Кровь и почва - Старицкий Дмитрий. Страница 5

Где этот Аршфорт, черт возьми? И где наши верные войска? Так ведь и на измену сесть недолго. Нервы все и так на вздёрге. Я тут кто такой, чтобы решать судьбы империи? У меня даже придворного звания никакого при императоре нет, чтобы меня тут слушались. Мне бы герцога домой отправить. В безопасность. В покой.

В холл спустился пожилой огемский писарь, который постоянно дежурил на втором этаже около палаты императора.

— Ваша милость, император приказал это передать вам, — и протянул мне кожаный тубус. — Сейчас он спит, — поспешил меня писарь предупредить, так как я уже дернулся к лестнице.

Внутри тубуса находилось несколько бумаг.

Красиво написанный на пергаменте императорский рескрипт, назначающий барона Савву Бадонверта императорским флигель-адъютантом и офицером для особых поручений при монархе империи. Наконец-то, хоть какая-то определенность с моей тушкой.

Второй рескрипт наделял меня правами чрезвычайного императорского комиссара, аналогичными тем, которые я имел на Восточном фронте в Ольмюцком королевстве. В том числе и правом внесудебной расправы над изменниками отечества и пособниками врага. В отсутствие фельдмаршала Аршфорта я обладал всей полнотой военной власти над имперской гвардией, любыми армейскими частями, а также гражданскими чиновниками в столичном округе Цебс.

И сам указ о создании Чрезвычайной императорской комиссии, которой временно передается вся полнота власти в стране, пока император лечит свои раны, полученные при подлом покушении на его жизнь. Комиссарами назначены: я, Молас и Аршфорт. Все подписи и печати на месте. Опять я в ЧК. Принц, простите — император, в своем репертуаре. Всегда использует доказавшие свою работоспособность политические технологии до конца. Даже мои пожелания учтены, в генералы меня не пожаловали.

Когда мы с императором пили сегодня тишком от врачей коньяк, я во второй раз отказался от генеральского чина, мотивировав это тем, что сами же Бисеры меня активно загоняли в Рецию из-за зависти придворной камарильи. Так что я там уже прижился и не хочу покидать герцогскую гвардию. Да и авиационный завод у меня в Калуге остался без присмотра. Не считая других предприятий, в том числе и Тракторный завод, который делает его так горячо любимые танки. Бисер I Срединный император, он же ольмюцкий король Бисер XIX моим доводам внял.

Ну, вот я и главнокомандующий… черный полковник, мля, — криво усмехнулся я своему отражению в большом зеркале в холле «избушки лесника». — Взялся за гуж…

И как же мне быть на такой должности да без мудрых советов покойного Онкена, — грустно подумалось. Генерал-адъютант ольмюцкого короля Бисера XVIII старина Онкен лежал в большом леднике изломанным хладным трупом рядом со своим не менее хладным сюзереном. Верность до гроба.

В холл, вслед за лесничим, хлопая тяжелой входной дверью, стали заходить штатные егеря охотничьего замка.

— Двенадцать человек, ваша милость, — доложил мне императорский лесничий. — Восемь егерей завтра с утра хоронят родных, погибших при взрыве, и я взял на себя смелость сегодня не трогать их.

2

О том, что будет дальше, я вообще не думал. Сейчас главное жизнь и здоровье императора с рецким герцогом. Все остальное потом. Будет день — будет пища. Похоже, в этом я уподоблялся местным мятежникам. Те как украинские майданутые упёрто били в одну точку: «убрать Януковича, а там видно будет». Олеся, как помню, смотря этот майдан в прямом эфире, только за голову хваталась: «Савва, они, что там все под наркотой? Столько времени можно так скакать и дурь орать?». Олеся, Олеся… Красивая веселая хохлушечка. Так и не угостил я тебя грибным супчиком… Теперь уже никогда не угощу. Жена, сын, ясырка, ее дети… Семья у меня. Да и сам я в другом мире. И грибы больше не собираю. Совсем.

Что это я вдруг про Олесю вспомнил и сладкое лоно ее? Да как всегда в минуты боевого ожидания мне мучительно хотелось бабу, сбросить напряжение, а жена была далеко, в Реции. Альта тоже. А изменять им мне не хотелось. Вот и блазнится бывшая любовница из другого мира.

