Ноктэ (ЛП) - Коул Кортни. Страница 41

У всех есть секреты, Калла. Вот что он мне сказал, и, полагаю, это правдивее, чем я осознавала. Вопрос в том, важны ли его тайны? Должны ли они меня заботить? Потому что мне и так есть о чём беспокоиться.

Но меня смущают его противоречия. Смущают его желание и отчуждённость. Его горячая кровь и холодное отношение. Всю прошедшую неделю он держал меня словно якорь посреди всего этого безумия. Возможно ли, что Деэр просто больше не хочет быть этим якорем?

В моей груди немеет при этой мысли, ибо каким-то образом я уже стала от него зависеть. Я полагаюсь на его способность вызвать у меня улыбку, способность поднять меня из этой трясины в мир, где живёт надежда.

Но он только что закрыл дверь перед моим носом, и я не могу не задаться вопросом, было ли это метафорой чего-то большего?

Я пытаюсь выбросить эти мысли из головы, ожидая Финна, а затем отвожу его в группу. Всё, что я могу сейчас делать, — это продолжать выполнять привычные действия и не вешать нос.

Деэр не определяет меня.

Это должно стать моей новой мантрой.

Я засыпаю с этой мыслью, с самыми лучшими намерениями. Но просыпаюсь в три часа ночи.

Тихо играет фортепьянная музыка, просачиваясь через стены дома.

Вздрогнув от неожиданности, я сажусь в кровати и снова смотрю на часы.

Так и есть, сейчас середина ночи.

И нет, пианино не должно сейчас играть.

Я тихо спускаюсь по лестнице к часовне, и с каждым шагом нежная музыка становится чуть громче. Но когда достигаю нижней ступеньки, музыка прекращается. Тишина, кажется, громко отдаётся эхом в ушах, когда я мчусь по коридору и поворачиваю за угол в комнату.

Сиденье для фортепиано пустое.

Изумлённая, я растерянно прохожу вперёд, проводя пальцем вдоль пустой скамьи.

Знаю, оно играло. Знаю, именно это разбудило меня. Клавиатурная крышка открыта, что странно. Обычно она опущена, когда фортепиано не используется.

А потом я чувствую запах.

Едва уловимый аромат одеколона Деэра.

С замиранием сердца я выглядываю в окно и вижу, что в его коттедже горит свет.

Он всё ещё не спит. И он был здесь.

И мне почему-то становится понятно без лишних слов, что Деэр всё ещё хочет меня так же, как я хочу его, невзирая на то, как холодно он вёл себя ранее. Я не знаю его причин и не знаю его секретов.

Но, падая на сиденье фортепиано, я знаю одно.

Несмотря на все его попытки, Деэр не смог держаться от меня подальше.

31

TRIGENTA UNUS

Калла

На следующее утро мне очень хочется увидеться с Деэром. Но в то же время я не хочу показаться отчаявшейся. И у меня нет желания играть в игры.

И только воспоминание о его фортепианной музыке, раздающейся по дому прошлой ночью, удерживает меня от паники.

Деэр пытается поступить благородно. Я это чувствую. И точно так же ощущаю с ним связь, сильную и прочную, всё тянущую и тянущую меня к нему. Я знаю, он тоже её чувствует. И именно поэтому не могу позволить себе волноваться.

Всё разрешится. Должно разрешиться.

Бросив последний раз взгляд через плечо, я отхожу от его двери, уверенная, что увижу его скорее раньше, чем позже.

Солнечные лучи согревают мои плечи, и я решаю прогуляться.

Я оставляю позади одну тропу за другой, поднимаясь вверх в сторону скал, а не вниз, к морю.

Добравшись до вершины, с удивлением обнаруживаю там Финна, сидящего слишком близко к краю.

Вздрогнув от неожиданности, я останавливаюсь, мои розовые кеды прирастают к земле.

В то время как чёрные кеды Финна свисают с края скалы, и он беззаботно болтает ногами, ничуть не обеспокоенный тем, что в любой момент может сорваться.

— Финн, — медленно произношу я, стараясь его не спугнуть, — отойди от края.

Он невозмутимо оборачивается через плечо.

— Привет, Кэл. А ты знала, что мускатный орех смертелен, если его вколоть в кровь?

Эти слова ещё больше заставляют меня насторожиться.

— Ты ведь знаешь это не по собственному опыту?

