Бктриана(Затерянные миры. Т. XXII) - Равич Николай Александрович. Страница 12

Женщина сделала жест быстрый, как полет стрелы, схватив правой рукой длинным стальной прут, лежавший на столе, и опустила его на голову животного. Раздался жалобный вой, скорбное мяуканье и свист прута, рассекавшего воздух.

В комнату вбежали слуги, и один из них ловким движением накинул на шею пантеры петлю. На их лицах не отражалось никакого изумления. Двери снова закрылись, и мы опять остались одни.

Я впервые почувствовал невольное смущение, может быть, от того, что не мог оторвать взгляда от обнаженного тела Бактрианы. Но она не испытывала никакого стыда, наоборот, при виде моего лица в ее глазах промелькнули какие-то странные огоньки. Это было сознание женщины, чувствовавшей силу своего тела.

Она подошла ко мне очень близко и, медленно поднимая спустившуюся тупику, сказала:

— Итак, возвращаюсь к нашему разговору. Все условия те же. Как только прибудет перечисленное мною оружие, часть племен перейдет границу восточного Афганистана и направится в Бухару. Помните, что с каждым днем значение этой помощи будет уменьшаться. У вас еще есть несколько дней на размышление. Пока же будьте нашим гостем.

— Я очень признателен за гостеприимство, но мне кажется, что вопрос о доставке оружия мне придется разрешить, выехав в Индию.

— Не стоит, ведь недаром же вы с таким трудом везли с собой радиоаппарат. Вам гораздо приятнее будет уехать отсюда, когда оружие прибудет и вы будете уверены, что ваша миссия способствовала улучшению дел в Бухаре.

С этими словами она хлопнула в ладоши:

— Проводите господина в его дом.

Я вышел с сознанием человека, как говорят в Китае, «потерявшего свое лицо».

Глава XIX

СОМНЕНИЯ ЛОРДА ПАЛЬМУРА

Мы возвращалась с Джастом в той же колеснице. Был вечер. Небо, ясное и темно-синее, усеянное звездами, сверкавшими особенно ярко, прорезывалось во всех направлениях снеговыми вершинами гор. По дороге, ведущей к городу, горели огни домов. Стадион темнел большим черным пятном. Ночь, теплая, наполненная запахом цветов и земли, заставляла людей покидать дома, и всюду слышались пение и смех. Кафиры целыми толпами встречались по дороге. Мужчины шли, обнявшись с женщинами. У многих в руках были небольшие тары и флейты. На головах почти у всех были венки из цветов.

Только теперь я заметил большое количество таверн [58] и публичных домов. Двери их были открыты, откуда падали на темную улицу снопы света, доносился шум танцев, музыки и крики.

Как это ни странно, но я чувствовал себя взволнованным не потому, что моя миссия потерпела провал. Я даже не испытывал ни сожаления, ни беспокойства по этому поводу. В моих глазах стояли отрывки сцен, лицо Бактрианы, то насмешливое, то гневное, ее руки, наливавшие чай.

Вот она стоит обнаженная, с прутом в руке, похожая на пантеру, лежащую перед ней.

Может быть, следовало не уходить сразу. Можно было объяснить, сказать. Судьба мне послала возможность попасть в эту страну и встретить такую женщину, как Бактриана. Я представил себе холодные, серые и туманные улицы Лондона, лица дельцов из «Интеллидженс-Сервис», разговоры добродетельных леди за вечерним часы, ночные кабаре с подкрашенными девицами и благородными отцами семейств, пришедшими сюда законно поразвратничать в субботу вечером; заседания академии с торжественно восседающими, заживо погребенными старичками; профессорские семьи в Кембридже [59].

Зачем все это? Совершить снова великий путь назад, чтобы вернуться к своим таблицам и рукописям и восстанавливать прошлое, когда есть настоящее, когда можно остаться в Кафиристане.

Рисковать теперь жизнью ради того, чтобы авантюрист Энвер-паша мог еще несколько месяцев жечь города в чужой для меня стране? Теперь, когда найден новый мир!

Я положил руку на плечо Джаста и у меня были готовы вырваться с уст слова:

«Поверните назад, я еще хочу говорить с Бактрианой», но меня удержала одна мысль:

«Сегодня, сразу после первой беседы, сразу после моего поражения, прийти и пасть к ногам. Нет!

Слишком рано».

Джаст вывел меня из задумчивости: мы были перед дверями дома.

