Заклятые враги (СИ) - Либрем Альма. Страница 235
Не хотелось даже предполагать, почему обыкновенный мальчишка родился с этим кладезем мрака, но его это ломало. Не позволяло поднять голову и бросить вызов самому себе. Не позволяло бороться.
Ничего не было. Дарнаэл знал, почему: потому что у него иная магия. Он творил этот мир, он не может питаться тем, что от него осталось.
Его жилу силы нельзя перерезать, но перехватить — можно.
— Видишь? — даже слабый огонёк пламени, такого привычного и родного, не вспыхнул на кончиках пальцев. — Видишь, Шэйран, как я могу колдовать?
Дарнаэл мог только чувствовать. И видеть — распахнутые широко невидимые врата, что пропускали силу в сознание молодого мага, что стоял напротив него. Вот только если он не научится этим управлять, то сойдёт с ума совсем-совсем скоро.
— Тэллавар думал, что забирает твой дар, — проронил он, сжимая ладонь — невидимый пепел так и не осыпался своими тонкими хлопьями на землю, не коснулся сочной зелёной травы, которую они так нагло топтали своими ногами вопреки всем эльфийским заповедям, — но это ему не под силу. Нынешняя магия крайне похожа на глупый суррогат; каждому с рождения выделяется несколько капелек силы, и они пополняют её с окружающей… — хотелось сказать о ненависти, но Дарнаэл попросту проглотил конец предложения. — У тебя всё иначе. Ты сам как источник; ты пользуешься своим даром, но глубина его таится не в тебе, а в источнике, врата к которому всегда открыты. Ментальные, я имею в виду. Можно отобрать то, что таится в глубине, но нельзя отобрать то, что привязано к твоим мыслям.
— Это не оправдывает наличие у Тэллавара силы.
— О, — Дарнаэл усмехнулся. — Я влил в границу всё, что мог тогда, в последний день собственной очередной жизни.
— Не первой?
— Даже не десятой, — он поднял голову и долго-долго смотрел на ясное небо, словно пытался отыскать в нём хотя бы одну знакомую черту, но так и не смог. Взгляд его был отчаянно разочарованным, будто бы мужчина окончательно потерялся в том, что должно было стать частью его собственной жизни. — Ведь я должен был оставить где-то ключ к границе, верно? Он был в усыпальнице. Это дало Тэллавару весь тот безграничный запас, который я влил в эту бесполезную зелёную стенку.
— Тем не менее, это никак не объясняет тот факт, почему я пережил перелом позвоночника и сейчас стою на ногах, — вздохнул Шэйран.
Небеса — такого же цвета, как и его грустные, холодные глаза, — заботили его куда меньше. Он, казалось, мог смотреть только на траву, а Дарнаэлу, чувствующему его гнев, хотелось посоветовать поступить наоборот. Не то чтобы облака могли избавлять от всей тяжести, которая накопилась у человека на душе, но, по крайней мере, от кипящего в крови наследника престола Элвьенты волшебства они не начинали множиться и тянуться куда-то вверх.
Трава уже доходила до колена, пусть и была аккуратно подстрижена всего несколько дней назад, и Дарнаэл не хотел даже представлять себе, что будет, если не унять его силу как можно быстрее.
— Это не объясняет и тот факт, почему ты до сих пор дышишь и говоришь с перерезанным горлом, — повёл плечами Дарнаэл. — Тем не менее, когда у меня отобрали последнюю нить старой жизни, я смог возродиться в новой — мог по первому желанию, и пожелал, как только у меня появился такой шанс. Теперь это не зависело от желания источника.
Он мог ещё добавить, что теперь это не зависело и от того, жива ли его Эрри в сие мгновение. И теперь он не терял память, потому что Тэллавар взломал старые печати своего же проклятия.
— И ты вернулся.
— Вернулся и исцелил тебя тем, с чем пришёл, — отозвался он. — У меня был выбор, впрочем, уйти с этой ограниченной магией и неограниченными воспоминаниями, либо заживить твои раны, устроить волшебную вспышку, до полусмерти напугать несчастного эльфа и вернуться таким, как есть. Эльфом без силы. Пустым внутри. Всё, на что я способен — это разве что болтать и наставлять тебя на путь истинный. Ну, и фехтовать немного, ежели будет нужно.
