Тишина (СИ) - Сорока Света. Страница 31

На утро нас всё же накормили. Еда была пресная и пахла плесенью.

— Долго мы тут будем торчать? — спросил юноша у одного из надсмотрщиков. Он выглядел всё хуже и хуже, складывалось ощущение, что чем ужаснее он себя чувствовал, тем более ехидным становился.

— В обед за вами придёт машина, — без эмоций ответил мужчина и закрыл дверь.

— Ммм мы поедем! Это просто замечательно! Я-то уж думал, что по дороге кони двину!

— Эрик и без тебя тошно, — огрызнулась мулатка.

Разговаривать смысла не было. Мы осознавали, что сбежать из Лагеря почти нереально, оставалось надеяться на то, что нас освободят повстанцы. Хотя, надо заметить, надежда была наиглупейшей.

Охранник не обманул, через полчаса после того, как нам кинули обед, по-другому зашвыривание тарелок с какой-то бурдой в окошко у основания двери, назвать было нельзя, опять появилась вчерашняя врачиха. Сегодня её физиономия излучала презрение, как если бы мы были тройкой лабораторных мышей.

— На выход, — процедила она сквозь зубы.

— А вы не хотите вернуть нам вещи? — поинтересовалась подруга, в ответ Эрик расхохотался, чем вызвал улыбку у нашей «милой» надсмотрщицы.

— Ты бы лучше, сначала, у своего приятеля поинтересовалась, чем всякие глупости спрашивать, — хмыкнула она и покинула нас, оставив на попечение шкафообразных стражей.

Эти безликие товарищи конвоировали нашу компашку до машины. Грузовик с полностью железным кузовом, высота потолка которого не позволяла выпрямиться, стоял у самых ворот завода. В нём не было ни щелочки, за исключением неплотно прилегающих створок, на которые навешивались пара замков, и хотелось верить, что ехать нам придётся недолго, иначе мы попросту задохнёмся. Нас загрузили в эту основательно промёрзшую тюрьму, в которой можно было сидеть исключительно на полу, и закрыли. Кара нащупала мою кисть и сжала в своей горячей ладони. Через пару минут автомобиль тронулся, увозя нас в неизвестность, потряхивая на ухабах.

По прошествии нескольких часов такой езды все конечности затекли напрочь, не помогала даже перемена позы. От мороза зубы стучали, отбивая невероятную дробь, зад нещадно болел от постоянных скачков по кочкам, а ещё стало не хватать кислорода, это выражалось в головокружении и неимоверной тошноте. Я свернулась на полу калачиком и попыталась спать. Хотелось уснуть и замёрзнуть, что было не сложно сделать от того холода, что буйствовал здесь. У всего есть придел и, судя по всему, моя сила воли дошла до него, по крайней мере, в этот момент у меня было такое ощущение. Но уснуть не удавалось. Потом не выдержал желудок Эрика, я поняла это по приглушенным звукам и неприятному запаху, разлившемуся в нашей импровизированной камере, мне подумалось, что сейчас бедолага получит от Кары отповедную, но подруга промолчала, чем очень меня обеспокоила. Я в темноте снова нащупала её руку:

— Я здесь, всё в порядке, — услышала я её и у меня отлегло от сердца.

Наконец наш транспорт остановился, и до слуха донеслось громыхание замков. Открывшиеся двери впустили внутрь так много свежего воздуха, что мы на мгновение потеряли ориентацию в пространстве и, хотя уже спустились сумерки, зимний день не долог, но в сравнении с темнотой в которой мы просидели несколько часов, на улице было светло. На подгибающихся, непослушных, ногах мы выбрались из этой будки и, пошатываясь, придерживаясь за её борт, встали у одного из колёс. Поездка нас совершенно вымотала, а если учесть скудный рацион предшествующих суток, то мы ещё бодро держались.

К нам подошел невысокий мужчина, лет сорока, он не был похож, ни на кого, но вместе с тем напоминал сразу на всех особей мужского пола, которых я когда-либо видела. Самым запоминающимся в его облике были глаза, от них веяло таким холодом, никакого другого эпитета кроме «ледяные» на ум не приходило. Тонкие губы выдавали человека злобного, а сильно выдающийся подбородок сообщал о непримиримости характера. Он оценивающе посмотрел на нас и отдал распоряжение стоящим рядом с ним охранникам:

— Дам в десятый барак, парня в восьмой, — он взял Эрика за подбородок и заглянул в глаза, — что, парень, хреново? Ничего, тебя скоро уколют и будет всё ок, — в его голосе не было ни жалости, ни злобы, никаких эмоций, просто констатация факта.