Слуги ждали со светильниками с руках.

— Передайте Бактриане, — сказал я, слезая с колесницы, — что я буду в ближайшие дни просить снова о приеме.

— Это естественно.

— Почему? — спросил я с раздражением.

— Кто видел ее раз, всегда хочет увидеть ее снова.

Хорошо, что было темно, потому что краска залила мое лицо — не знаю, оттого ли, что мне стало стыдно, или от желания его ударить.

В атриуме был накрыт стол и стояло вино в кувшинах. Я велел привести побольше света и начал пристально рассматривать фреску.

«Бак-три-ана», — повторял я тихо про себя.

Есть мне не хотелось, но вино я пил стаканами. Оно было очень легкое, напоминающее по вкусу тонкий и сухой икем [60].

Расхаживая по атриуму и обдумывая, что мне сообщить в Индию, я заметал в таблинуме — нише — Дизану, молча наблюдавшую за мной. Невольным жестом, рассеянно я погладил ее по волосам и, не останавливаясь, продолжал ходить.

Я не вспомнил о ней и, вернувшись к себе, занялся шифрованием депеши.

Я кончил работу только к утру.

«Клейтону, уполномоченному И. С. при вице-короле. Пешавер.

Имейте в виду, что Кафиристан не горная и дикая страна тчк Ее цивилизация, государственный аппарат и военная организация стоят на очень высоком уровне и во многих отношениях превосходят наши тчк Информация поставлена так, что сегодня мне сообщили, кто я такой и зачем послан сюда вами тчк Полагаю, что оружие нужно выслать безотлагательно, хотя едва ли уже можно помочь Энверу тчк До получения оружия мне запрещен выезд из Кафиристана тчк Изучение этой страны имеет громадное значение для Англии и всего человечества тчк Поэтому я не намерен пока выезжать отсюда тчк Ваш № 13031 сообщаю: Совет Старейшин подчиняется правительнице по имени Бактриана тчк Я требую чтобы вы эту телеграмму доложили вице-королю тчк».

Лежа в постели, я все еще вспоминал встречу с Бактрианой, обрывки разговора. О, сколько бы я дал, чтобы повторить эту встречу сначала. Я сказал бы другие слова. Она бы поняла, что перед ней сидит не просто английский агент. Величайшие ученые мира завидовали мне. Это я первым после Роулинсона, открывшего надпись Дария [61] на скале в Бегистуне [62], начал свободно разбирать вавилонскую клинопись и обнаружил, что язык семитского населения Вавилонии близок к кушитскому [63] и к древнееврейскому языку, на котором написана Библия.

Неужели она не понимает, что я, может быть, единственный европеец, знающий язык тех из ее племен, которых не понимают даже сами кафиры…

Теплое, прижавшееся ко мне тело заставило меня оторваться от своих мыслей. Это была Дизана. Она положила мне голову на грудь.

— Ты ее видел?

— Да, — ответил я рассеянно. Мне было неприятно говорить с Дизаной о Бактриане. Мне вообще не хотелось говорить, я был слишком взволнован и не мог заснуть, хотя утро уже давно сменило ночь.

Дизайна это поняла. Она приподняла свою стриженую голову и спросила:

— Скажи, ты влюблен?

Глава XX

ПРАЗДНИК В ДИРЕ

Я вспомнил слова Робертсона:

«Пляска играет важную роль в интимной жизни кафиров; она бывает то религиозным обрядом, то зрелищем или развлечением. Кафиры пляшут и тогда, когда счастливы, и тогда, когда повергнуты в печаль».

Бедный сэр Дж. Робертсон! Он был политическим агентом в Чильчите, где раньше служил врачом. Его начальником был полковник Дюранд — тупой солдат. Когда Робертсон получил разрешение поехать тайно в Кафиристан для того, чтобы изучать страну, где никогда не бывал европеец, Дюранд пожаловался начальству, что его врач вместо того, чтобы лечить больных, занимается научными путешествиями. К тому же, Робертсон не попал в Кафиристан и начал его описывать по племени сияпушей, где он пробыл почти что пленником около года. Это все равно, что по бушменам [64], живущим в английской Южной Африке, судить о том, как живут англичане в Лондоне. Переправляясь через Инд, Робертсон потерял все фотографии и большую часть материалов, и этим окончилась первая неудачная попытка европейцев проникнуть в Кафиристан.