Космический принц и его заложница - Пашнина Ольга Олеговна. Страница 10

– Вот видишь, – закончив смеяться, он подошел к нише, набрал что-то на панели наверху и выдал мне вожделенную шоколадку, – твое «пожалуйста» не работает, мир вокруг понимает только позицию силы. А еще тебе нужно выучить наш язык, мало кто говорит на твоем. Кофе мы взяли из вашего мира, поэтому название осталось неизменным. А шоколад у нас свой.

– Ты же обещал, что мы долетим до этой вашей… как ее там… и меня отпустят!

– И как ты собираешься жить в мире, не зная его языка?

– Я вернусь домой, поступлю в этот дурацкий колледж и нагоню все, что пропустила.

– Ты серьезно? – На меня посмотрели как на умалишенную.

– А что?!

– Для начала, никто не повезет тебя специально на Землю. Нет, если бы у тебя осталась там малолетняя дочь или старики родители, то мама, быть может, и сжалилась бы, но одинокой плевать, где жить, так что специальный рейс в задницу галактики ради тебя никто не будет организовывать. А если этого мало, то поверь, увидев мир, который я покажу, ты не захочешь обратно.

– Ты всегда так самоуверен и… не могу даже слово подобрать… решаешь за других, что им лучше?

– Ну ладно, пойдем длинным путем. У тебя в крови дикая концентрация возбуждения. Ты связана со мной навечно, и единственное, что избавит тебя от мучений, – жизнь рядом со мной в буквальном смысле этого слова. Если ты не хочешь со мной спать, тебе нужны лекарства. Если хочешь, то соответственно регулярная доза моих прикосновений и всего, что может вообразить твоя фантазия. На Земле тебе не поможет ничто, ни одно их лекарство. Даже диагноз тебе не поставят, а организм не железный: такая нагрузка его измотает. Поэтому единственный вариант для тебя: находиться рядом, пользоваться нашими разработками и уговорить отца сотрудничать. Так доступнее?

Я молча, рассматривая стол, ела шоколадку. Каждый раз, когда мне казалось, что наш диалог налаживается, Александр напоминал о связи, и все планы рушились. Последнее, за что можно было цепляться – возвращение домой, теперь казалось совершенно идиотской надеждой.

А еще я выпросила шоколадку, но совсем забыла о питье. От такой концентрации сладости аж челюсть сводило, но обида оказалась сильнее.

– В общем, про огромных инсектоидов в отчетах ничего. Экспедиция регулярно посылает маячки, но пока что никаких данных не передавала. Если ее здесь не сожрали.

– Мы будем их искать?

– Нет. Мы переждем здесь пару дней, затем стартанем дальше. Я не записывался в исследователи диких миров. Мне надо проложить маршрут, так что сделай одолжение, как доешь, вернись в комнату и не шатайся по кораблю.

Он о чем-то подумал, а затем для пущей верности добавил:

– Жилые каюты герметичны, а вот в остальных комнатах и коридорах могут бегать маленькие злобные иномирные паучата, медведки и сколопендры.

– Ты же шутишь? – после паузы еле выдавила я.

– Кто знает, Брилл, кто знает, – усмехнулся Александр.

Нравится ему, что ли, издеваться? Мало мне татуировки, еще и добивает своими подколками. Как бы научиться достойно на них отвечать, а не сопеть возмущенно в уголочке. Особенно обидно придумывать ответ спустя половину дня.

– На вот, – он поставил передо мной свою кружку, из которой отпил максимум пару глотков, – запей хоть. Гордая ты моя.

И снова не придумала ответ, только язык в спину показала.

Как можно сосредоточиться на чем-то, если вокруг столько отвлекающих факторов? Если температура держится на уровне хорошей простудной, кожа болезненно отзывается на каждое прикосновение, а низ живота подозрительно тянет и стараешься не думать, к чему все эти признаки относятся.

Одновременно с этим слышишь, как по крыше кто-то ходит, а еще за окном – если включить динамик – раздается неприятный стрекот. Мерзкая планета. Мерзкая и враждебная. Что бы ни говорил Александр о любопытстве здешних тварей, я была рада, что мы улетим отсюда буквально на следующий день. И еще была рада, что для сна у меня есть таблетки.

