Обмасонивание (СИ) - Бирюк В.. Страница 38

-- Не фига себе - удивился Фридрих, - так он что, атеист? "... по мысли Единого, придуманного человеком ради удобства". Или иудей? В единого бога в то время верили только иудеи. А в Тире были храм Мелькарта и храм Астарты. Хирам для местных - еретик и мерзость иноверная? Оба эти храма построены царём Хирамом. С участием тёзки? Так вот где Хирам-мастер ума-разума поднабрался! Молодой? Мы все когда-то были молоды. А годы ученичества в Египте, а строительство двух храмов в Тире? Белокурый, голубоглазый? "А отец его - Тирянин". С кем же его мамашка блуданула? Такой "белой вороне" в тех местах... мордобой без перерыва, сразу после первого кукареку.

Очень хотелось почесаться. Блохи в Германии совершенно озверели: едят беспрерывно. Но Фриц терпел, думая о своём, о профессиональном:

-- Хирам-мастер был для жителей Тира ублюдком и еретиком. Интересно, а что конкретно он вставил Соломону из опыта отделки храмов Мелькарта и Астарты? Золотые огурцы? В смысле - фаллосы. Гранатовые яблоки? В смысле - каменные тестикулы? Символика морского бога в сухопутном Иерусалиме..... и воинствующей богини тотального плодородия с обязательной храмовой проституцией... в доме Иеговы... Забавно.

Аббиф обладал всеми достоинствами, которыми Господь награждает человека. Кроме одного: происхождения. Мул, порождённый похотью двух разных племён, кобылы и осла. А цвет волос и глаз вызывали толки о третьем... баране. Соседи в Тире, родня и отца, и матери, всегда относились к нему с презрением. Как к безродной собачонке, которая почему-то не сдохла сразу, а теперь скулит и просит объедков.

Лучше уж умереть от жажды в пустыне под палящим солнцем, наблюдая за сужающимися кругами стервятников, чем жить в жгучем презрении и злобе людей.

Но он выжил. Преумножив знания и умения свои, вернулся в родной город. Сограждане ценили вещи, сделанные рукой мастера. И плевали ему вслед. Он создавал шедевры для новых храмов. Ему платили. И - прогоняли.

Но однажды мастера позвали к царю. И Хирам-мастер услышал слова Хирама-царя:

-- Шломо надумал построить два домика. Себе и своему богу. Говорит он:

"Вот я строю дом имени Господа Бога моего, для посвящения Ему, чтобы возжигать пред Ним благовонное курение, представлять постоянно хлебы предложения и возносить там всесожжения утром и вечером в субботы, и в новомесячия, и в праздники Господа Бога нашего, что навсегда заповедано Израилю. И дом, который я строю, велик, потому что велик Бог наш, выше всех богов".

Пожевал кусок рыбы, сплюнул в сторону. Подумал, глядя в письмо царя-соседа. Сплюнул ещё раз.

-- Экий наглец. Как можно восхвалять его овечьего Адоная рядом с нашим Мелькартом, которому поклоняются многие народы по берегам всех морей. А уж с гневом Астарты... особенно - в критические дни... просто не сравнить. Мда... Шломо продаёт нам пшеницу и шерсть. Дорого. Надо бы сбить цены. Но... у него полторы тысячи колесниц и двенадцать тысяч конницы. Поэтому - пусть. Пусть они думают, что обдирают Тир до нитки. А мы сделаем так, что они сами вернут нам наше золото. С прибылью.

Двенадцать тысяч конных евреев... Казаки с пейсами... Потрясающее зрелище. Как, всё-таки, забавно изменился мир и народы в нём за какие-то два тысячелетия...

Царь Хирам плотоядно усмехнулся. Он - великий царь. Он умеет делать деньги. Точнее - он же царь! - он умеет давать своим поданным возможность делать деньги. А потом отбирает. На общее благо. В разумных пределах.

Он отогнал мух от тарелки, почесал ляжку и повелел:

-- Ты пойдёшь к Шломо. И построишь ему... Ту хрень, которую он хочет. Ты будешь искусен и талантлив. И ни в чём себе не отказывай. Ты превысишь смету строительства втрое и впятеро. Соломон будет покупать у нас, в Тире. И мои богатства преумножаться. А его - расточатся. Иди.