Рэй вздохнул. Это всё казалось настолько же правдивым, насколько и невероятным, но он не хотел ничего слышать. Усталость переходила через всякие границы, и он едва-едва подавлял раздражение, кипевшее в нём, будто бы лава в вулкане.
Парень знал, что не должен так просто уходить, но, тем не менее, так и не нашёл ничего лучше, кроме как повернуться спиной к Дарнаэлу и медленно двинуться по траве куда-то в сторону моря.
— Стой!
Дарнаэл кричал не потому, что им надо было продолжать разговор — просто его совершенно не радовало, как вытягивалась и рвалась к небесам трава там, где ступал Шэйран. Если магия выходит из-под контроля так просто, значит, он уже пресыщен и едва-едва сдерживает своё волшебство, чтобы не выпустить его на свободу. Болезненный, отчаянно неприятный процесс, с которым надо как-то бороться — но он на самом деле не знал, как заставить парня слушаться.
Бог оглянулся на храм, посмотрел на него с неожиданным раздражением, будто бы мечтал, чтобы вся эта махина немедленно рухнула, обратилась в элементарную пыль, да и всё тут. Казалось, храм был самым настоящим средоточием ненависти; пустой, бессмысленный, никому не нужный.
Древний и обновлённый, он всё равно так и не научился выполнять свои настоящие функции.
— Остановись, кому говорю! — Дар всё так же стоял на месте, зная, что не стоит на хрупком, едва держащемся в мире острове слишком злить подобный источник волшебства — во избежание взрыва, в конце концов. — Твою магию надо научиться контролировать и использовать, а не спускать всё на самотёк, ты слышишь?
Шэйран обернулся. Казалось, только сейчас он увидел огромную траву — ровно по его следам, — и только сейчас осознал, насколько это всё может быть опасным.
— Тебе не хочется вернуть всё на круги своя? — недовольно продолжил Дарнаэл. — В конце концов, отобрать у Тэллавара то, что он получил незаконным путём… Есть же у тебя родители, родственники… Та милая черноволосая девица.
Шэйран только плотнее сжал губы. Казалось, Дарнаэл и вправду попал в точку — недовольство, отчаянное раздражение так и читалось в чертах лица Рэя. Он отчаянно хотел забыть и о родителях, и о сестрице, и о той, которая умудрилась запасть ему в сердце. Будто бы ведьма — какой бы она ни была, — способна обратить внимание на даже самого всесильного мужчину на свете.
— Мне хочется избавиться от этого. Всё равно магия не приносит никакой пользы в моей жизни, так пусть она будет у кого-то другого.
Дарнаэл покачал головой. Он знал, откуда это всё. Знал, что чары мёртвых тянут к смерти — и понятия не имел, как убедить слишком потерявшегося, слишком необученного внука, что надо стремиться к свершениям, научиться колдовать и, в конце концов, вернуть всё на круги своя.
— Ты не можешь от этого избавиться. Ты можешь только обуздать это, — покачал головой Первый. — И выбора у тебя нет.
Рэй усмехнулся.
— А если я не хочу?
— Мы в любом случае вернёмся к этому завтра, — голос звучал почти обречённо. — И обязательно поговорим насчёт того, что делать с твоими чарами, я обещаю. Но постарайся, пожалуйста, найти где-то место, где можно лечь спать, а не влезать в неприятности.
— Обещаю, — Шэйран усмехнулся. — Тэра найду, в конце концов.
Он всё равно говорил устало и равнодушно, и Дарнаэл Первый знал, что ничего с этим не поделает. Но, так или иначе, кроме расстроенного, ступившего одной ногой за границу смерти Шэйрана Тьеррона у него было ещё множество проблем.
Мастер, к примеру, как излишне рьяный служитель Религии.
***
Он был всё таким же синеглазым и темноволосым, когда покидал храм, и растворился в ночи без единой капельки волшебства. Он был всё таким же богом с давно известной картинки, но разве внешность определяет божество? Разве можно быть уверенным в том, что это — бог, только по одной простой причине — именно он изображён на предательской фреске?
Мастер никогда не верил этому. Он знал, что и взор человеческий бывает обманчив, и эльфы иногда ошибаются. Они могли изобразить красивого мужчину, пришедшего к ним во снах, аки бога, но это не делало его тем, кто сотворил континенты и среди Океана сотворил нынешние земли. Люди не были доскональными, конечно, но всё же, и они не казались настолько несовершенными, чтобы быть творением рук обыкновенного, не одарённого чарами эльфа.