Пламя и пепел (СИ) - Ружинская Марина "Mockingbird0406". Страница 66

— Нет, конечно, — проговорил Тадеуш и резким движением прижал к себе мать. Ей неожиданно сделалось холодно, а затем так томительно жарко, и всё тело задрожало от предвкушения. Микалина подняла на сына уверенный взгляд и положила обе руки ему на грудь. Тадеуш задышал тяжело и быстро. Казалось, он был не слишком уверен в себе. У графини Розенберг это вызывало лишь лёгкую улыбку: Тадеуш всегда сначала сомневался, а затем легко и быстро входил во вкус.

— Она его не зарежет. Я приказала ей не трогать его. Приказала выйти за него замуж, — проговорила Микалина тихим, чуть дрожащим голосом. Стоять так близко к Тадеушу и разглядывать его уже не было никаких сил. Религия эллибийцев осуждала связи между родственниками, и иной раз Микалина задумывалась об этом, но ничего не могла с собой поделать. Её желание, её страсть и любовь были сильнее всех вместе взятых богов. Прямо сейчас все эти чувства рвались наружу, и держать их в себе графиня Розенберг не хотела. Да и вообще не могла.

Она принялась расстёгивать тёмно-синий камзол Тадуеша, но он отстранил её, дав понять, что не хочет раздеваться полностью. Тогда графиня просто расстегнула его брюки, Тадеуш задрал её юбку и резко остановился.

— Бери меня, где хочешь. Хоть на столе, хоть на полу, — прошептала Микалина и небрежно поцеловала сына в губы.

Она впервые почувствовала к нему что-то, когда Тадеушу было пятнадцать. Тогда это чувство пугало, и хотя Микалина была в то время уже вдовой и не связывала себя романтическими отношениями ни с кем, рана была ещё свежа, и она испытывала вину перед покойным Збигневом. Её смущало скорее это, а не то, что она испытывает влечение к собственному сыну. Микалина первое время хотела скорее уже женить его, но потом поняла, что испытывает самую настоящую ревность. Графиня Розенберг не могла видеть его с другими девушками, ревновала его даже к служанкам, и Тадеуш замечал эти странности в его поведении. Поначалу он советовал ей больше молиться и обратиться к лекарю, но Микалина не слушала его. Он ведь не знал, в чём дело.

Она была страшно удивлена, когда её чувство, казавшееся мимолётным, но крепко укоренившееся в сердце, оказалось взаимным. Это произошло, когда Тадеушу было двадцать. Микалина никогда не забудет ту ночь в саду Розенбергов под огромным старым ясенем. Их могли видеть и слышать, наверное, их даже видели и слышали, но графине было уже плевать. Слухов после этого не было, а им с Тадеушом было так хорошо, что ни один бог не мог даже знать, насколько.

— Не забудь, пожалуйста, про молитву, — проговорила Микалина, поправляя оборки на платье, когда всё закончилось. Она буквально пинком выставила Тадеуша за дверь. То, что он так долго был в её кабинете, должно было выглядеть подозрительно, и хоть им удавалось скрываться все эти шесть лет, графиня Розенберг постоянно боялась. Она старалась вести себя с ним как можно тише, говорила чуть ли не шёпотом, с помощью магии заколдовала стены своего кабинета и спальни на высокую звукоизоляцию.

***

Храм, в котором должно было проходить бракосочетание, был просто огромным. Должно быть, Кюгели вложили в его возведение и отделку бешеные деньги. Судя по тому, что часть украшений у входа облупилась и буквально сыпалась на головы прихожан, храму было уже лет сорок, а то и больше. Он казался Микалине чужим и непривычным, слишком вычурным и оттого безвкусным. Что-то менять и перестраивать до свадьбы времени не было, но графиня уже видела, что хочет изменить в будущем.

Храм был совсем не похож на тот, какой стоял близ замка Розенбергов. Тот был намного меньше, беднее и новее — его построили года два назад по просьбе Тадеуша. До этого там стоял какой-то полуразрушенный сарай, который и храмом было назвать сложно.

Остановившись у входа, Микалина окинула здание придирчивым взглядом. Крыша была украшена несколькими яркими праздничными венками, которые смотрелись слишком аляписто и безвкусно. Мозаика на стенах и статуэтки богинь от времени уже выцвели, и казалось, что если прикоснуться к ним, тут же разрушатся.