Поднялся с топчана. Огляделся при свете слабенького ночника. У противоположной стенки на двух составленных банкетках спал мой денщик Ягр, раскинув длинные конечности и сладко причмокивая во сне. Солдат спит — служба идет. Завидую.

На выходе из особняка облепленный снегом часовой из рецких штурмовиков, направив на меня автомат, потребовал.

— Стой! Двенадцать, — негромко окликнул он меня. — Что отзыв?

— Два, — сообщил я в ответ.

На сегодня пароль был четырнадцать.

— Проходите, командир.

Бдят. Это хорошо.

Скрипя свежим снегом под сапогами — Ягр привез со станции из нашего эшелона мой багаж с последним обозом (еле-еле они ушли из-под носа мятежных гвардейцев, занимавших станцию, прямо у них на глазах) и я сразу же снял парадную лётную форму с ее холодной тонкой шинелью и переоделся в танкистскую, полевую. Она удобнее, да и теплее по большому счету.

За недолгое командование «Железной» бригадой я успел сделать некоторые поправки в зимнюю полевую форму на основании боевого опыта и даже утвердить их у герцога. Все бронемастера при технике ходили в комбинезонах из чертовой кожи, надетых на ватники и ватные штаны. На головах утепленные шлемы с амортизаторами. Так что знаки различия я перенес с плеч на петлицы воротника в виде миниатюрных погончиков полевого фасона из серебряного сутажа и золотых звездочек. Только не семилучовых, а ромбических. Это левая петлица. А правая черная с белой окантовкой и на ней эмблема нового рода войск — скрещенные серебряные пушки, наложенные на золотую шестеренку. В нижнем углу пушечного солтира [3] миниатюрный серебряный череп без нижней челюсти на скрещенных костях. Традиции надо блюсти. У бронепоездов череп и у самоходок череп, только у них черный, а у нас ясный.

В здании кордегардии было не так жарко натоплено как в «избушке лесника», где квартировали император с герцогом.

Назвав часовому пароль, я прошел в комнату оперативного отдела ведомства Моласа. По ночному времени помещение было пустым. Единственный офицер — моложавый майор с седыми висками короткой черной шевелюры поднял на меня уставшие глаза.

— Господин полковник?

— Капитан-командор, если уж совсем быть точным, — поправил его я. — Доложите обстановку.

— Простите, но я вынужден потребовать у вас показать нам ваш допуск.

Я снял с плеча планшетку и развернул ее. Под целлулоидом лежали указ о создании имперской ЧК и рескрипт о назначении меня императорским комиссаром.

— Этого достаточно?

— Что это? Как в прошлом году в Будвице? — округлил он глаза удивленно.

— Были в Будвице, когда там резвился Кровавый Кобчик? — усмехнулся я. — Именно так, только теперь в масштабе всей империи. Так вы помните, как было в Будвице?

— Такое не забудешь, ваша милость, — майор встал из-за стола. — Чай? Кофе?

— Так что, Молас? — спросил я его, убирая планшет. — Напитков не надо.

— Действует по собственному плану, господин командор.

— Когда он собирается прибыть сюда?

— Как только освободится, ваша милость. Восемьдесят процентов успеха в тщательной подготовке операции. Особенно ее обеспечения.

— У нас здесь доступ на телеграф есть?

— Есть телефонная связь с железнодорожным телеграфом. Только что-либо передавать по этому каналу пока преждевременно, ваша милость. Телеграф в городе пока под контролем людей графа Тортфорта.

— Известно где Аршфорт?

— Три часа назад передали, что фельдмаршал ведет бой с имперской гвардией за узловую станцию в городе Аудорф в тридцати километрах от столицы. Но связь с ней оборвалась. Если он эту станцию возьмет, то тем самым отрежет Химери от всего мира. В первую очередь от телеграфа. Вот посмотрите, — пригласил он меня к карте на стене и отодвинул с нее легкую шторку. — Отводная ветка к столице от меридиональной железной дороги пока в руках мятежников. Как и обе станции в самом Химери, и пассажирская, и товарная. А главное шоссе легко оседлать, складки местности позволяют, как на востоке, так и на западе. Есть, конечно, проселки. Но любой выход сил мятежников из города под наблюдением.