Я пристально смотрю на него, разглядывая его руки в поисках следов от инъекций. Он закатывает глаза.

— Ты же знаешь, я ненавижу мускатный орех.

Мне становится трудно дышать.

— А ещё я знаю, что ты сидишь слишком близко к краю. Отодвинься. Только осторожно.

Но он даже не шевелится, и я замечаю, как вокруг него собираются крошечные шарики глины и скатываются с обрыва. Моё сердце грохочет в ушах.

— Хочешь сегодня пойти к маяку? — спрашивает он, будто не слыша меня. Он смотрит поверх воды в сторону маяка, наблюдая за летающими вокруг него чайками.

— Да, — быстро отвечаю я. — Давай прямо сейчас.

Ещё раз пожав плечами, Финн неуклюже поднимается на ноги, и в этот момент под его ботинком отламывается кусок скалы. Осколок срывается вниз, но Финн даже не замечает. Он просто подходит ко мне, будто сидение на скале — самое естественное занятие в мире, словно он совершенно не замечает опасности.

Я обнимаю его и крепко сжимаю.

— Да что с тобой? — шепчу я в его шею, вдыхая запах его потной кожи. — Зачем ты это делаешь?

— Делаю что? — невинно спрашивает он. — Мне просто хотелось полюбоваться хорошим видом.

— Ты же знаешь, это опасно. — Я отстраняюсь и заглядываю ему в глаза. — Ты же знаешь это.

— И ты знаешь, что я находился достаточно далеко и был в безопасности.

Он повторил мои же слова, что я сказала ему на днях, только в его случае это не так.

— Ты был на самой грани, — говорю я дрожащим голосом.

На что Финн пожимает плечами.

— Я всё ещё там.

А затем он уходит вниз по тропе, насвистывая мелодию, от которой у меня мурашки бегут по позвоночнику. Мелодию, которую играл Деэр на фортепиано прошлой ночью.

Финн слышал её. Он знает, что Деэр находился в доме, и его это расстроило. Вот, должно быть, из-за чего всё это.

Я сбегаю по тропе, догоняя его.

— Ты расстроен потому, что сейчас я близка с Деэром? Ты же должен понимать, что для меня самое главное в жизни — это ты, Финн. Ты всегда будешь для меня на первом месте. Несмотря ни на что.

Он останавливается и смотрит на меня.

— Калла, ты слишком заморачиваешься. Со мной всё в порядке. Я не сержусь на тебя.

А затем продолжает спускаться.

Я иду рядом с ним, стараясь сохранять спокойствие, и даже неплохо справляюсь, но только до тех пор, пока мы не проходим половину пляжа и я не замечаю что-то серебряное, сверкающее в песке. Пробежав вперёд, я наклоняюсь и поднимаю медальон Финна со святым Михаилом.

Онемев, я наблюдаю, как он раскачивается в моих пальцах. Меня нагоняет Финн.

— Почему ты выбросил медальон? — требую я от него ответа. — Я понимаю, ты не хочешь носить его сейчас, но это мамин подарок. Она дала его тебе, Финн. Ты не можешь просто выбросить его.

Он пожимает плечами, и я уже начинаю уставать от этих его пожиманий.

— Если хочешь, можешь забрать его себе, — говорит он небрежно, и мне хочется кричать.

— Не хочу. Мне хочется, чтобы ты хотел его носить. Он твой. Наша покойная мать подарила этот медальон тебе. Это ты должен его хотеть.

Я уже практически кричу, но Финн даже не вздрагивает и вообще никак не реагирует. Он просто смотрит на меня своими бледно-голубыми глазами, того же цвета, что и небо.

— Но я не хочу, — беспечно отвечает он. Я застываю на месте, сжимая кулон в руке, а Финн сходит на каменистую дорожку и садится, уставившись на воду. Он спокоен, задумчив, и с ним определённо что-то не так.

Я чувствую это своим нутром, сердцем, тем скрытым и защищённым от света местом, которым знают близнецы.

Поэтому делаю единственное, что могу.

Я должна обратиться за помощью к профессионалу, к тому, кому Финн расскажет то, что не расскажет мне.

Я спешу к дому и сажусь в машину. Съезжаю вниз с горы и еду через городок, направляясь к больнице. Добравшись до места, я засовываю медальон в карман. Бог свидетель, я не могу вернуть его Финну. Он, скорее всего, выбросит медальон, и я больше никогда его не увижу.