Пугливая (ЛП) - Сен-Жермен Лили. Страница 14

— На улице идет снег, — шепчу я.

Когда я слышу, как медленно бьется в хрупкой маминой груди её сердце, у меня начинает щипать в глазах.

«Почему бы тебе не очнуться?»

Я крашу маме ногти ярко-розовым лаком и вру ей. Я говорю ей, что собираюсь сделать новую прическу. Говорю, что видела в закусочной Чейза и Шелли. Говорю, что счастлива, потому что, даже если я почти всё время и желаю ей смерти, мне не хочется, чтобы она умерла, зная, как чудовищно несчастна ее дочь.

Даже если это не имеет никакого значения, и её, может, и вовсе здесь нет, я не хочу, чтобы она знала, какой конченой дурой я оказалась.

Дэймон смотрит на меня с другой стороны кровати. Он откинулся на спинку кресла и, скрестив ноги, положил их на край койки. Вокруг нас гудит болтовня о футбольном матче, а может быть, это вообще бейсбол. Я понятия не имею, кто в какую игру играет, и мне все равно. Он отворачивается к экрану, совершенно не тронутый видом лежащей между нами женщины. Он никогда ничего не говорит маме. Его жене.

— Ты не должна лгать своей бедной матери, Кассандра, — рассеянно произносит Дэймон, затем забрасывает себе в рот карамельки и увлеченно их жуёт, глядя, как одна из команд забивает гол, или очко, или что там еще. Лучше бы его здесь не было. Лучше бы его никогда здесь не было.

— Тогда почему бы тебе с ней не поговорить? — резко спрашиваю его я. — Почему бы тебе не сказать ей правду?

Забыв про игру, он бросает на меня пристальный взгляд.

— Чтобы твоя мать узнала, каким грандиозным разочарованием оказался ее единственный ребенок? — холодно спрашивает он.

— А как насчет ее мужа? — бросаю в ответ я. — Думаю, разочарование — это не то слово, как считаешь?

И тогда он произносит слова, которые вонзаются мне в живот, словно свинцовые пули.

— Если бы не ты, Кассандра, она всё еще была бы жива, — его слова холодны, тон размерен. — Если бы не ты и не твой грёбаный бездельник-бойфренд, она все ещё была бы сама собой, а не этим мешком с костями, с которым мы теперь по твоей милости вынуждены тусоваться.

У меня начинает жечь горло от скорби и сокрушительной вины. Он прав. Раньше я ему не верила, когда он говорил мне, что Лео из-за меня слетел с дороги той ночью, но это именно так. Если бы я не поссорилась с Лео, он бы не разозлился. Он бы не сел за руль после того, как пил весь день. Он бы не стал принимать таблетки. Нас бы здесь сейчас не было. Я соскальзываю с кровати и возвращаюсь на кухню. Мне на самом деле нужно больше времени проводить с мамой, но много ли скажешь человеку, который не приходит в себя.

Я чищу на кухне картошку, когда вдруг раздается стук во входную дверь. У меня внутри вскипает адреналин, а потом растекается по телу, незаметным ниндзей проникая в каждую клетку моего существа до тех пор, пока у меня в руках не начинает дрожать овощечистка. К нам никто никогда не заходит. Только Рэй, брат Дэймона, но он будет здесь не раньше завтрашнего дня. На какой-то момент мною овладевает паника, когда я представляю на пороге охваченную неуместным чувством жалости Шелли или, может, Аманду, которая решила меня проведать.

Услышав в коридоре голос Криса, я, облегченно вздохнув, снова принимаюсь за картошку. Конечно же, никто не придет меня проведать. Слава тебе, Господи.

На кухню входит Дэймон, за ним плетётся Крис. Несмотря на то, что мы с ним одного возраста, он совсем как мальчишка и всегда выглядит так, словно увидел что-то неприятное. А может, это просто потому, что когда я его вижу, он смотрит на меня? В любом случае, он — довольно странно смотрится в роли полицейского маленького городка. Я представляю его бухгалтером... или вампиром. Он бледный и долговязый, и когда я трахалась с ним в выпускном классе, он просил меня очень сильно его укусить. Так сильно, чтобы у него пошла кровь. Это было немного жутко, но в то же время очень горячо.

Он кажется напряжённым, как будто ему не хочется здесь быть.

— Эй, — улыбаюсь я и, взглянув на Криса, нечаянно рассекаю себе кончик пальца.

— Чёрт! — бормочу я себе под нос, проклиная свою неуклюжесть.

