Еще один баловень судьбы (СИ) - Васильев Николай Федорович. Страница 61

— Боже, какой ты фантазер! Но знаешь, я во многие твои фантазии верю. Так может быть и, стало быть, так будет! Да ты и сам часть из них можешь осуществить, особенно если свяжешься со специалистами!

— Нет, Элеонор, — говорил Антон. — Я гожусь только на роль генератора идей. Кропотливое созидание мне не интересно…

— Знаю я, что тебе интересно: чтобы все встреченные тобой дамы приятной наружности смотрели тебе в рот, а потом обнимали тебя и миловали. Подобно мне, дуре восторженной…

— Не смей равнять себя с теми дамами! — сердился Антон. — Ты — Элеонора де Фонсека, краса и гордость итальянской науки. И я, желая прославиться или разбогатеть, требую, чтобы ты написала мне пару писем во Францию, которые я буду хранить в заветной шкатулке и передам своим детям или даже внукам в наследство — и в черный день они смогут продать их на аукционе за очень хорошие деньги…

— Болтун Вы, мсье де Фонтенэ! Но мне действительно захочется написать тебе и узнать, как ты там устраиваешь свою жизнь, кого обольщаешь, кого вразумляешь и кого побеждаешь. Ибо ты герой, любовник и умница в одном лице. Таким и оставайся, Антуан!

Глава семьдесят первая. Морское развлечение

С погодой в морском путешествии Антону в этот раз повезло: над Западным Средиземноморьем дул ласковый ветер "леванте", который имел вообще-то западное и юго-западное направление, но при должном маневрировании парусами вполне способствовал продвижению торгового галеона на скорости 5–6 узлов в час. Капитан галеона имевшего название "La Canebiere" (видимо, в честь главной улицы Марселя, а не в честь конопли, когда-то росшей на месте этой улицы), заверил привилегированных пассажиров числом девять (тех, что заняли отдельные каюты), что если идти без остановок, то всего через четверо суток его "ласточка" была бы в Марселе. Однако шел он все-таки с остановками (в тех же Чивитавеккио, Ливорно, Генуе и Ницце), и потому "обрадовал" путешественников, что "вы сможете наслаждаться видами Италии целую неделю! И даже прогуляться по улицам этих городов".

"Прелестно…" — пробурчал про себя морененавистник Вербицкий, но тут же улыбнулся смотревшей на него милой девушке, оказавшейся среди заурядных попутчиков среднего возраста. Была она, конечно, при отце и матери (полноватых буржуа) и к ней клеился некий щеголь лет тридцати, похожий на дворянина, но малой знатности. Завидев Антона (одетого скромно и в буржуазном стиле), щеголь насторожился и в скором времени подошел к нему — видимо, с целью выяснения статуса опасного молодца.

— Антуан Трюдо, торговый посредник, — отрекомендовался Антон и выжидательно вгляделся в щеголя.

— Николя Сегюр, шевалье д, Орли, — вздернул личико недобитый роялист. — Живу в ожидании баронского титула.

— Вы совсем не боитесь за свою жизнь? — удивился Антон. — Вдруг я окажусь примерным гражданином и сдам Вас в Марселе полиции?

— А Вы совсем не в курсе перемен, произошедших этой весной во Франции? — сощурился щеголь.

— Вы имеете ввиду, что роялисты и им сочувствующие получили большинство в Совете Пятисот и Совете Старейшин?

— Именно. И успели издать закон о реабилитации дворянства, по которому все беглецы получили право на возвращение в страну.

— Поздравляю, мсье шевалье, — шутливо поклонился Антон и рассмеялся. — Но с какой целью Вы волочитесь за недостойной Вашего титула простолюдинкой? Или у ее папа и мама есть денежки, которых Вам очень-очень не хватает?

— Ваша ирония неуместна, мсье посредник. Впрочем, если Вы подсуетитесь как профессионал и уговорите родителей Ирэн отдать мне ее в жены, я буду считать себя Вам обязанным. В том числе финансово.

— Ирэн, стало быть, свое согласие Вам обещала?

— Практически да.

— А что у Вас имеется на родине: поместье или особняк? И где?

— И то и другое было. В Экс-ан-Прованс и рядом…

— Хорошо, я вступлю в беседу с этими ситэдьен (горожанами).

Никуда Антон, конечно, не пошел, а вызвал стюарда, попросил принести обед в каюту и сел читать томик "Общественного договора", подаренный ему Элеонорой. А потом преспокойно уснул до утра. Утром он вышел на палубу, порадовался тому, что удовлетворительно переносит продольную качку, и стал смотреть то на берег Кампаньи с рыбацкими деревушками и лесистыми конусами потухших вулканов на заднем плане, а то переходил на другой борт и осматривал безбрежный морской простор. Вдруг он услышал за спиной легкие шаги, обернулся и увидел идущую к нему Ирэн.

