Фридрих Барбаросса - Пако Марсель. Страница 17

Третий фактор, с которым ему надо было считаться, определялся самим феодальным строем. Благодаря острому чувству реальности он понял, очевидно, еще до своего вступления на престол, что полный возврат к феодальным обычаям невозможен; сам он не смог бы, пожалуй, их отбросить, настолько этот строй проник в общественные нравы и сознание. Но он решил не быть жертвой этого строя. Поэтому если даже ему придется еще глубже укоренить эту систему в германской почве, то он будет следить за тем, чтобы феодальные порядки осуществлялись во взаимосвязи с упрочением королевской юрисдикции и уплотнением сотрудничества со знатью через вассальные отношения.

Видимо, такую программу трудно было воплотить в жизнь. Она таила в себе ряд опасностей. Слишком уступать феодальным привычкам, слишком стремиться к соглашению с крупной знатью, задабривая ее щедротами, — это могло в любой момент ослабить центральную власть и привести к противоположному результату.

Фридрих это прекрасно сознавал, но в течение всей жизни отказывался пожертвовать своим королевским правом и всегда считал, что если избранные им средства противоречат одно другому, то следует в первую очередь защищать монаршую миссию, которая должна быть воплощена в жизнь с опорой на людей, верных Штауфенам. Он неоднократно ясно давал это понять на словах и на деле.

Выбор методов, которые надлежало применить в Италии, был не настолько ясен, потому что император ограничился лишь определением способа, которым он намеревался установить и осуществлять свою власть.

В первую очередь он решил стать настоящим сувереном Итальянского королевства, то есть получить в этой стране всеобщую поддержку своей политики, чтобы все примкнули к его империи, величие которой следовало поднять как можно выше. Сеньоры и города, знать и простолюдины должны были принять его суверенитет, не исключающий сохранения некоторых местных свобод при условии, что он сам будет их контролировать. Значит, здесь, как и в Германии, он рассчитывал на сотрудничество. Но если в Германии он чувствовал себя обязанным идти все дальше по этому пути и считал естественным и обязательным сотрудничество короля с принцами, то в Италии это было всего лишь щедрое предложение, обсуждать которое он не собирался. Если жители этой страны были недовольны его властью или отказывались от сотрудничества, тогда сила — сила Германии — должна была их к этому принудить.

В остальной части полуострова, где он, возможно, не имел четкого намерения стать непосредственным властелином, он тем не менее желал признания за собой особого права на вмешательство, то есть это должен был быть суверенитет, который в действительности оставался бы фиктивным до особых случаев. Поэтому он согласился с фактом существования королевства Сицилии, но хотел помешать сицилийскому монарху под каким бы то ни было предлогом вступать в другие итальянские области и дать ему понять, что император выше его. Таким образом, honor Imperii не обязательно предполагал территориальный захват Сицилии и аннексию этой страны, а только лишь ее принижение и принуждение считаться с империей. Следует отметить, что не все историки именно так объясняют поведение Штауфена, некоторые заявляют, что он в первые же годы своего правления составил план захвата Палермо и всего Сицилийского королевства. Правду в этом вопросе тем более трудно установить, что поиски ее могут проводиться лишь в области проектов, так как в действительности это завоевание никогда не предпринималось.

Какая бы позиция ни была избрана, имперские действия в Италии выдвигали на первый план вопрос об отношениях с Папской областью, владычицей обширных территорий на полуострове, непосредственно заинтересованной в сицилийских делах. В этом отношении имперская программа была сформулирована четко и ясно. Поскольку святой престол и империя Божьим промыслом были созданы для сотрудничества, Фридрих намеревался как можно больше помогать римской церкви в религиозных делах; в качестве ее поверенного и особого покровителя он был расположен оказывать ей поддержку в Папской области и в других странах против ее врагов, в числе коих была и римская коммуна. Но зато папа должен был признать королевские прерогативы в Германии — определенная доля участия в инвеституре епископов в качестве арбитражной инстанции в случае разногласий, через утверждение избранника в сане в обмен на клятву верности и т. д. Особенно было нужно, чтобы император мог действовать по своему усмотрению в Итальянском королевстве, в том числе и в Патримонии Св. Петра, если речь пойдет о политических вопросах, не входящих в компетенцию местной администрации. Необходимо было, чтобы он сотрудничал с Папским государством против Сицилии и вообще, чтобы папа поддерживал императора каждый раз, когда речь заходит об интересах империи.