– Ух ты, – вдруг раздался голос Александра, – хочешь взглянуть на местное чудо?

Что-то мне подсказывало, что чудо не приведет меня в восторг. Но может, отвлечет?

– Давай.

Окно в моей каюте сменило картинку. Теперь оно смотрело куда-то на запад, где садилось солнце. Сначала я не поняла, что особенного в пейзаже: ну, деревья, огромные кусты, гора какая-то на фоне заката. Затем черный силуэт не то бабочки, не то еще какой твари почти заслонил собой солнце.

– Хм… слушай, а вот я называю ту светящуюся штуку солнцем, но ведь на самом деле это не оно? Как вы называете светило? И неужели не говорите «солнечный свет»?

– Очень редко говорим, но вообще это звезда. Звездный свет, звезда в системе и так далее. У некоторых планет двойные звезды или даже тройные, довольно красивое зрелище. Смотри.

Бабочка расправила крылья и вдруг издала пронзительный звук. Мы не видели никаких подробностей, только силуэт, поэтому оказались избавлены от знания, откуда вылетали десятки маленьких созданий, внешне таких же, как этот мотылек.

– Отвратительно, – пробурчала я.

Александр рассмеялся.

– Почему? Это законы мира. Его обитатели. Мы для них кажемся такими же странными и жуткими. Здесь все подчиняется особым законам, все живет без вмешательства человека. Красивый в своей уникальности мир. Это насекомые. Неотъемлемая часть любого заселенного мира. Ты любишь пушистых зверьков, но ведь пауки тоже пушистые и милые, почему ты не любишь их?

– Милые? В параллельной вселенной?

– Ладно, ты не любишь их, я понял.

– Они агрессивные! Перебирают лапками, чавкают жвальцами… и вообще. Меня пугает эта планета.

– Больше, чем я?

– Ты же не чавкаешь жвальцами. Хотя лапы у тебя тоже вездесущие.

– И с шипами… У меня есть хитиновые шипы, они не пугают тебя, потому что я выгляжу как человек. А они выглядят иначе и пугают. Хочешь, расскажу историю? Грустную, но очень поучительную.

– Ну, рассказывай.

– Давным-давно мы нашли очень интересную планету. Гуманоиды – внешне обычные люди с незначительными отличиями от нас – жили в одной части планеты, а в другой жили… ну не совсем гуманоиды. Они действительно выглядели отталкивающе: кожа цвета сырого мяса, бесцветные огромные глаза, лишенные век и ресниц, вместо волос – наросты из ороговевшей кожи. И что самое интересное, каждое уродство – с точки зрения людей, конечно, – было разным. Два народа жили не то чтобы в мире, но не враждовали. Люди неохотно пускали к себе онтренов – так они называли чужаков. Затем разразилась война, и тут уже вмешались мы. Кое-как урегулировали конфликт, но людей осталось очень мало. Они проигрывали в войне с уродливыми, но сильными и жестокими противниками. Все человеческие города заполнили онтрены. Кое-как два народа учились жить в мире, но, чтобы не допустить вырождения целой гуманоидной расы, мы забирали желающих в другие миры. Я работал с девушкой из этого мира, и знаешь, что она мне рассказала?

– Что вы влезли не в свое дело? – мрачно предположила я, представив, что бы творилось на Земле, если бы в наши конфликты влезали извне. Вряд ли это привело бы в восторг правящую верхушку.

– Они всегда считали онтренов уродами, испытывали отвращение при виде их. И вот война кончилась, города заполнились теми, кого люди боялись и презирали. Моя знакомая как раз поступала на учебу, и в свой первый учебный день она вошла в группу и поняла, что является единственным человеком среди них. Все остальные были иными, совсем непохожими на нее, отталкивающими и пугающими, а еще… все они испытывали ровно то же самое по отношению к ней. Их пугали ее волосы, они с трудом смотрели на ее руки, а уж такая вожделенная нашими мужчинами ложбинка в вырезе блузки казалась онтренам чем-то вроде мандибулы на океанской миноге. Синти не выдержала и сбежала. Говорит, первые месяцы на Канопусе она хоть и была шокирована расовым разнообразием, хотя бы почувствовала себя симпатичной. Но комплексы у нее все равно остались.