На Эрика было тяжело смотреть, его лицо отливало синевой, и стоял он лишь благодаря тому, что мулатка его подпирала справа, я поддерживала за спину, а слева он плотно прислонился к промёрзшей покрышке нашего транспорта. Надсмотрщики подхватили его под руки и потащили к огромным, железным воротам. Тут же, на их месте, материализовались другие, которые подтолкнули нас с Карой в спины, заставляя идти.

Следуя за провожатыми, окружающими нас спереди и сзади, мы оказались на огромной территории, с ухоженной главной аллеей, всё остальное скрывали наступившие сумерки и начинающаяся метель. Мы долго шли прямо, по мощёной дорожке, засаженной по бокам редкими деревьями, пока не оказались у одноэтажного строения с решетками на маленьких окошках, сделанных исключительно для проветривания. Когда я ступила внутрь, у меня засосало под ложечкой. В тускло освещенном, холодном доме, вдоль обеих стен были кровати, на которых лежали женщины и девушки всех возрастов, но в основном молодые. Даже при скудном свете было видно, что их лица ничего не отражали, а очи их недвижимо смотрели в потолок, на какую-то секунду мне показалось, что они мертвы. Подруга впилась мне в предплечье своими ледяными пальцами, оставляя синяки, похоже ей пришла та же мысль, но присмотревшись, мы увидели, что все они дышат.

— Ваши койки справа, — подтолкнул нас тюремщик. Мы двинулись к свободным лежанкам, они стояли через одну друг от друга, — сейчас придёт медсестра, — сказал он, и охранники неслышной тенью исчезли из помещения.

— Боже, что с ними со всеми! — оторопело, сказала мулатка, глядя на лежащих без движения женщин. Её вопрос не требовал ответа, мы обе понимали, что это действие какого-то лекарства. Нам тоже скоро вколют его, и мы обе будем в таком же состоянии. К этой реальности Лагеря Кара не была готова. Раньше она лицезрела только его лицевую сторону: врачей, обслуживающий персонал, тихих больных и чистые, красивые аллеи с меленькими домиками.

Медсестра действительно появилась очень скоро и совершенно бесшумно. Выдав нам лекарства и проследив, чтобы мы их выпили, она также неслышно удалилась. Последней моей осознанной мыслью, прежде чем потонуть в дурмане, было: «Может они все тут приведения, до того они бесшумно передвигаются?»

Я открыла глаза, из-за того, что солнце слишком нагло лупило в них своими лучами. Свет был настолько яркий, что я видела его сквозь опущенные веки, которые светились розовым светом. Распахнув очи, я села, но слишком резко, потому что в тот же момент я почувствовала будто мне в переносицу всадили раскалённый железный кол, такой силы была мигрень. От адских ощущений я тут же упала обратно на койку, зажмурилась и на моих ресницах выступили слёзы. Когда боль приутихла или я притерпелась, опять повторила попытку увидеть реальность и сесть. Наученная горьким опытом, садилась я медленно, плавно и только после того как приняла вертикальное положение, подняла веки. Поначалу я не могла понять, где нахожусь, память отказывалась мне объяснять, что я делала последние сутки. Напрягшись до предела, я припомнила, что нас везли в Лагерь и раз я не узнаю место, значит довезли-таки. До ушей донёсся чей-то приглушенный скулёж, аккуратно, чтобы не расплескать ту боль, которая гнездилась у меня в черепушке, я повернулась на звук, через кровать плача и заткнув себе рот подушкой лежала подруга. Её состояние отличалось от моего — ей было хуже. Я никогда не наблюдала её в таком состоянии.

Медленно опустив ноги на пол, я слезла и на четвереньках доползла до её лежанки. От прикосновения моей холодной ладони она вздрогнула. Только сейчас я поняла, как закоченела, температура здесь вряд ли превышала пять градусов тепла. Я нежно, чуть касаясь погладила подругу по горячему лбу.