Ноктэ (ЛП) - Коул Кортни. Страница 48

Я скучаю по тебе. Даже если у тебя есть тайны.

Кладу телефон на стол и залезаю обратно в кровать.

Не знаю, как долго я сплю, знаю только, что, когда открываю глаза, снова рассвело. Финн сидит в моём кресле и с беспокойством наблюдает за мной. Он бледен, его тощие руку сцеплены на коленях.

— Тебе нужно поесть, — говорит он.

Я отворачиваюсь.

— Мне не хочется.

— Ты проспала два дня, — отмечает он. Это удивляет меня, но я не подаю виду. — Хотя бы попей.

Финн протягивает мне стакан воды. Я тянусь за ним, делаю два глотка, а затем ложусь обратно.

— Уходи, Финн.

Он изучает меня, его голубые глаза смотрят оценивающе.

— Знаешь, если ты пытаешься продемонстрировать папе, что он прав, то это верный способ, — замечает он. — Ты ведёшь себя как сумасшедшая… на лицо все признаки глубокой депрессии. Этого ты добиваешься?

— Надо быть сумасшедшим, чтобы знать, что такое сумасшествие, — бормочу я и чувствую себя виноватой, когда Финн вздрагивает. Меня пронзает боль раскаяния.

— Прости, — быстро говорю я. — Я не это имела в виду.

Он пожимает плечами, делая вид, что эти слова не причинили ему боль.

— Всё в порядке. Это всего лишь правда. Прямо сейчас ты ведёшь себя как сумасшедшая. Если папа ошибается, и тебе действительно будет лучше с Деэром, то вставай с постели и действуй. Покажи им, Калла.

Он грустно и с вызовом смотрит на меня, и в этот момент я ненавижу его за то, что он такой логичный.

За то, что он абсолютно прав.

— Я всё ещё чувствую усталость, — жалобно отвечаю я. Мне хочется остаться здесь, где не имеет значения, что я одинока. Где меня ничто не трогает. Ни смерть мамы, ни безумие Финна, и больше всего — отсутствие Деэра.

Финн качает головой.

— Я загляну к тебе позже.

Я смотрю ему вслед, а затем хватаю телефон.

Новых сообщений нет.

Деэр так и не ответил.

Я закрываю глаза.

— Вставай.

Открываю глаза, и снова темно.

Понятия не имею, как долго я пробыла в постели, но предполагаю, прошёл ещё день. Или двенадцать часов. Или двенадцать лет. Кто знает и кого это волнует?

Я смотрю на Финна.

— Хватит, Калла. Ты сильнее этого. Может, тебе плевать, но мне — нет. Ты нужна мне. Мне нужно, чтобы ты встала, нужно, чтобы ты была сильной. Можешь поспать ночь, если хочешь, но утром мне нужно, чтобы ты вытащила свою задницу из постели и перестала себя жалеть.

Он суровый, решительный и по-братски заботливый.

Мои глаза наполняются слезами, и я закрываю их.

Слышу, как он, вздыхая, уходит и закрывает за собой дверь.

****

Финн

Я сижу в кресле в комнате сестры и наблюдаю, как она спит. Смотрю на слёзы, струящиеся по её лицу, на её мокрые и спутанные волосы.

Жалкое зрелище.

Её боль причиняет боль мне.

ИсправьЭтоИсправьЭтоИсправьЭто, твердят голоса.

Не могу. В этом-то всё и дело. Я не могу это исправить.

Она хрупкая, напуганная и одинокая, а теперь ещё и сломленная.

Он сломал её.

Нахмурившись, я поднимаю её телефон, чтобы убедиться, что он ей больше не писал. Я уже удалил его предыдущее сообщение: жалкое «я тоже по тебе скучаю».

Да пошёл он.

Пошли они все, кто хочет причинить ей боль.

Я не могу спасти её, если она продолжит страдать.

Но таков мир. Он безобразен и жесток, и вот как я это исправлю. Ответ приходит ко мне совершенно отчётливо. Мир слишком болезненный. Есть только один способ остановить это: исправить.

Исправь это.

Так я и сделаю.

Так я и сделаю.

Исправлю.

Считайте, что уже исправил.

Я говорю это голосам, и, кажется, их это успокаивает, потому что они замолкают на какое-то время, когда я склоняюсь и целую сестру в лоб, а затем заползаю в кровать позади неё.