Так и случилось, мудрейший Соломон перемудрил себя.

Вся его страна была выжата налогами досуха. Мытари отбирали у людей даже одежду, восемь городов отдал Соломон царю Хираму в обеспечение кредитов. А всего-то - один очень хороший архитектор и двадцать лет стройки.

Хирам-мудрый, Хирам-знающий, Хирам-всегда-творящий вышел с посохом из Тирской земли и пришел в землю противного царька Соломона, собравшего много кусков золота и меди, согнавшего в одно место стада мирных животных и толпы таких же людей, легко подчинявшихся окрику погонщиков. Хирам пришёл через пустыню, запылился, устал, одежда измята... Первым делом - выспался, а утречком омылся самой холодной водой, надел хитон египетский - и к Соломону.

Соломон толстый, губа отвислая. Он показал груды дерева, пригнанные с Ливана по волнам, кедры, кипарисы, сандальные деревья, золото в подземельях...

И Хирам сказал:

-- Я тебе построю, царь Соломон, такой Храм, равного которому нет и не было на свете. Храм - не вечный, потому что вечного ничего нет; но такой Храм, что память о нем останется вечно.

С холма Хирам смотрел на людской муравейник: у каменных глыб и древесных стволов суетились кучки людей, хватая, толкая, подводя рычаги и машины, им, Хирамом, придуманные для поднятия тяжестей.

Движения каждого муравья были случайны, движенье всех их вместе предугадано и направлено волей мастера Хирама. Белым жаром сверкали свежетесанные камни, желтым румянцем ликовали доски, золотым солнцем слепил глаз металл.

Отупевшие от жары, от однообразной жизни подданные царя Соломона с удивлением и недоверием смотрели на работу Хирамовых учеников. Иной подходил и спрашивал:

-- Как и чем обтесываете вы камни нужной величины и столь изумительной гладкости?

И хитрые рабочие, сделав из ладони створку раковины, шептали на ухо тупым дурням:

-- То не мы, а чудесный червь шамир слизывает со строевых глыб всякую неровность.

-- А где тот червь и велик ли он?

-- Тот червь с ячменное зерно, и лежит он в свинцовом сосуде, наполненном ячменными отрубями и прикрытом шерстяным покровом. Видеть его нельзя. Он принесен царю Соломону орлом из рая, где хранился с вечера шестого дня творения. Только смотри - никому не рассказывай!

С радостью наблюдал Хирам, как кипит работа днем и как замирает, к вечеру. Только не затухает никогда огонь плавильных печей, и дым стелется над песками.

Тысячи строителей Храма выполняли единый план, никому из них целиком не известный. Ученики тесали камень, остругивали дерево и выливали в форму расплавленный металл. Обученные всем ремеслам подмастерья клали фундамент, подгоняя камень к камню, и возводили стены по чертежам мастеров, с которыми каждый день совещался сам великий мастер Хирам. Всякий рабочий делал свое - все вместе делали единое общее дело, радуясь невиданному доселе чуду строительства.

-- Во бред, - подумал Фриц, - фундамент "кладут", если он кирпичный. Как на Волыни или нынче во Всеволжске. Тесать камень... Они про опалубки не слышали? Или если строить белокаменный цоколь, как у Покрова-на-Нерли. "В Иерусалиме на горе Мориа" - заливная пойма? Почему я раньше об этом не задумывался? И почему об этом не подумали братья-масоны?

Когда Соломон, покинув палату суда и расправы, расставшись с женами, коих было три сотни и первейшей из них была дочь самого фараона, и наложницами, коих было семь сотен и ни одна из них не была обойдена вниманием царя, выходил из покоев взглянуть на строившийся Храм Господен, Хирам показывал ему обкладку стен и ступени, и колонны с капителями, и золотых херувимов.

"Во Святом Святых сделал двух херувимов резной работы и покрыл их золотом. Крылья херувимов длиною в двадцать локтей. Одно крыло в пять локтей касалось стены дома, а другое крыло в пять же локтей сходилось с крылом другого херувима; равно и крыло другого херувима в пять локтей касалось стены дома, а другое крыло в пять локтей сходилось с крылом другого херувима. Крылья сих херувимов были распростерты на двадцать локтей; и они стояли на ногах своих, лицами своими к храму".