Ноктэ (ЛП) - Коул Кортни. Страница 22

Я поглядываю на него и улыбаюсь.

— Страшно?

Он качает головой, закатывая тёмные глаза.

— Ничуть. Если что, ты меня защитишь.

Я смеюсь, ибо сама идея, как маленькая я защищаю такого огромного его, просто смешна. Но затем качаю головой.

— Тебе придётся подождать.

И он ждёт, пока я веду автомобиль. Вечером, по тихому шоссе, пока не сворачиваем и не направляемся в тихую часть города, затем выезжаем на окраину, где уже стемнело и лишь несколько городских огней мерцают в ночи.

Мы проезжаем под старой выгоревшей вывеской, слова которой образуют покосившуюся неоновую арку блёклого фиолетового цвета и созданную тогда, когда ещё неоновые вывески были самым современным достижением. Лампочки уже давно разбиты — яркое напоминание о том, что это унылое и заброшенное место.

«Страна радости», — гласит надпись.

Даже буквы выглядят жутко, все потемневшие и оборванные. В этом месте больше нет ничего радостного, помимо воспоминаний: воспоминаний о катании с Финном на старинном поезде, о нашем с ним смехе на электромобильчиках, о забеге через дом с привидениями. Но, конечно же, всё это было до того, как это место закрыли. Позднее мы с Финном приходили сюда, чтобы побыть в одиночестве, прижаться друг к другу и поболтать среди жутких строений, поскольку находили забавным пугать самих себя. Но мы не были здесь с тех пор, как умерла мама. Полагаю, из-за того, что жизнь и так достаточно пугающая.

Я въезжаю на заброшенную парковку, останавливаясь между выцветшими оранжевыми линиями среди моря других пустующих парковочных мест.

— Мои родители привозили нас сюда с Финном, когда мы были маленькими, — рассказываю я. — Но у хозяина, видимо, возникли проблемы с налогами, и это место внезапно оказалось закрыто и заброшено.

Деэр оглядывается вокруг: мрачная автостоянка, потемневшие ворота и шаткое колесо обозрения, возвышающееся над огороженным горизонтом, его длинные и тонкие перекладины призрачно белеют на фоне черноты ночи.

— И что, вы просто приходите сюда и сидите на стоянке, или что? — размышляет он с отсутствующим выражением лица.

Я издаю смешок.

— Нет. Мы давным-давно выяснили, как пробраться внутрь.

Деэр ухмыляется, его лицо озаряется осознанием.

— О-о-о. Проникновение со взломом. Вечно излюбленный способ толпы.

Я снова издаю смешок.

— Почему-то мне кажется, что для тебя это будет впервые.

Я открываю дверь, и скрип эхом разносится в ночи, поскольку здесь нет других звуков, чтобы заглушить его. Такое чувство, что мы на краю света, совершенно одни, и если сделаем один неверный шаг, то перевалимся через край.

— Всё в порядке, — говорю я через плечо, направляясь к парку. — Владелец давно исчез. Мы слышали, он сейчас за границей, так что, уверена, ему наплевать, кто шастает в округе. Не мы первые и не мы последние.

Я ощущаю Деэра позади себя настолько близко, что могу чувствовать запах его одеколона, пока веду его вдоль забора. Наконец я вижу то, что ищу… зазубренное отверстие, которое кто-то вырезал много лет назад. Оно как раз размером с человека — и этого достаточно, чтобы пролезть внутрь.

Я ныряю через лаз, и Деэр без колебаний следует за мной. При мысли о том, что он доверяет мне достаточно, чтобы следовать без вопросов, у меня в животе теплеет. Он же едва меня знает.

Но когда я поворачиваюсь и останавливаюсь, глядя в его красивое лицо, от выражения его глаз все мои внутренности тают. Потому что он хочет меня узнать. Это достаточно ясно.

Я с трудом сглатываю и отворачиваюсь, внимательно осматривая пейзаж перед собой.

Парк развлечений пуст, совершенно заброшен и тёмен, словно из фильма ужасов. Сами аттракционы располагаются в ряд с каждой стороны: тут и гротескные лица клоунов, и облезлые гоночные автомобили, а так же сверкающее краской забрало, наблюдающее за мной издалека.