Эта обширная и четкая программа тем не менее была неполной. Ведь если в Германии Штауфен планировал идти как можно дальше по пути сотрудничества с принцами, если в Италии он готов был даже применить силу при первой же необходимости и повсюду, где это будет нужно, то в отношении Папской области он не определил для себя линии поведения на тот случай, если папа откажется от сотрудничества или от имперских проектов. Он просто знал, что здесь натолкнется на власть особого рода, которой ему как частному лицу и как христианину придется подчиниться. Зато в сфере общественных интересов темперамент не позволял ему отступать перед серьезным конфликтом, но он, естественно, рассчитывал ловко сыграть на устрашении.

Помимо этих нескольких рассуждений новый монарх в 1152 году знал, чего хочет и как этого добиться. Физически, интеллектуально, политически он готов был выполнить возложенную на него миссию. Примечательно также, что он повсюду провозглашал союз с другими властными структурами, считая, что сотрудничество — лучший способ действий.

В Германии невзирая на времена его дело продолжил однажды Генрих Лев, прекрасно знающий германские реалии — фактор, который никогда нельзя упускать из виду для прослеживания развития и перипетий его политики. В Италии, напротив, сотрудничество оставалось ограниченным, так как в истории этой страны правление Фридриха часто представлялось как попытка править посредством силы; здесь ему вскоре пришлось отказаться от идеи сотрудничества со всеми итальянцами. Более двадцати лет он пытался выполнить свою программу скорее военным путем, чем через переговоры; потом, уяснив истинное положение вещей, начал разрабатывать в 1174–1177 годах новые методы, тем не менее ни в чем не изменившие цели, которую он преследовал своими предприятиями.

Итак, его слабость состояла в отсутствии у него опыта для решения итальянских вопросов, как, впрочем, и вопросов, касающихся святого престола. Несмотря на первоначально большие успехи ему пришлось с горечью в этом убедиться.

ГЛАВА V

Первые попытки и ошибки реставрации (1152–1156)

Едва став королем, Фридрих Барбаросса с жаром берется за все проблемы, не стесняясь признаваться в своих планах и трубить о своих претензиях, и уже через несколько дней все поняли, что времена Лотаря и Конрада закончились, а через несколько месяцев — 410 дело реставрации королевской власти ведется систематично и последовательно.

Его первым жестом сразу после коронации в Ахене было письмо папе Евгению III с сообщением о своем восхождении на трон: письмо, исполненное уважения и заверений в своей сыновней привязанности: «…мы приносим Вам почет и любовь, а нашей пресвятой матери Римской церкви и всем духовным служителям ее — незамедлительное и законное правосудие, а также покровительство», и с заявлением о своем намерении помогать христианскому делу, приводя верующих к повиновению духовности власти и пастырям и наказывая тех, кто нарушит «законы святых отцов и декреты святейших соборов».

Это послание содержало, однако, несколько удивительных моментов. Король Германии действительно не скрывал своего намерения работать одновременно над защитой «достоинства Церкви» и над реставрацией «величия империи в ее прежнем блеске». Так он очень ловко давал понять, что желал для выполнения этой двойной задачи установить тесное сотрудничество с первосвященником; однако утверждал свою полную свободу действий и целостность владений, на которые простирался его суверенитет, очень кстати приведя здесь же знаменитые слова папы Геласия I (496–502 гг.), заявившего, что «мир (был) суверенно управляем священным авторитетом пап и королевской властью». Более того, он ни в коей мере не добивался подтверждения своего избрания и, составив письмо как король римлян — единственный титул, которым он себя именовал, — он указывал, что по решению принцев является тем, кого папа должен короновать императором.