Войдя внутрь, Микалина с удивлением обнаружила, что пока в храме не было почти никого. У огромного идола верховной богини Элис стояла высокая рыжеволосая жрица и высоким голосом напевала молитву. Рядом с ней, возле идола богини любви Елены, стояла ещё одна жрица, но моложе и ниже. Её волосы были небрежно острижены, а длинный сарафан цвета охры кое-где запачкан и изорван. Обе девушки пели что-то про счастье, вечную любовь и спокойствие в семье.

Приблизившись к идолам, став позади жриц и нескольких молящихся, Микалина обернулась и увидела рядом Тадеуша, читавшего молитву богине Елене. Графине сразу вспомнились события утра, и она улыбнулась, чувствуя себя немного странно и даже неловко. Религия эллибийцев не осуждала связей между родственниками, но говорить открыто о них в обществе было не принято. Кроме того, сильное влияние ауксинисской церкви, в которой за подобное полагалась смертная казнь, уже начинало прослеживаться среди эллибийцев. Микалина не замечала подобных движений в Ойгварце, но всё равно старалась быть осторожной даже сейчас, в священном месте. Если кто-то узнает про неё и Тадеуша, репутация дома Розенберг будет сильно подмочена.

Микалина приложила к сердцу правую руку и стала молиться. От запаха благовоний начала кружиться голова, в храме и без того было очень душно. Люди стремительно стекались к идолам, ряды становились всё теснее и теснее, жрицы пели всё громче и громче, и графиня понимала, что не может здесь больше находиться. Но не уходила. Она должна была завершить молитву.

— Графиня Розенберг. — За спиной послышался высокий женский голос. — Я ищу вас сегодня целый день. — Микалина резко обернулась. Перед ней стояла Марианна Вишневецкая — двоюродная сестра княгини Аниелы. Её короткие светлые волосы были украшены венком из белых лилий, хитрые зелёные глаза смотрели с насмешкой, на лице сияла лукавая улыбка. Марианны была лет на десять младше Аниелы, но выглядела ещё моложе. Судя по венку, она только что вернулась с обряда, в котором участвовали незамужние, не состоящие в отношениях девушки, надеющиеся в скором времени встретить свою любовь.

— Добрый день… — графиня запнулась, не зная, как к ней обратиться. Вишневецкие всегда были баронами, вассалами Ружинских, но теперь, когда Аниела стала княгиней, наверняка ведь всё поменялось.

— Ваше сиятельство, — подсказала Марианна с улыбкой. — После того, как Терновские разрушили мой родовой замок, Аниела подарила мне замок на границе с Вайсландом и сделала меня герцогиней. — В её речи отчётливо слышался западный говор: Марианна сильно выделяла шипящие звуки, а букву «л» произносила нечётко, как бы «проглатывала» её.

— У вас очень красивое платье. — Микалина оглядела собеседницу оценивающим взглядом. Платье на ней было действительно потрясающим: золотистого цвета, украшенное многочисленными драгоценными камнями и металлическим поясом. За спиной у герцогини был длинный алый плащ, на застёжках которого поблёскивали несколько сапфиров. Платье подчёркивало все достоинства её фигуры, достаточно изящной даже несмотря на то, что Марианна, как и многие женщины Эллибии, владела мечом.

— Такого в Эллибиии не достанешь. Дядя Миколай привёз его из Варноса, это было платье моей матери. — Марианна рассмеялась и провела рукой по оборкам на юбке. — Настоящий варносский шёлк.

Вдруг из толпы, с трудом протолкнувшись между рядами молящихся, к Марианне вышла низкая черноволосая девушка с косичками, одетая в какие-то запачканные золой и кровью обноски. Она бросила на Микалину взгляд быстрых серых глаз и вздрогнула. На левой щеке у девушки красовалась царапина, а под глазом — уже заживавший, потемневший синяк. Микалина сразу узнала Гретель Хан, пленную вассалку Эльжбеты, ставшую служанкой Агнешки. Графиня было хотела напомнить девушке, что челяди вход в этот храм запрещён, но потом вспомнила, что в честь праздника сегодня храм был открыт для всех.

— О, Гретель, наконец-то! — Марианна улыбнулась служанке, и та, поздоровавшись с Микалиной, присела в реверансе.