Ветер подхватывает мусор, словно бумажное перекати-поле, а на нескольких зданиях красуются граффити — доказательство того, что мы, естественно, здесь не первые. «Поворачивай назад», — виртуозно написано красным и чёрным. «Отвали», — нарисовано под первой надписью светящимся оранжевым цветом. А потом в самом низу, раскрашенное в жуткий отвратительно белый: «Смерть приходит ко всем». И я не собираюсь упоминать, что последнюю надпись сделал мой брат.

— Любопытно, — медленно произносит Деэр, поворачиваясь по кругу. — Но я бы не сказал, что это более жуткое место, чем похоронный дом.

— Потому что это не то, что я хочу тебе показать, — лукаво говорю я.

Он поглядывает на меня.

— Ну, я всегда готов, — заявляет он. — Веди.

Я хихикаю над его официальным тоном, который по-прежнему так же сексуален с его акцентом, и, не задумываясь, тянусь назад и в темноте хватаю его за руку. Я чуть не вздрагиваю от контакта, от ощущения его тёплых пальцев и сильных рук. Он удивлён, но не отдёргивает руку. Вместо этого он крепко, но всё же нежно сжимает мою ладонь, и я тяну его за собой, наслаждаясь самой идеей, что прикасаюсь к нему прямо сейчас.

Я держусь за руки с Деэром ДюБри.

Мы проходим через безжизненный центр парка, мимо лодочного аттракциона «Старая мельница» с его гниющими лодками, раскачивающимися в мутном рву, мимо подвесных качелей, чьи цепи скрипят, покачиваясь на ветру, и мимо электромобильчиков с неработающими машинками, столкнувшимися все вместе в середине.

Я останавливаюсь перед «Ноктэ», версией дома ужасов «Страны радости».

Деэр читает мрачный знак, с чёрных букв которого, кажется, капает кровь.

— «Ноктэ», да?

Я киваю.

— На латыни это означает «ночью». Финн любил это место. И думаю, что с него и началась его любовь к латыни.

Я не упоминаю о своей теории, что Финн любил это место потому, что гротескный ужас этого дома даже его заставлял почувствовать себя в здравом уме. Вот почему он всё ещё приходит сюда — потому что оно по-прежнему оказывает тот же эффект, а может, даже больший. Атмосфера заброшенности усиливает ужас, каким-то образом заставляя это место казаться реальнее. Поэтому, когда брат проходится по нему, — он самый адекватный в помещении. Ну, помимо меня.

Мы с Деэром стоим, уставившись вверх на извилистую дорожку, ведущую к заброшенному особняку, который, кажется, зловеще смотрит на нас сверху; некоторые из его окон выбиты и словно подмигивают нам. Вдоль дорожки тянутся растения, а плакучие деревья образуют свод, создавая тенистую аллею.

Деэр переводит взгляд на меня.

— Ладно. Это жутко.

Я улыбаюсь, даже когда озноб пробегает вдоль моего позвоночника.

— Ты ещё ничего не видел.

Я тяну его за руку, и мы поднимаемся по дорожке.

— Когда парк аттракционов ещё работал, здесь также имелись призраки и зомби, которые выпрыгивали по дороге, пугая и веля поворачивать назад. — Я останавливаюсь, глядя на него. — Хочешь повернуть назад, Деэр?

В моём голосе слышится кокетливый вызов, и он его улавливает. Улыбаясь, Деэр поворачивается ко мне.

— Ни за что в жизни. — Лунный свет падает на него сверху, освещая чёрную щетину, тянущуюся по подбородку, и отражаясь от кончиков его волос. На мгновение кажется, что Деэр сияет, и мне хочется протянуть руку и коснуться его лица.

Но я этого не делаю.

Вместо этого я лишь улыбаюсь.

— Тогда давай сделаем это.

Мы поднимаемся по скрипучим ступенькам крыльца, пересекаем скрежещущие доски, а затем поворачиваем медную ручку двери. Деэр бесстрашно переступает через порог.

— В какую сторону?

Он поворачивается ко мне. Я вытаскиваю фонарик и свечу им по знакомому фойе. Со стен свисает красный бархат, зловеще напоминая кровь. Стоит запах плесени и старья, а сам воздух спёртый и пыльный.

— Туда, — указываю направо, в сторону коридора, который, как я знаю, ведёт в спальни.

Потому что внезапно мне просто необходимо быть рядом с ним. Это нужда, а не желание. Бессознательное влечение, зов, на который я отчаянно хочу ответить.

Мы медленно идём по коридору, каждый наш шаг сопровождается скрипом, и я замечаю, как Деэр несколько раз оглядывается назад.