Есть способ. Только один Только один Только один.

Исправить это.

37

TRIGENTA SEPTEM

Калла

Комнату заливает солнечный свет, и я просыпаюсь, чувствуя себя… снова живой.

Не знаю, по какой причине.

Может, из-за негодования Финна, его мольбы, требований вытащить утром мою задницу из кровати.

Не знаю, что именно помогло, что пробилось сквозь мою жалость к себе, но вот я сижу на краю постели.

Сейчас время обеда, и я встаю.

По дому разносится запах еды, прохожу по коридору и нахожу отца с Финном на кухне.

Сажусь за стол, не говоря ни слова. Я не расчесала волосы и не оделась. Но они оба делают вид, что ничего не замечают.

Финн накладывает мне тарелку и пододвигает её через стол.

— Тебе лучше? — осторожно интересуется он.

Я киваю, глядя на еду, и закидываю в рот ложку.

— Ты пробыла в постели четыре дня, — добавляет он, не сводя с меня глаз.

— Четыре? — Я поднимаю глаза и встречаюсь с ним взглядом, а затем поворачиваюсь к отцу. Папа кивает, старательно сохраняя бесстрастное выражение.

Я снова опускаю глаза.

— Я сильно устала. — И замолкаю, замечая, насколько бескровными выглядят мои руки, держащие вилку. Бледные, тощие, вялые. Мне действительно нужно взбодриться. Подышать свежим воздухом. Перестать быть жалкой. Но сначала…

— Деэр звонил? — Я не могу не спросить.

Они молчат, потом папа кивает.

— И? — Я слышу надежду в своём голосе и ненавижу это.

— И ничего, — твёрдо отвечает он. — Просто интересовался, как у тебя дела. Ты не готова к встрече с ним, Калла. За последнюю пару месяцев ты через многое прошла. Тебе нужно сосредоточиться на себе, а не на Деэре.

Меня пронзает боль, и я отворачиваюсь, смотрю в окно, на пустой гостевой домик Деэра.

Они не понимают. Именно он держал мою голову на плаву эти последние несколько недель. Не знаю, почему я так сильно от него завишу, но я просто завишу. Вот только я прогнала его, поскольку, очевидно, я сумасшедшая.

Я отправляю в рот вторую ложку.

— Спасибо за еду, — говорю Финну. Он кивает.

Я жую и глотаю, стараясь не смотреть на отца. Всё ещё злюсь на него.

Я настолько зла, что лёгкие горят, а горло сжимается.

В рот отправляется третья ложка. Когда я жую, мне кажется, что во рту опилки, и мне ни за что не удастся их проглотить, потому что горло слишком сильно горит, а я не могу дышать.

Какого чёрта?

В замешательстве я смотрю на тарелку. Польская колбаска, квашеная капуста, яблоки… и орехи пекан.

Орехи пекан.

Мои руки тотчас подлетают к горлу, поскольку после трёх ложек оно уже отекло и не пропускает воздух.

Я хриплю, пытаясь вдохнуть. В груди распространяется жар, а все сосуды в лёгких начинают расширяться. Я чувствую, как каждый из них пульсирует в моей грудной клетке, растягивается, набухает.

— Пап, — удаётся прохрипеть мне, вставая со стула. Он бросается вперёд, чтобы подхватить меня, и я падаю в его объятия, пытаясь дышать онемевшими лёгкими.

Я втягиваю воздух, но он не проходит. Воздух не может попасть в отёкшие ткани моего горла. Будто тиски, стягивающиеся и сжимающиеся.

Я — рыба, выброшенная из воды, и всё вокруг превращается в шум, но я не могу разобрать слов. Свет размывается в одно огромное пятно, и в голову пробивается одна единственная мысль, прежде чем всё исчезает.

Кто-то только что меня отравил.

***

Ещё даже не открыв глаза, я уже знаю, где нахожусь. И знаю почему.

Кто-то накормил меня орехами.

Кто-то.

Финн.

Это знание ошеломляет меня, и поэтому я просто сосредотачиваюсь на том, где нахожусь.

Я узнаю стерильный медицинский запах больницы. Прислушиваюсь с закрытыми глазами, различая резиновый скрип обуви медсестёр, гудки аппаратов, тихое бормотание в коридоре.

У меня в носу трубка. Кислород. Комната вращается, и я фокусируюсь на ней.

Сосредоточься, Калла.