этим и все созерцал, но как бы не замечал.

Мы надолго замолчали. А что было обсуждать? Всё и так понятно, мы проделали большой путь, рисковали быть схваченными или замёрзнуть, а конец оказался весьма прост — нас сожрут сошедшие с ума работники Лагеря. Наступило отупение, когда понимаешь, что ничего уже изменить нельзя. Не знаю, о чём думали друзья, а мне почему-то вспоминался Герман. Прошло уже полгода, как он ушел, оставив меня наедине с этим странным и, как выяснилось, абсолютно чужим миром, потому что тот мир, в котором я выросла, он видимо был сказкой, в которую кроме меня никто не верил, реалии же были жестоки и полностью противоположны.

Ближе к вечеру, по моим подсчётам, наши полонители вошли в темницу, проверить как мы тут, и что делаем.

— Если уж вы нас тут держите, может объясните, что произошло с местными жителями? — решилась задать вопрос Кара

— А что объяснять? — ухмыльнулся бородач, — зверей мало, людей много, а кушать хочется каждый день.

— Что же вы переловили всех людей?

— Зачем? Только тех, кто не ушел, тем более тут началась эпидемия, надо было очищать город, — его улыбка стала широкой и довольной как у кота, набредшего на крынку со сметаной. Вопросы пропали.

Пока они осматривали нас, ощупывая, я пыталась разглядеть узлы, которыми были связаны руки товарищей и то, как мы сидим, потому что пару часов назад, когда организм отказался держать в себе остатки запихнутой туда с утра еды, во мне поднялась волна негодования, я не хочу быть съеденной!

— Слушай парень, какой-то хиленький, — сказал Дуг бородачу.

— Я лагерный, — с вызовом вскинулся Эрик.

— На лекарствах сидишь?

— Да, — каннибалы поморщились.

— Тогда его оставим напоследок, сейчас надо насладиться вкусной пищей, химию мы и попозже съесть успеем.

— Смотрите, подохну без лекарств, вообще без еды останетесь, — та храбрость, с которой старался оттянуть наш конец Эрик, рождала к нему ещё большее уважение, не только в моей душе, но и в душе подруги, я видела это по выражению её глаз в тусклом свете, падавшем из залы.

— Ладно, поживем, увидим, — буркнул бородач, и они снова ушли, судя по всему, сегодня нас убивать не будут, это было уже не плохо.

Почти сразу после того эти извращенцы заперли засов я услышала возню рядом, мне так и хотелось шикнуть на ребят, чтобы они не шумели, но я не могла. Господи, как же меня мучала эта беспомощность! В обычной жизни моя немота не так уж и мешала, но вот сейчас голос был необходим, как никогда. Не успели мои друзья что-то сделать, как в нашу тюрьму влетел Дуг, он держал увесистую палку и не задумываясь, с размаху ударил мулатку, начинающую подбираться ко мне, по голове. Замахнулся снова, теперь его удар предназначался мне, но из-за темноты он промахнулся, палка прошла в миллиметре от моей макушки и ударилась об стену, но я, от греха подальше, зажмурилась и повалилась вниз. Последний удар он нанёс Эрику и, судя по звуку, всё же попал по нему. После того как наш мучитель вышел, я лежала, ни жива ни мертва, он не должен был их убить, они пока были нужны им живыми, но, думаю, он постарался вырубить их на всю ночь.

Я пролежала, по моим подсчётам, минут тридцать, а затем постаралась, повернутся так, чтобы Кара оказалась у меня за спиной. Я делала движение и замирала надолго, мне чудилось, что каждый шорох слышен в соседний комнате, так, будто это не шорох, а гром с небес. Подобравшись к подруге, я села и стала наощупь искать её кисти. Нашарив узел, я попыталась его развязать, но он был какой-то очень хитроумный, даже на расслабленных руках мне не удавалось его распутать. Пришлось, еле перекрутившись, улечься и пытаться растянуть его зубами. Задача, надо заметить, была весьма сложная. Это хорошо развязывать узел зубами, когда пальцы помогают, но мои запястья были туго связанны за спиной, про вкус верёвки я вообще упоминать не хочу, мягко говоря, он был тошнотворный. После долгих мучений, мне показалось, что он стал поддаваться, я перевернулась и начала орудовать руками. Я чувствовала, что стёрла кожу в кровь, теплые струйки стекали мне на ладони и капали на путы, стянувшие руки подруги.

Я промучилась, наверное, несколько часов, но, наконец, узлы поддались, и одна её ладонь, со шлепком упала на пол. Передо мной встала задача не легче, надо было привести её в чувство. Ведь значительно сподручнее развязывать Эрика и оказывать отпор, если она будет в сознании, а ещё неплохо было бы развязать мне все конечности.

Как приводят в себя? Правильно, нашатырём, да если б он у меня и был его, наверное, заглушил бы смрад. Вода? Воды не было и, по всей видимости, не предвещалось. Я гусеницей подползла к лицу девушки и принялась тереться об её щёки. Эффект был не велик. Отбросив ложную брезгливость, я взялась облизывать её физиономию, от того насколько она будет активна зависят наши жизни. Кара застонала, и я кинулась вперёд, чтобы собой заглушить её стоны, хотя и была уверена, что наши мучители спят, но зачем рисковать, я сползла с нее, когда она зашевелилась подо мной.

— Ася это ты? — интересно, что она ожидала услышать? Но второй вопрос прозвучал ещё более забавно, — что произошло? — садись и слушай, сейчас я тебе всё расскажу, про себя хмыкнула я, и стала подбираться к ней так, чтобы мои руки очутились у её пальцев.

От удара она медленно соображала, и мне пришлось несколько раз ткнуться запястьями ей в ладонь, но когда до неё дошло, что у неё свободны руки, она ими активно заработала. Каре узлы удалось распутать значительно быстрее и уже через час, мы все были свободны. Меня очень пугало состояние Эрика, хотя он дышал, но в сознание не приходил. Когда я услышала движение в примыкающем помещении, я схватила подругу и поставила её за дверью, ей в руки я всунула одну из верёвок до этого связывавших нас, вторую я подсунула ей под ногу, а сама натянула её с другой стороны косяка. Обсудить план захвата наших тюремщиков просто не представлялось возможным, мало того, что у меня не было ни ручки, ни бумаги, так даже если бы и были, в нашей тюрьме царила такая темень, что нельзя было различить свой собственный нос.