Да, я порезалась, причём глубоко. Посасывая палец, я встречаюсь взглядом с Дэймоном. Он смотрит на нож, потом на меня, затем качает головой и исчезает в гараже.

— С тобой всё хорошо? — спрашивает Крис.

— Я в порядке, — отмахиваюсь я, разговаривая с полным ртом крови. — Ты что, работаешь сверхурочно?

Черт, порез глубокий. Слишком глубокий, чтобы просто его посасывать и надеяться, что кровь остановится. Гадость. Я хватаю кухонное полотенце и, обмотав им руку, выдвигаю все ящики в поисках аптечки.

— Просто надо кое-что забрать, — говорит Крис.

Я прохожу мимо него и понимающе киваю. Я вспомнила, где у нас лежат бинты. Я тихо иду босиком по коридору в комнату моей матери, палец начинает пульсировать.

— Есть какие-нибудь планы на День Благодарения? — кричу я Крису, копаясь в ящике у маминой кровати.

Мучившая меня с утра головная боль, наконец, утихла, и я чувствую себя немного лучше — значит, немного поговорим. В дверном проеме появляется Крис и останавливается у линии, где полированный деревянный пол утыкается в коричневый ковер.

— Да просто обычные семейные дела, — говорит он, бросив взгляд на маму.

— Ты можешь зайти, — говорю я и, махнув ему рукой, открываю другой ящик. — Она тебя не укусит.

Тут я вспоминаю, как кусала его тогда, и изо всех сил стараюсь не рассмеяться. Всё становится еще хуже, когда я поднимаю глаза на Криса и вижу, что он тоже прикусывает губу, явно подумав о том же самом. Он суёт руки в карманы джинсов и, похоже, не может дождаться момента, чтобы отсюда свалить. Поэтому, когда он подходит ко мне и предлагает свою помощь, меня охватывает нечто вроде шока. Он видит, как я вожусь с упаковкой лейкопластырей, и протягивает руку.

— Вот здесь. На них на всех теперь эти чертовы защитные пломбы.

Я безмолвно, вручаю ему упаковку, и он с лёгкостью ее открывает.

— Держи, — говорит он, снимает с лейкопластыря плёнку и протягивает его мне.

— Спасибо, — отвечаю я, прижав кровоточащий порез к маленькой белой прокладке внутри пластыря, и Крис оборачивает им мой палец.

Это самое приятное, что кто-либо делал для меня за долгое время.

— Кэсс, можно задать тебе вопрос? — неожиданно говорит Крис.

Я поднимаю на него глаза.

— Конечно.

Он так серьезен, что я начинаю беспокоиться.

— Почему бы тебе не поместить твою маму в лечебницу? Я имею в виду, тогда ты могла бы жить своей жизнью. Подальше отсюда. Подальше от Ган-Крика.

Он оглядывается на нее, будто не хочет, чтобы она это слышала, что само по себе смешно, так как в ее состоянии уже невозможно ничего слышать.

— Извини, — быстро добавляет он. — Просто ужасно о таком спрашивать.

Я качаю головой. Это первый за долгие годы нормальный разговор с человеком, не считая Дэймона? Да. Это он.

— Все в порядке, — отвечаю я. — Ничего ужасного. После аварии мы привезли ее домой из больницы скорее для паллиативного ухода. Врачи говорили, что она быстро умрёт. Я часто думала о лечебнице.

— Так почему бы тебе этого не сделать? — настаивает он.

Посмотрев на мать, я печально улыбаюсь. Когда-то она была такой красивой.

— Потому что там она умрет. Это разобьет ей сердце, и она умрет в одиночестве, а мне придется жить, зная, что я убила свою собственную мать.

Мы возвращаемся на кухню, и Крис неловко топчется рядом. В этом доме неловко всем, кроме его обитателей. Это как, когда переступаешь порог какого-нибудь жилища, и у тебя из легких испаряется весь воздух. Ты бродишь там и одновременно задыхаешься, пока, наконец, не выходишь на улицу. Откашлявшись, ты, наконец, набираешь полную грудь морозного зимнего воздуха и благодаришь Бога за то, что тебе не нужно здесь жить.

Я беру нож и, промыв его под краном, возобновляю резку овощей. Дэймон гремит в гараже. Крис меряет шагами кухню. Я режу. Сквозь мой хлипкий пластырь просачивается кровь. Я наблюдаю за тем, как ходит туда-сюда Крис.