— Бонжур, мадмуазель, — сказал Антон с легкой улыбкой. — Вы так целенаправленно идете, что я насторожился: что-то Вы мне скажете?

— Я видела Вас в Неаполе, мсье, — сказала дева, глядя в упор. — В ложе театра, рядом с леди Гамильтон. Мне тогда сказали, что Вас зовут де Фонтенэ и Вы — французский дипломат. А теперь Вы — торговый посредник по фамилии Трюдо?

— С дипломатами такое бывает сплошь и рядом, милая Ирэн, — легко согласился с обвинением в обмане Антон. — Но скажите: Вы, в самом деле, собираетесь выйти замуж за Николя Сегюра?

— А что Вам за дело до этого, Антуан Не знаю кто?

— Это охотник за деньгами, мадмуазель. Я говорю на тот случай, если Вы этого не поняли…

— Я-то это понимаю, — досадливо сказала Ирэн. — Но мои родители готовы пойти этому дворянчику навстречу!

— Что ж, если Вы не против, я легко уговорю мсье Сегюра забыть о матримониальных планах относительно Вас.

— Чего ради Вам это делать, мсье?

— Поделюсь с Вами секретом: я вовсе не дворянин. А мы, не дворяне, должны держаться друг за друга. Иначе для чего мы делали великую революцию?

— Не очень убедительно, мсье, но ладно: разрешаю мне помочь!

Перед обедом к Антону направился уже щеголь.

— Так что, мсье посредник, Вы говорили с родителями Ирэн?

— Увы, шевалье, это очень разумные люди и они сочли Ваше сватовство несвоевременным.

— Как так? Почему?

— Титулы, оказывается, очень опасны, даже для жен титулованных особ. Сколько их было гильотинировано рядом с мужьями!

— Но так было 2 года назад. Теперь чернь осознала, что без дворянства государство бессильно, чему порукой стали весенние выборы!

— А где гарантии, что через год или два эта самая чернь не вернется к своим недавним убеждениям, что все зло идет от дворян? И якобинцы опять победят на выборах? Нет, шевалье, папа и мама решили, что в интересах Ирэн надо подобрать ей в пару ровню, из своего круга…

— Вы лжете, негодяй! Я спрашивал у мсье Годо: Вы вовсе не разговаривали с ними!

— Он так сказал? Ну, ему виднее. Но сути дела это не меняет: Вы, шевалье, очень сомнительная партия для богатой девушки.

— Подлец! Я приколю тебя на месте!

При этих словах щеголь выхватил шпагу, спрятанную до поры за полой его длинного сюртука, но тотчас выронил ее, получив удар по плечу песочным кистенем от готового к его агрессии Антона. Пару мгновений он стоял с выпученными глазами, потом согнулся и попытался поднять шпагу с палубы левой рукой, но Антон резко шикнул на него, топнул ногой — и бывший забияка побежал от него в сторону кают.

В Чивитавеккио Николя Сегюр счел за благо сойти с корабля на берег (тем более что Ирэн стала полностью его игнорировать), но спокойнее жизнь Антона Вербицкого не стала: благодарная Ирэн теперь хвостиком за ним ходила и заговаривала то на одни темы, то на другие… Ее родители стали вновь за нее беспокоиться: как бы их дочь не совратил теперь этот тихоня… Антон их взгляды поймал и тотчас стал рассказывать Ирэн о своей милой жене и о дочурке, которые ждут его в скромном Равьере и скоро дождутся. Взгляд у Ирэн попритух, но совсем не погас, сменив лишь спектр с красного на зеленый. Когда галеон прибыл, наконец, в Марсель, Ирэн очень тепло попрощалась с милым ее сердцу попутчиком и сказала:

— Теперь я знаю, каким должен быть мой муж!

Глава семьдесят вторая. Равьер и опять проездом

Констанция бросилась ему на шею у порога и стала поливать обильными слезами. Когда ей стало полегче, она пояснила причину этих слез: сначала ей пришло письмо из Неаполя, в котором муж сообщал, что он жив и что все у него хорошо. А на другой день пришло извещение из Парижа о том, что ее муж, Антуан Фонтанэ, пропал без вести в Неаполе, и она растерялась: какому сообщению надо верить? Она верила больше то одному сообщению, то другому и, не придя к одному выводу, стала плакать. И плакала так до сегодняшнего дня.